Форум » Солдатский клуб » Солдатские байки » Ответить
Солдатские байки
Admin: Пока ваши сослуживцы добираются до нас, посидим, покурим, вспомним случаи из нашей, армейский жизни... [pre][/pre]
ДедМороз: С Новым Годом! У меня со Снегурочкой просьба ко всем: опишите о встрече Нового Года в своей части! Желаем всем хороших воспоминаний! Будьте здоровы и счастливы! С ув-м: Дед Мороз - красный нос и красавица - Снегурочка.
Аскар: Новый год в ГСВГ,это что то такое Помню хорошо свой первый новый год 1977-78год учебная часть г.Дрезден вот уже декабрь кончается уже 30 декабря,а на улице ни грамму снега я ведь и недумал что такое может быть.Уезжая служить в октябре 1977года,у нас снегу в Павлодаре было по колено,да и морозец за 20,а тут Новый год на носу и нет снега и тепло.С чуством досады из за отсутствия снега мы в 22-00 отбились ко сну .Утром нас разбудила команда дневального" рота подьем" и мы с голым торсом выбежали на улицу БЫЫР как холодно так сильно ожидаемый нами снег привел нас в замешательство Снег !как по мановению волшебной палочки выпал в ночь с 30 но 31 декабря .Так мне запомнился Новый год Ну если не считать праздничного стола "дополнительно нам выдали печенье и по яблоку"За время службы я незнаю наверное в тот период ни кого в ГСВГ неотпускали в увольнения я так ни разу и небыл в увольнении.Ну,а так это ведь не награжданке не на гуляещься .
Владимир Мельников 3: ДедМороз Напишем.
Владимир Мельников 3: Аскар Я без гармошки, сосед с гармошкой с Украины Витя, водитель прокурора дивизии, первые месяцы службы, 1980-1981 Новый год, прослужили только 2 месяца. На последней фото, я обнимаюсь с товарищем сзади всех. Снег выпал 31 декабря, основательно, до этого падал и таял.
Аскар: Владимир Мельников 3 пишет: Я без гармошки, сосед с гармошкой с Украины Витя,
Аскар: Это Вы в столовой празнуете, сиотри какой богатый стол У Вас в роте была своя столовая или где то прикомандированы были?Видимо богатость Вашего стола зависила от количества л/с смотрю даже в бутылках напитки давали. что небыло у нас.
Владимир Мельников 3: Да, мы жили сладко. Родительский комитет обеспечивал этот привкус, спасибо из сегодняшнего дня, у наших командиров были мировые жёны, спасибо им и спасибо командирам, что они не мешали тратить семейный деньги ибо штат комендантской роты 150 человек плюс прикомандированные с десяток. Просьба к Мельникову... Выставлять фотографии в формате "с увеличением по клику" по 3 штуки в ряд и делать пробел и далее то же самое. Администрация форума
Аскар: Владимир Мельников 3 пишет: Да, мы жили сладко. Не то слово судя по фотографиям,ну а,вообще видно что коллектив дружный и сплоченный хвала Вашему Замполиту.
Владимир Мельников 3: Аскар Нет, Аскар. Не замполиту. Командиру роты, замполиту, командирам взводов и зампотеху, но самое главное, Спасибо старшине роты старшему прапорщику товарищу Верховскому. Батя, вот ответ сытости и сладости. "Батя"- кино такое есть, посмотри, очень позитивное, почти про нашего старшину роты. Все командиры были очень добросовестные и человечные, говорю это не по прошествии лет, а так оно и было. Если пишу в рассказах плохо о командирах, так сиюминутно так оно и было, а когда после марш-броска, ты прошёл через неимоверные унижения нагрузками и позором, но не сламался и выдержал, когда ты понял, что те, кто остался за аудиторной партой в институте, не меньше, чем додики, то есть-лохи и малявки, салабоны и я их не уважаю, а уважаю наш коллектив роты, огромный и разнохарактерный, людей из всех родов и служб, но очень чётко чувствующих свою принадлежность к комендантской роте и понимающих значимость службы рядом с солнцем, с которым можно было и пригореть и сгореть, наказание одно-пехота или полигон. Не в обиду всем говорю, 10 суток гаупвахты, полученные лично от командира дивизии кодировщиком Вовой, не были мёдом, но проспать на службе стоило того, а если бы война? Попробуй я зевни и угробь единственный в штабе дизель-генератор на учениях, попробуй выруби свет и обогрев во время войны на картах или совещании, попробуй выруби свет и отопление в генеральском комдивовском, начповском, начштабовском салоне-кунге, да я не представляю с каким хреном меня бы съел адъютант комдива или какой бы палкой бил меня мой ротный и зампотех, а они били и правильно делали. Не дай Бог, кто провод зацепит или оборвёт гусеницами, вот и 5-6 дней на учениях только и делаешь, что одна рука на ручной помпе, качает соляру из бочки в бак трактора, а вторая регулирует и поддерживает обороты, чтобы частота тока и напряжение были в норме. Дизель молотит с таким чудовищным грохотом, что ты глохнешь ещё на стадии запуска, а сутки-вторые проходят на морозе и у тебя болят колени от холода так, будто ты без ног вообще, руки и ты весь пахнешь солярой, от тебя шарахаются, как от коктейля молотова, соляра и во рту и на одежде и на сапогах, сапоги уже от неё растаяли и скользят по снегу, как чувяки кавказские. Регулировщикам смерть не меньшая, выставили за два часа и забыли, дай Бог если к полуночи снимут с перекрёстка, выставив тебя в 4 утра, комендачам огромные штабные палатки в снегу ставить, снимать, переставлять, грузить, снова песок в песочницы в мешках таскать, охранять штаб и носиться, как угорелым по полигону посыльным за неизвестным офицером и тому подобное. Да, не служба в окопе, но ты не принадлежишь себе, когда идёт "война", нет в армии службы слаще чем на складах кладовщиком и такие у нас были, но это единицы, в основном были такие же пехотинцы, только при штабе, ничем от вас не отличались, холодно и в танке, высунувшись головой наружу, холодно и в окопе, холодно и на перекрёстке, но не об этом речь. Отслужили, слава Богу. С Новым 2011 годом, зайку вам под ёлку.
Владимир Мельников 3: .
Аскар: Володя! что то твой пост пустой Непойму.
Владимир Мельников 3: Аскар Означает то, что мне постоянно приходится заново регистрироваться и вспоминать пароль, хотя лиса должна это автоматом помнить. Продолжение рассказов о службе солдата в комендантской роте. Рассказ "Ночной марш" часть первая. (рассказ Прописка идёт перед присягой, потом этот рассказ, потом Наряд по роте) Ночной марш. Ночной марш табуреток завершился к полуночи, командир взвода, дежурный по роте, не возвратился ни к полуночи, ни под утро, он, Сергей Гузенко это станет делать не скоро, пока идёт по наторенной дороге за вперёдсмотрящими, протоптавшими дорожку до него, но Серёжа человек незаурядный, он быстро усваивает отрицательные примеры, а усвоив первопричину всех неуставных отношений в роте, изменит своё отношение ко всему происходящему и очень даже к лучшему, Серёжа определит себя в особую группу людей, людей, которые не хотят мириться с безобразиями, с очковтирательством, с разгильдяйством, с затрапезностью и всем негативным, что успело нарасти коростой на теле мотоциклетного взвода. Сергей Гузенко, ещё салага, в смысле зелёного поля жизненного опыта, попал в ситуацию очень скажем щекотливую, дело в том, что до него мотоциклетным взводом командовал командир роты, старший лейтенант Лемешко и вот картина маслом, я командир роты, старлей, а ты на моё место салагой из Форсцины, только-только из пробирки вылупился прапорщиком, зелёным презелёным, как моя тоска. Я на роте, ты на моём взводе, я карьеру на нём делал, лепил-лепил и слепил, вот они, лучшие люди восточной Европы, искатали её вдоль и поперёк, я передал тебе наилучшее соединение в роте, самое боеспособное и качественно надёжное, выдрессированное и натасканное им в течение года, я остаюсь на роте, удача полная и окончательная, меня заметили и приветили, я оказался в теме и штабной обойме, всё в жизни складывается никак не меньше, чем у Кутузова, всё в одну корзину, в обе руки, взвод мой, вот он, при мне, бойцы горды и счастливы заслуженным повышением любимого взводного, все имеют свои законные претензии на осуществление желаний, на осуществление мечты жизни, вот она удача, он знает, какой я хороший, он помнит мои героические поступки, всё происходило на его глазах, ну как тут не рассчитывать простому солдату на кусочек отпуска, на сопливую лычку, на новую машину, маленький комод, на замок и ключи от него. Кто бы ни пришёл на твоё детище, что бы он потом не стал делать со мотоциклетным взводом, я всегда буду сравнивать и ревновать твои методы руководства и мои, я каждый твой шаг, каждый твой жест сберегу, я наведу критику и каждый шаг твой буду контролировать и тыкать тебе этим, тебе не жить легко и беззаботно я не смогу не вмешиваться в дела рядового взвода, я из-за личного тщеславия и неусмирённого самолюбия не премину заскочить на минутку, на сей момент во взвод и пока не отболела пуповина, я не отпущу их к тебе под твоё лёгкое крыло. Командиры и простые бойцы не имели ничего против назначения Лемешко на роту, а Гузенко на взвод, нас об этом никто не спрашивал, мы могли только пассивно наблюдать и обсуждать вещи, о которых случайно узнавали, не всегда в истинном виде, но обсуждали, а что ещё солдату делать в армии, есть работа, работаем и чешем языком, нет работы сначала чешем языком, потом смазываем тачку и снова чешем языком. Ревность командира роты была справедливой по отношению к новому командиру «его» взвода. Командир роты был человеком высокого роста, роста с небольшим мужзским «гаком», скажем, выше среднего, телосложения поджарого и стройного, если бы стали искать человека военного, подходящего на роль порутчика Ржевского, то первая проба оказалась бы за нашим ротным, Александром Даниловичем Лемешко, человеком украинистым с воспитанием не ниже Киевского. Новый командир взвода прапорщик Сергей Гузенко в силу моего личного уважения к его личности, на кинопробы предложения не получал, в его почтовом ящике дети школьного возраста бычки со спичками прятали, но писем с приглашением с киностудии имени Александра Довженко там не находили. Сергей Гузенко был человеком куда южнее товарища командира роты, его южность доходила аж до города Краснодара, а корни и того ниже, Сергей был коротышкой и это было очень заметно, но коротышками были и остальные товарищи прапорщики, командиры взвода обслуживания и комендантского взвода, а так же зампотех роты, их рост составлял примерно метр с двумя кепками и в общей сумме приближался где-то к 1, 60-1, 65 см, если перевести на немецкую систему счисления, на сантиметры. Чуток повыше их был ещё новее командир взвода, товарищ прапорщик по фамилии Чекан, этот приближался к нашему типоразмеру, но до 1,83 не дотягивал, он осел главкомом зенитно-ракетного взвода. Высок был начальник дивизионного склада и всего комплекса столовых, товарищ прапорщик Захарченко, в его ведении наряду с продуктами питания и напитками глотания, приходился взвод славных расхитителей КЭЧ, были ещё кое-какие малозаметные наземные цели типа начальника столовой старшины-сверчка Луценко и его клона товарища, водителя автобуса по фамилии западных украинцев, как-то: Яворского. Командирами взвода писарей числились сами штабные майоры и подполковники, особистами никто не командовал и никто даже не пытался этого делать, каждому хотелось дослужиться хотя бы до малого, до старшего прапорщика и заменить ненавистную ГДР на преотличный остров Сахалин, как мёдом помазанный на всех дембельских картах офицеров и прапорщиков того времени, никто не хотел отправиться туда под конвоем, каждый хотел туда с женой и контейнерами, но расконвоированным, ну их, этих непонятных особистов, нехай их мают кто хочет, пусть пасутся, как хотят и питаются подножным кормом сами, каждый пусть добудет себе пропитанием постукиванием собственного клюва о дерево военноприсутствующих в ГСВГ. Особисты только жрали в нашей столовой, пожирали наш кислород в кубриках роты второго этажа, гадили, но уже более распространённо, используя для этого всю систему калоприёмников и первого и второго этажей, расходовали водные ресурсы подвального умывальника и всячески топтали тщательно выстриженные газоны, чисто подметённые дорожки и пачкали сапожищами отполированные «Машкой» полы всех трёх ротных уровней. Пользы от их присутствия, разве что не забирали в свой «воронок» ночью, и то лишь по той причине, что спали в это время в самом сердце нашей прекрасной роты, и им не приходило это в голову, ну, в смысле, проводить арестование во сне, этого они так и не научились делать даже до настоящего времени, а мы с ними этими соображениями и не стали делиться, а то бы они стали это применять так широко, что «воронки» разъезжали бы сами по территории страны в режиме «автопилота», производили бы арестования, а проснувшиеся особисты приходили бы даже сами в ужас от такого огромного улова, от прогресса, которого достигла наука выкорчёвывания всего, что растёт не строго вытянув шею к «солнцу». К особистам никто никогда не заходил, нет, не потому, что боялись или не хотели с ними подружиться, просто не хотели оставлять отпечатков своей судьбы на их тест поверхности, пусть их поле пашут слоны, кстати, а что думают сами слоны об особистах? Мы не отклоняемся от темы писания, без этого не можно покидать территорию гарнизона, мы не собираемся просиживать штаны до дембеля, пора на выезд, нас ждут великие дела, так стал говорить нам всё чаще и чаще наш замполит роты, а что бы это значило? А то, засиделись мы в роте, вытоптали все свои насиженные булыжные места, пора начинать знакомиться с окружающим миром, с немецким народом, его укладом жизненным, с его образом построения идеального социализма на чисто немецкой земле по схеме: две Германии, социализм один на двоих. К поездкам мы начали готовиться, ещё находясь в карантине, техники переломали и перечинили горы и небольшой отвал, мотоциклы тоже получили немалую толику и смазки и чистки, а поговорка, применённая к одному нерадивому водителю до сих запомнилась, запомнилась не потому, что умная, а лишь потому, что прозвучала из уст ротного зампотеха Юры, тихо произнесённая, почти что про себя, она отразила состояние прибывшего пополнения молодых водителей и её подготовку кратким стихосодержанием. Относилась к она и к нам, а пришлась в тот момент, когда те «которые», так теперь зампотех в прошедшем времени единым словом вспоминал сразу обо всех шоферах, уволенных в запас этой и десятью годами ранее осенью. Те «которы», являлось накопительно-раздражительно-скотскиотносившихсяктехнике-разгильдяйскисложившихся-нарицательное всуе своём слово, к нему относились все светлые и тёмные личности, маломальски имевших и отношение и влияние к процессу ухода и содержания в режиме боеготовности, закреплённой за комендантской ротой техники. Люди, ничто, техника всё! Это до сих пор записано в партийном билете товарища прапорщика, зампотеха нашей роты, это же самое записано пунктом номер один и у другого товарища прапорщика, командира взвода обслуживания и я ничего не имею против подобного рода записей, ибо знаю причину наших бед. Что же сказал перед началом подготовки в ночному 100 километровому маршу товарищ прапорщик, я думаю, вы уже сами ответили, на причину отказа в запуске мотора молодым духом, усевшись за баранку и выпихнув из кабины взашей «липу», но не водителя, «липу», я сказал (сказал зло зампотех сам себе), «липу», которую приволок со стадиона командир роты при осеннее-зимней закупке рабов при распродаже нелеквида, прибывшего случайно из Фалькенберга, по случаю ремонта железной дороги и некудадевания вторсырья, произведённого мамками и папками сразу после получки одновременно во всех уголках необъятного СССР 18 годами ранее, когда любимая червивка стоила сущие копейки, а самогон водился в каждом доме и пробовали его даже малолетние дети и я то же. Выкинул за борт «липу» и одной рукой за ключ зажигания, ногой на акселератор газа и тихонько-легонько мармошу с первого качка Чуку-чуку-фук-фук-фук-во-во-во-во-во-гух-так-так-так-так-так беззвучно на холостых оборотах тише воды, ниже травы, но быстрее стотридцать первого, зилуша стал поукивать и потукивать тишайшим мотором на удивление нам стоящим вокруг, да около события. Зампотех уцепившись рукой за косяк дверного проёма, выставив ноги на подножку прокомментировал сие следующим образом «И машина як машина, и бинзину повный бак, и искра як горошина, нэ заводыця ни як. Дило було нэ в машини, довбо…через йоб сидел в кабини!», и ножки на асфальт обеими ступнями, двинулся прочь, не дожидаясь нашей реакции и комплементов, и это было главное. Только здесь, в армии я сумел правильно и качественно выражать свои мысли и только здесь я познал настоящую глубину народной мудрости, спасибо тебе родная, если что, я твой навеки, учиться никогда не поздно. Из отдельных эпизодов стала складываться общая картина жизни и службы, первое что нас ожидало, это 100 и 500 км марш по дорогам Германии, несколько выездов в запасной район, Новый 1981 год, затем общедивизионный смотр-выезд техники, устроенный за пределами гарнизона, затем дивизионные учения или попросту «дивизионка», далее ещё пара командно-штабных учений и всё, цикл полугодового пребывания замкнулся, далее затишье, прибытие нового, более «тёплого» пополнения, увольнение в запас, после прохождения молодым пополнением карантина всё повторялось по-летнему варианту, и так два года подряд. Нам объяснили нашу задачу на первое полугодие и мы стали готовиться к её выполнению, при успешном прохождении всех уровней, можно было рассчитывать на отпуск, при экстренном выполнении, пятилетку за полгода, отпуск в оба конца, как только прибывали наши души с учений и касались ногами, обутыми в юфтевые сапоги брусчатки перед штабом дивизии, скажете, что такое из области фантастики, так вот вам один из тукающих по клавишам примеров, второй и третий будут отправлены в отпуск ещё раньше меня, но военных миссий союзников, я тогда ещё не освоил приёмов ловить, да и техника у меня была иной конструкции, но об этом немного позже. Итак, до Нового года с 15 декабря по 31 декабря, надо успеть пройти маршами через некоторую часть Германии и произвести закрепление водителей за автомобилями, провести командно-штабные учения с выездом в запасной командный пункт в район Еслебена, подготовить технику и личный состав к предстоящей суровой зимней кампании и не забыть подготовиться, и как следует отпраздновать Новый 1981 год, и вот пожалуй на сегодня и все задачи. На улице температура воздуха пока не сильно нас касалась, если не залезать на брюхе под машины, то обстановка была вполне комфортной, остывать на минус 2-4 градусах не успевали, но и не потели, времени было хоть и впритык, но повезло благодаря помощи целинников. Их помощь заключалась в том, что машины они доставили обратно из Союза в таком состоянии, что разве только следы буйных пьянок на них и остались, краска была вся облуплена, новая не ложилась, шасси были выбиты вместе осями и полуосями, карданы гуляли пешком по асфальту подметая пыль, сход-развал существовал только в теории, машины были убиты в говно и скажем так, вовремя. Автомобильная промышленность стала выпускать новую серию колёсной техники, с электронным зажиганием, с гидроусилителем руля, с автоподкачкой, с автоматикой и блокировкой мостов, улучшенной проходимосью и тёплыми уютными салонами. Передвигаться по дорогам ГДР и её полигонам на такой технике стало сплошным удовольствием, особенно для тех, кто получил возможность спихнуть в ремонтные заводы ГСВГ мармоны с ручным приводом руля, на управление которой водителю приходилось чаще стоять в кабине, чем сидеть, стоять и надрываться, поворачивая баранку руля и пытаться вписать машину в крутые повороты горных дорог гор Гарц. Кривые стартёры стали уходить в прошлое, переключатели мостов появились в кабине водителя, краны переключения бензобаками тоже разместили здесь же в кабинах, не надо было больше останавливаться, выбегать из машины, чтобы перекрыть пустой бензобак и открыть кран на полном, запасном баке. Всё это мешало, машины отставали в пути и часто терялись, а это было не есть хорошо, получили и наши духи пару новых ЗИЛ-131, пару ГАЗ-66, ЗИЛ-130 (продуктовый), новые пару «Прогрессов» автобусов, пару мармонов скроенных так хорошо, что до сих пор Сибирские просторы охотно их принимают и пользуют на своих непроходимых лесных просеках в местных лесничествах. Плохо было и другое, достались они в руки «липы», обманным путём проникшей в роту при отборе, тест драйвов тогда не успели придумать, а слова типа « я ж той само голову колгоспа «червоний прапор» возыв!» оказались роковыми для сборщиков утильсырья из молодёжи. Правдой оказалось только то, что права быи настоящими, всё остальное было «липой». Уроки вождения прогуливались в СПТУ, изучение матчасти не наблюдалось, «та йя той машини с закрытымы вочамы такого шороху навыду, щёй на другом крайю сэла собакы загавкайуть!» Рыболовители сельских прудков и яры являлись свидетелями наведённого шороху на местность и собаки своим лаем долгие месяцы в испуге напоминали людям, что шорох таки состоялся и ляды рыболовителей выдержали удары от свалившихся в них машин и тракторов, а отсутствие на прилавках зеркальных карпов и белых амуров долгое время являлось подтверждением правоты бурсников о том, что шорох случился не только в этом колгоспе, что не только здесь не удалось ляды поднять и понизить уровень воды в прудке, что и в колгоспе «сорок рокив бэз урожаю» тоже картина не лучше, что остался и зеркальный карп и карп обыкновенный, и карась болотный и речной, и толстолобик и белый амур, осталась всякая другая мульва под зимним зеркальным льдом, доставать теперь её оттуда не бреднями колгоспными, а острозаточенными копьями из 6 мм проволоки, бить единым ударом и шишки «китов» и на боку лежащих карпов.Ловить и морозить рыбу будут не в сельпо, а в клунях мамки, тех самых прогульщиков 6 месячных курсов учащиеся СПТУ. Откатали свою программу не на полигоне, сидя за баранками ГАЗ-51, откатали программу гуляя по жопе пугами и дрючками родители, выгнали на мороз в одних обрезанных до щиколотки валяныках прогульщиков родители, сунули миску люминиевую в обе руки, да велели шалопаям швыдэнько сбигать до погрэба, та й прынысты остывших малосольных товстолобыкив, та й другым разом моченых дыкых грушок з росолом из той бочкы, шёй попэрву сбиралы с Крутого яру с Пидлямцови. Груши дички собирали всей семьёй по осени, кто быстрее, дикие кабаны или люди, груши долёживали в клунях, а потом замачивали в огромных деревянных бочках с подстилкой по дну слоем ржаной соломы, заправкой рассола в пропорциях четыре ложки соли и четыре ложки сахару на ведро воды, больше класть было жалко, национальная черта боролась с каждым граммом излишнепотраченного продукта, даже если речь шла о себе, ничего не поделаешь, тут лучше не должить, только бы не утратить в поколениях замечательную черту жадности. Это потом, когда грушки и яблоки были на зимнем столе, можно было поворчать, что мол, не доложила мать, но то к слову, степень оценки матери всё равно сохранялась высокой, это уж как водится у всех народов, обладающих врождённым геном жадности. Карпы и слабосолёные и жареные в вэршках на столе, грушки мочками вниз в другой миске чуть доли вид карпив, сала шмат прямо в обсыпке из соли натэртый часныком нарезан огромными слоями и лежит в отвале весь в прожилках мясного бекона, бутыль мутной горилки з крадэного буряка с качанном кукургузным замисто затычкэ возвышается над этим благосостоянием рядового тракторно-механизированной бригады, Батько уси жилы порвав працюя на колгоспных нивах на своём старом ДТ-54, а той Колюн всэ гарцював, та й гарцював по чужим селам, литом по чужим садам, та й бахчам, вэсною жаб давыв, да карасей в жабьячем пруду вёдрами на удочку таскав, так и дотаскался, то мэдовку с сада, то Галю с другого сэла, то карасикив с ладонь размером, а время то тю-тю на воркутю, убежало сельского хлопчика время пид саму Лямцову и пришло время сдавать экзамены в районной БУРСе (по-новому, по-русски: в сельском профессиоанальном училище для слабодисциплинированных раздолбаев) и оказалось на поверку, что рано сало пожрали вместе с Колюном, не осталось и карпов в погребе, только горилка та й гроши, вот и все папкины растраты. Пошло в зачот тры чирвонця отложеных с премии за уборку буряка в декабре на новую обувку всё тому же Колюну, чэтвэрть горилки перваку, моченыйи яблука антоновские и мишок хорошого крипкого самосаду. Прилипли к слюнямым кончикам пальцев мятые совзнаки достоинством три по десять (знал бы Колюн, вумнийе був бы з собойу взяв бы ти гроши, йк раз сто марок и було бы на служби), перешли в тёплые руки мастака СПТУ и горилка и антоновские яблоки, шош робыть, колы мало грошив платють, це казав свойим мастакам той Герасим Яковыч, шёй с тои получки в 60 рублей делать можно, разве что новорожденному на родыны кынуть чи на крыстыны. Получив не Колька, а его тату Мыкола Батькович те права на вождения автомобиля, но не на само вождение, что большая разница не только на Украине, но и во всём братском СССэРе, так и согнал его, спасибо не матюком наш зампотех из кабины мармона, прозванного на Украине ещё и Захаром, уж, почему так, этого даже сам приравненный к украиноговорящим, не имею понятия, но да речь сейчас не об этом. И Колюн и Валюн, в смысле, Валентин и Витя и Вовчик, все как вышло на поверку, оказались полной армейской «липой», откуда нам было знать, тогда на стадионе, когда нас ротный самолично выбраковывал от остальных, что ему истинно говорить, что мы видели машины и мотоциклы, что слышали про фазу и нуль, что в состоянии отличить самогон свой от бабкиного Любиного, настоянного на курином помёте или говорить, то, что и сказали «Да, можем, знаем, легко! Ну, возмите меня в роту!» Сказали, привели, выкормили, выпоили, как молодняк на гусиной ферме, шеи тонкие, в подворотничках болтаются во все стороны, ручки-ножки во, со спичку, тень, да кости от них. Какие солдаты из нас, нас бы на полгода в откормочный цех племсовхоза на орехи и жолуди, и только потом только спрашивать с нас службу Родине, но что имеем, то имеем, я так думаю, считали и наши командиры и сам товарищ Устинов, урожай сечки и дробь 16 в этом году был рекордным, вышел срок хранения мясных концентратов и свинных тушек срока закладки в закрома Родины года 1947 го, зима обещала быть морозной, аппетит в такое время всегда превосходно-отменный и прибавка к весу 54 кило на 1, 83 см роста должна была составить 17 кг и дойти до нормы перед самым моментом проведения экзамена на зрелость нового пополнения в канун проведения зимних олимпийских игр, то-есть зимней дивизионки, рассчитанной на одну неделю сроку. Время беготни закончилось, вся техника с утра была построена лицом к штабу, место проведения смотра перед маршем ночным, автопарк комендантской роты, мороз 7 градусов, сырость до сосулек на усах, на руках трёхпалые перчатки, на ногах юфтевые сапоги, на весь комплект одежды солдата (две пары нижнего белья белого цвета, одна из которых х/б, а вторая байковая, полушерстяная куртка и такие же шаровары) были дополнительно надеты: кожаные куртка и шаровары чёрного цвета, густо смазанные и начищенные до блеска, имеющие ватную куртку и брюки под ними, далее, шерстяной намордник колючего цвета, дико раздражающий всё лицо и голову своей козлиной шерстью, а также каски белого цвета со сплошной красной полосой по окружности и звезды такого же цвета, и естественно, шапки-ушанки под нею. Намордник был такого убогого размера, что мы, находясь в нём, не в состоянии были различать свой-чужой, он так закрывал нам лица, что от них оставались открытыми лишь угольки смолистых глаз, но до того, чтобы запоминать, у кого какой кариести глаза, да нам и в голову не приходило, и особисты на это внимания нашего почему-то тоже не обращали, слабо, скажем они с нами в этом плане работали, вот на счёт «постучать», это у них всегда пожалуйста, а вот на счёт «свой-чужой», так дудки, станет такой подставной из числа сочувствующих «НАТО» на перекрёсток, да и отправит колонну прямиком аж до дружественного Бонна, поди полом разберись, что это не мой промах был, и марки мои ему тю-тю и отпуск в Бонн, мой тоже тю-тю, тьфу ты, в Москву отпуск мне нужен, совсем потерялся в этом чёртовом наморднике, так зашифровался, что и вправду на Бонн потянуло. Интересно, а там наши алюминевые марки принимают? Сколько я там их успел накопить, а? Боже, кто придумал эту форму одежды, не регулировщики, а сущие «агент 007», кто, где, кого на «Х» можно посылать, а от кого можно трёхпалый кулак в бочину получить, ходи теперь да в рожи заглядывай каждому, может метки мелом кому не то мазнуть, хотя бы со спины, украдкой, чтобы ненароком не подставиться. Духотища и взмокщина явилась в наши скафандры, пока напяливали в кинозале, сидя на полу, всю эту дрибедень, семь потов успело сойти, это же с каких простите меня, кормов, это, что же от меня останется к концу зимы, если регулирования, предвещают нам командиры, будут частыми и затяжными, это сколько каши я должен буду перед этим скушать, да это же ни одному ротному кабану на свинарнике не пожелаешь перед 7 Ноября. Обещают правда кашу отчасти саловым эквивалентом заменить, да разве, то можно «салом» назвать, что выдали каждому перед смотром личного состава и техники сегодняшним утром, господи помилуй Колюна, да хто посмел пугать его неокрепший боевой дух, тем, что условно нельзя называть «салом», да хиба ж ти нимци бачилы иншо то, настоящее сало, та хиба ж ця шкурка со щетиною может подходить хотябы под некое понятие «сала», как такового, это ж чем, какой картоплей кормили дристуна, напичканного глистами и названного в честь его родича, тоже свиным именем, та хиба ж с того кабанчика могло получиться «сало», когда ни мучицы, ни хлиба воно нэ бачило, а кормили его скупые немки половой, поросячьей картошкой, да крапивой с гычкойю вид кормового буряка. Три взвода и отделение охраны особого отдела, расположились перед строем выкаченных из боксов автомашин и мотоциклов, сотня солдат вымораживала жиры на первых «серьёзных» Германских сыро-морозяках, сыро, от слова «сырость, промозглость, мерзость погодная» доставляла настоящестоящим болше неудовольствия, чем тепло наших упаковочно-регулировочных нарядов. Из всех стоящих перед строем боевой техники, мы были самыми красивыми, самыми «фазанистыми», красота нашей регулировочной формы, высокие воротники танковых бушлатов, покрытые кожаным дерьмомантином, выделяли нас в особую касту военнослужащих, мы, регулировщики, смотрели на всю эту автомобильную шу-ше-ру с высока мотоциклетной люльки, мы будем им указывать путь, и куда бы мы не махнули своей волшебной палочкой с подсветкой в ночи, а именно ночному маршу сегодня суждено было случиться, и никуда им не свернуть, не вывернуть рули гидроусилителчми, кроме, как в темень вторичного значения автодорог, и вовсе не автобанов, о которых это дубьё в мазуте сейчас мечтало и тащилось от счастья, режим счастью задавать будем мы, светом от лампочки, присоединённой к двум пузатым батарейкам в наших жезлах. Туда вас, в темень пустотную, в нетоптаные снега, в глухомань пустынную, тридцать километров в час, предел ваших мечтаний, забудь Колюн о своих вышиваниях в колгоспи «сорок рокив бэз урожайу», не вышивать тебе по стэпу, а клевать пшено ближе к полуночи, после приёма горячей пищи на обочине, постукивать тебе каской по баранке руля и шарахаться в сторону от каждого перебегающего дорогу столба. Пробежал перед носом мармона столб чи ота собака якась, всэ, слывай Колюн воду, следующая поклёвка пшена обойдётся роте потерей мармона, укомплектованного Рахубой «бабочкой», огромного размера, непомерной ширины и высоты, выше сверхвсех допустимых в горном Гарце размером спецкунга, передвижного, раскладного полевого штаба дивизии на мармоновских колёсах с удлинённой в полтора раза штатной рамой, автомобиля чудо-техники, исколесившего все части света ГДР, побывавшего во всех кюветах и застрявшего во всех лужах Германии.
Владимир Мельников 3: Продолжение рассказа "Ночной марш" часть вторая. Себя я нахвалил достаточно, а что до остальных, да хрен бы с ними, им и одежда-то не нужна, так, лишь бы зад от сквозняка, гулявшего в кабине, прикрыть, это я всё больше себя перед страшной ночью одиночества подбадривал, не галушки с клёцками, да мочёными дикими грушками едем кушать, дай Бог, чтоб успели ужином перед маршем накормить и то хорошо, а то, и того может не быть, раз сало с сухарём сунули в противогазную сумку, да фляжку воды приказали получше на теле припрятать, так, чтобы было удобно, если что, на улице доставать, то ужин может оказаться в пролёте, а от жёлтого сала, посыпанного жгучей крупной солью «лызунцом» толку будет мало, сухарь и того страшнее, он вроде и есть, а встал на пост и его уже и нет, только крошки под коронками остались, растает и не успеешь дождаться автоколонны, с чем тогда сало-шкурку кушать, и от соли нет возможности отделаться, не велели счищать, то ли обрахно собираются собрать после марша, то ли боятся, что сало на последней степени издыхания и успеет испортиться на сорок третьем году и одном дне с половиной, хранения, а может, это уже моя мысль, может соль необходима для того, чтобы долгое время не хотелось пить, хотя, какой нафиг пить, не май месяц, декабрь не самый жаркий месяц в ГДР, какая жажда. Интересно, подумал вдруг я, а я я когда становилось скушно или холодно отвлекал себя всё чаще тем, что иногда думал, так вот, а нет ли меток дембельских на том сале, что мне подарили старшина роты, надо будет проверить и если не получится его снямать, так поставить на нём метки, ну, например выдавить ногтем ДМБ-82 или того хуже, написатьслово матом, а чтоб выбросили то «сало» и никогда больше по наследству от дембеля к дембелю больше оно не имело хождения, раз нельзя будет его съесть, пусть не по-хохляцки, но всё же выбрость его долой. И мы и сало околели к концу строевого смотра, ноги примерзать стали первыми, руки ничего, то что доктор прописал, есть надежда, что смогу после дембеля кому надо пуговички или крючёчки на лифчике расстегнуть, а это уже позитив, руки, оно для мужика главное и тут, в кубрике после отбоя и там, с крючёчками на спине. Намордник утомил основательно, надо будет при выезде избавиться от него первым, что смогу сделать, это сомнения не вызывало и обсуждению не подлежало, лоб горел под шерстянкой и трбовал не чесания, а больше раздирания на отдельные клеточки материи кожи, волосы под шапкой просто взмокли и тоже горели огнём, шея уже вся была красная, туда я успел продраться и чесал прямо через поверхность намордника, уходящую во внутрь танкового бушлата, так далеко, что и плечи по самый не балуй были основательно прикрыты этой заразой из чесучей шерсти, там тоже всему наступил большой «кердык», перетянутое пополам туловище задыхалось от вошебойки утеплителей и из ПШ и слоёного пирога формы реулировщика, жить оставалось совсем чуть-чуть, будь он проклят и ваш марш и ваши утеплители, сигану сейчас в сугроб для охлаждения, да где они те сугробы, клятая на все манеры безснежная первая зима, хоть бы чуток снежку набросала, всё осень, да осень. Так, это о чём там сейчас ротный метелит, о времени покидания роты, выезд по сигналу тревоги, примерно перед ужином, что, что, сало не вынимая не поедать? Это, как же возможно, неужели это не вынимая можно поедать, не ужели и такие случаи происходили, тааак, час от часу не легче, значит кормить меня будет моя противногазная сумка, меню заложено в провощенном куске бумаги и единственном сером сухаре 1947 года сушки, из чего в том году в основном пекли хлеб, из половы, коры, муки обдирочной и лебеды? Или уже тогда стали выпекать первый нормальный ржаной хлеб, каков на вкус мой сухарь в 1980 году, съеденный на перекрёстке в одном из городков Германии? Все присутствующие на смотре автомототехники прошли вдоль строя выставленных на просушку из боксов автомобилей и приравненных к ним мотоциклов, техники заглянули в кузова и под капоты, постучали ногами по скатам, проверили рулевые колонки, сделали пробные запуски двигателей, проверили освещение и наличие аварийных знаков с аптечками, спросили для порядка про ЗИП, нащупали взглядом в кузове «галстук» или трубу-сцепку, командиры взводов проверили на выбор качество знаний личного состава, замполит выборочно заглянул в душу испытуемым, спросил про письма, что пишут из дома и отвечаете ли вы вовремя, спросил так же о настроении и ответственности перед остальными каждого участника ночного марша, пожелал удачи в его выполнении, старшина подёргал сумки с салом, проверил наличие воды во фляжках, попросил одного-двух на выбор, разуться и приказал перемотать правильно перед маршем портянки, проверил карманы и успел слазить под седушки машин и маленько повытрясти наши скромные припасы состоящие в основном из краденных со складов или выменянных по случаю жестянок перловой каши или горохового концентрата, предусмотрительно проткнутых штык-ножами, «и тут шаромыжники, успели поработать, вернёмся, я им кладовщиком шеи намылю, это уж ясно, как Божий день!», заявил старшина роты перед нами. Осмотр состоялся, прозвучала команда разойтись на перекур, командный состав скучковался посреди парка, до нас долетали фразы «ещё раз проверить, залить перед отправкой бочку воду, кухню заправить соляркой, проверить состояние баков и сохранность печатей на них, личный состав держать в близи автомашин, ещё раз прогреть все двигатели, проверить тормоза и стоп-сигналы, а далее не различимое: подтянуть, залить, отлить, не выпускать, не разрешать, двигаться со скоростью 30 км в час, держаться строго правой стороны, на встречную полосу не вылезать, перебегающие дорогу столбы не сбивать, пропускать без тарана, на провокации немцев не отвечать, в кабины встречных немок не брать, двигаться с открытым правым окном, на немок долго смотреть не разрешать, всё внимание маршу и только маршу, это и есть наша на сегодня основная задача, которую мы должны с вами образцово выполнить и вернуться без потерь, по прибытии в роту, доложить о происшествиях и сдать на ответственное хранения всех снятых из кабин женщин, незаконно-проникших на территорию СССР, то бишь в салоны автомобилей, совершающих ночной марш, всё, выполнять!» Сколько в армии не готовься к войне, всё одно не успеешь, не успевали и мы, очки втереть на смотре сумели, но зампотеха не проведёшь, сунулся под одну машину, влез под капот с головой и ногами под опрокинутую кабину другой, тряпку в морду от вытертых рук и «товарищ солдат, вы куда собрались на этой машине ехать, если в боксы на стоянку, я вам разрешаю, кто вместо тяги проволоку накрутил, спрашиваю, «я не знаю, я не знаю», а кто должен знать, сюда мне быстро Лавриненко!». Сергей Лавриненко, водитель первой «зебры» ГАЗ-66, явился, не запылился, парень с понятием, отказываться не стал, в отпуск пора было ехать, ещё пара-тройка подвигов и чемодан на полку, и здравствуйте полтавские галушки и свежачёк из вчера освежованного борова, домашние ковбаскэ, ковбаса кровяная, картопля жарэная на шкварках, холодная закуска с трэбухы, картопля варэная напополам с кусмамы шейки, каклеты рубленные без примеси муки или сухарей, напополам нашпигованные часныком, солэнэ огирки и баклажаны. Сергей, хлопец был справный и запасливый, чека на глазах зампотехе полезла из своего ушка, из другого успел дёрнуть вторую пару сам дух, проволока за кусачками следом полетела на разостланный добор из в спешке уложенных инструментов, «простытэ, товарыщу прапорщику, бильше такогу нэ повторыця, чэсслово!». Прапорщик понял, что за минуту до смотра раздолбаи, его любимое выражение, сумели затянуть проволокой крепления, тягу на место не вышло быстро и качественно установить, Серёга человек правильный и доволно служивый и обязательный, не подводила его чайка ни разу зампотеха, где бы они на ней не находились, жалоб на Лавриненко никогда не было ни от кого, выдержан, молчалив, кум себе на уме, лишнего не болтнёт, хоть сейчас принимай экзамент «на справу», есть такое в украиноносящих начало. Понятно, что до марша Сергей не остался бы на мели, тягу, помнится, ещё неделю назад начал у зампотеха клянчить, переживал и не напрасно, в общем-то молодец, хоть и хохол, жадность не подвела, да и тяга гавкнула, як Сергей и предрекал её кончину, молодец, но, но обманывать не хорошо, тем более меня, зампотеха, а если бы ротный уселся бы и почувствовал чего не то, тогда, что, тогда обоим каюк, а это тоже не хорошо, а очень плохо, надо запомнить, подумал про себя зампотех, а ведь он тоже был родных Сергею кровей, тоже был сосед по державе, из Приднестровья, но два лаптя по карте до Борисполя, не так уж и не земляк, язык тоже общий, хоть и кличется «мовой». Пока я рот разевал, да блудил, как окаянный по парку среди машин, что впрочем делали и остальные, кому было приказано «разойтись», разошлись из конца в конец, я не курил, а что мне ещё делать, вошёл бродить, от Колюна, до Витька, от Толяна до другого Колюна, тут меня и словили. «Ото чёго тут трэсся, про миж людэй, шо кажинный сиби дило найшов же шь, маешь потрибя якусь, то йды на мойку, там тоби теж роботы найдуть, идить вин з ним и начинайты у цистэрну воду залывать с шлангу, чэрэз вэрхню горловыну, як зправытэсть, то йдить до складу и нэсить з виттиля ото шо там вам дадуть, по дорози ничёго нэ лопать, бо сам пэрэщитувать буду, або шо зныкайетэ, дэржитэсь у мэнэ, всэ йдить с глаз долой», чего старшина роты-то сказал, спрашиваю такого же, как и я балбеса в форме, а ты думаешь я чего-нибуть вразумительно понял, сказал, чтоб шли на мойку, ну и пошли. На мойку, так на мойку, там никого, бочка на двух колёсах стоит сиротой на фаркопе у стотридцатого, вокруг ни души. Чего надо с ней делать, спрашиваю товарища, а он мне, ты что, дебил, сказано, водой через верх наливать, пока не пошли на обед, а потом снова к Бате, слово-то, какое «Батя», в устах вновь прибывших глуповато, честно говоря, звучит, не успели начать служить, по званиям людей, как положено величать, а тут «Батя», для Бати, нам, как минимум год прослужить надо, чтоб точно на себе проверить, «Батя» он тебе или «Отчим», скороспелка ети его кочерыжку. От мороза попрятались водилы крайних к мойке машин тут же на сварочном посту, там всё не прекращаясь, даже на время проведения смотра, Вася Грабовчак всё шкварчал и хлопал погасшей горелкой допотопной карбидной сварки, варил то ли бензобак, то ли ещё какую хрень, но уж больно пузатую, народу набилось, дымина от газосварки, смрад и копоть от карбида, топор вешай на выхлопах сигаретного дыма, выдыхаемого особо кучно, изголодавшимися по куреву бойцами. На «А бочку можно ближе подкатить? А то нам залить её велели?» ответ был очень правильный и главное, вовремя произнесённый, гогот от произнесённой кем-то шутки юмора взорвал помещение и вымел нас с хлопцем из него так, быстро и на такое расстояние, что на исходной, при попытке спросить у них, мы оказались теперь даже чуточку дальше прежнего. Во, махнули языком, через плечо, что и бить не потребовалось, как самих ноги вынесли на свежий воздух. А чего он сказал, я так и не расслышал всего до конца, это меня мой напарник стал пытать, а хрен его знает, что-то на своём, на том, на котором, пожалуй, кроме нас стобой, говорят, но кажется что-то про маму и если я ещё раз увижу в этом проёме твою физиономию, вы у меня, как минимум, трижды, будете зилок мыть из шланга и непременно с мылом, с таким же жидким, как студёная вода, а на улице, не забывайте, минус 5 градусов! Уроды, дегенераты, это мы про дедов и прислужников кандидатов, шаромыжники, ведь самим воду придётся заливать, если нам не помочь, что, трудно, что ли подогнать поближе на десять шагов машину? Шланг ведь, уже попробовали, не достаёт, мы что волшебники, чтоб воду таким способом перелить из сосуда «А» в сосуд «В», жрать-пить на ужин без воды не можно, надеются на заначки из консервов и концентратов, конечно, натырили, не первый раз марши совершают, жезнь многому научила, но, а нам-то теперь что делать? Давай попробуем, говорю, подкатить ближе бочку, а мне Колюн, но не тот, который был из мазуты, свой Колюн, мопедовский, так вот, давай. А ты умеешь обращаться со сцепкой, а то, говорит мне Колюн, говно вопрос, держи вот тут, оттягивай вверх вот эту штучку, разжимай губки фаркопа, а я разсоединю разъём от электропроводки, идуших проводов к стопакам и габаритникам, хорошо, говорю, сказано, сделано. Заковыляли в разные стороны колёсами двухколёсной посудины, никак с места в горку не хочет. Навались, горорю, и пердячим паром помаленьку-потихоньку, пошла, пошла родимая, первая победа, ума хватило разсоединить сложное оборудование водовозки, сдвинуть и откатить от зилка, подогнать на досягаемое расстояние к заливочному шлангу, а дальше, спрашиваю? Хрена дальше, лезай, говорит Колюн, на приступок и откручивай барашки, вон они по верху намастырены, голова, воворю. А то, соглашается водовоз, удерживая за сцепку бочку и вывешивая собственным весом её от опрокидывания. Не интересно? Читать дальше, спрашиваю вас, не интересно? Я бы и не стал сам дальше описывать процесс заливки водой ёмкости, да что поделаешь, приходится, хоть и скукота. Минута и барашки развинчены, крышка с грохотом отлетела и ударилась о бочку, я в один прыжок оказался на земле, чем не бывалый солдат, не спешите с ответом, не так-то просто воды в простую бочку солдату первого года службы набрать. Хитрость Колюна я сразу раскусил, держать за сцепку и уравновешивать в горизонтальном состоянии заполняемую ёмкость, ума большого не надо, выгода заключалась его в том, что возиться с ледяной водой, удерживать не менее холодный и мокрый шланг на морозе дело не простое, уйма воду успеет осесть на твоих руках, одежде и сапогах, залезть на бочку с включенным напором воды, засунуть его в горловину, половину сапог залить водой при попытке забраться на верхотуру, да ещё, не забывайте во что мы с Колюном были облачены, полный комплект регулировщика и на лице и на теле, в том числе и каска и намордник, так вот, кому вершки (это мне), а кому и корешки (это Колюну). Но, как водится, первое слово, дороже второго, кто первый встал, того и тапочки, он первый уцепился за треугольную сцепку, мне, эначится, полезать на бочку. Два прыжка в один день, хоть и мала высота, но раз выше метра от земли, значит, давайте мне, штабисты особый значёк за прыжки с высоты, шутка, но шланг с водой удачно воткнул в горловину, загудела вода в утробе бочки и понеслась по утробе кругами спасительная жидкость, чистенькая, да холодненькая, интересно, а как же она не замерзает зимой в ней, надо бы при случае поинтересоваться. Колюн надрывается не особо, я бы так заметил, у меня выдалось время с ним за жизнь поболтать, Колюн про дом и тёлку разговора не поддержал, наверное, сам ещё телок, раз не о чём рассказывать, ясно, меняем тему, а что сегодня на обед, спрашиваю, а я х…его знаю, ты сам-то понял, что спросил, я вместе с тобой с утра тут мудохаюсь, теперь вот из-за тебя сюда батрачить за тех уродов, что в сварочном цехе, припахали, умеешь ты Мельник на свою жопу приключения находить. Ну вот, кажется, поговорили, ну и хрен с тобой. Про письмо из дома вспомнил, перечитал мысленно ещё раз, про чувиху молчу, не ответа ни привета, а, ну её к тому забору, вода, кажется, через край пошла накатом, шланг за шею и на землю, вода, не останавливаясь, продолжает выливаться наружу, резиновая она, бочка, что ли? Сколько наливать, никто не сказал. Ху…через ли, ты, репу свою чешешь, это мне Колюн, лезь наверх и захлопни люк, так всю воду назад и выльем, давай, не ссы, я крепко держу прицеп. Я то не ссу, но бочка с водой подозрительно валко в твоих утомившихся ручонках ходуном ходить стала при моём прикосновении к ней. Ну, что делать бедному духу, вода хлещет, Колюн градус пониже взял к себе наклоном, вода по сцепке к нему волной стала доходить, он матом на меня, я в ответ, не таким обидным, но всё же тоже матерком, я же более культурным против него себя считаю, я ведь студент, а он волам хвосты на пахоте заводил, большая разница в произнесении мата. В паху Колюна на кожаных штанах регулировщика, образовалось видимое пятно, трёхпалые перчатки слетели с рук, полные воды, минутой раньше и видимо это и стало причиной появления высокоинтеллектуальной матерно-литературной композиции в мой адрес про мать (твою, Бога, Мога, носорога, килограмм капусты мать) во как, откуда у, заносившего волам хвосты, регулировщика такая отборная брань, какую школу кончал, но штаны мокреть стали и сапоги тоже его покрылись блёстками капель, угрозу в мой нерасторопный адрес зазвучале сплошной композицией, и мне ничего не оставалось, как с разбегу, а иначе я и ноги закинуть не смог бы, не забывайте про ватные штаны и комбинизон, а под комбинезоном тряпья на троих не забритых в армию цыган. Я с разбегу ногой на крыло, Колюн упором всем телом на сцепку, кольцо сцепки между ног на уровне паха, я вторую ногу на крыло, руками за края горловины, а за что ещё, что происходит с Колюном не контролирую, чувствую только, что бочка пошла ходуном, я догадываюсь в чём кажется дело, пытаюсь удержать равновесие наверху от взбесившейся внутри бочки воды, которая пошла гулять там и седьмым и кажется уже восьмым валом. Колюну ни слова про воду, его пах натужено гудит, колени, вижу боковым зрением, у Колюна полезли на сцепку, попытка не дать опрокинуться назад бочке и удаётся и не удаётся, сейчас, сейчас, ещё минуту, быстро работать руками с барашками не получается, заранее не успел их поправить, чтоб не мешали сейчас, развинчиваю последний до конца, делаю последний штришок, тянусь за люком, перераспределяя свой хилый вес назад, захватываю окоченевшими вконец руками люк, поднимаю его и больше ничего не понимаю, что стало происходить. Я так понимаю, Колюн, от воды, которая выплеснулась последний и самый сильный раз из бочки, ослеп и упустил всего на один миг контроль за положением равновесия полной до краёв бочки, подлая вода, почуяв вокруг себя двух лохов, решила надругаться над нами своей стихийной непокорностью. Поговорка «ниже травы, тише воды» ей сегодня видно не понравилась и она, вода, решила доказать нам обратное. Вы бывали в цирке? Конечно и не раз, но номера с двумя баранами, заливающими воду с нарушением всех правил охраны труда, вам и не видать никогда, мы существуем эксклюзивно, так сказать, в единственном варианте, таких давно не делают, не для кого их делать, свернули производство. Вам хи-хи, а на нашу беду перед совешением прыжка в бездну, вывалила на просвет между корпусом бокса и забором, толпа зрителей и среди них батька Черномор, то есть замполит Черноус, выкатила ничего плохого на подозревая, гомонят, перебивая друг-друга и никто никого не слушают. Я, теряя равновесие со сползшей на глаза каской, пытаюсь бороться за свою живучесть, бочка и Колюн шли бы в дальний сарай, нихрена не вижу, бочка пошла на меня, я полез по ней вперёд, Колюн, явно в последний раз решил оглянуться в строну здания КПП и мысленно начал прощаться, если не с жизнью, то со службой в комендачах. Обвиснув всем телом на сцепке он уже не управлял нашей посудиной, бочка решила поступить по-своему, ей надоело возиться и бодаться с такими недоносками и не таких с себя в былое время скидывала и выбивала зубы, эти тёпленькие сейчас узнают почём фунт лиха, сливайте воду, господа наездники, раньше думать надо было во что ввязались. Картина маслом: Колюн пополам сложенный, повис на треуголной сцепке, я от трусости и ещё больше от последующих люлей, не спрыгиваю с бочки, но зачем-то цепляюсь за люк и на скорости пытаюсь набросить на прорезь в крышке люка хоть один барашек, не знаю зачем, но так мне тогда казалось, что пока живой и на меня смотрят, а ничем Колюну уже помочь я не смогу, бочка пошла опрокидываться назад, но я думал, что, видя, как я стараюсь со спасением воды в бочке, что я что-то предпринимаю, меня не так будут за это лупить, а то, что это случится, это же не таким, как мы ослам понятно. Каска ткнутая кончиком ладони, на моей башке, слетела назад и полетела долой громыхая по ступенькам мойки, попытка ухватить её в полёте наделали бед столько, что я и вспоминать не могу, наклонившись в строну полетевшей каски, я ещё больше изменил крен у бочки, Колюн, как на качелях в городском парке, вывешенный, пошёл гулять вместе со сцепкой всё выше и выше, попытки прийти нам на помощь со стороны бежавшей к нам оравы успеха не имели, наверное, орава больше орала, чем спешила к нам на помощь, хотя и активно передвигала ногами по асфальту, время полёта так скоротечно, что в таких случаях лучше остаться там, где застало тебя такое зрелище и полностью отдаться получению удовольствия, которые нередко случаются с раздолбаями в армии, ходи и смотри. Колюн ко мне на сцепке, дурень, да и только, я ведь на тех же весах от него в обратную сторону удирал, бочка стоит на месте, мы летим, один вверх, другой (я) вниз. Жить так сильно стало хотеться, что дела и до бочки и до Колюна, и до всей Советской армии мне, как чукче до холодильника, всё, капец, бочка сначала убьёт по очереди нас, а потом в отместку всем, скатится в провал мойки и разобьётся насмерть. Вот тварь, это я и бочке и себе, и всем кто не успевал добежать до представления. Уцепиться за что-нибудь, удержаться на бочке, хотя, вот дубина, зачем? Кому от этого лучше, ты же не тонешь, нет, чтобы спрыгнуть на землю вовремя, а не барашки дурацкие крутить, может Колюн и раздавил бы свои яица, но хоть сам бы живой остался, а то! Земля, удар со всей силы фаркопом об асфальт, люком со всей дури меня по башке без каски, в руки не чувствуют от холода ничего и я, оглушенный люком, не ощущаю, то ли ещё продолжаю ими держаться за бочку, то ли их отрубило тоже люком вместе с мозгами, намордник мокрый, вода дошла аж до пупка, холода пока не могу ощутить, не промокла куча тряпья на теле, крепко старшина упаковал перед смотром, но воду уже оттуда не достать, либо перегреть и выпарить, либо на просушку, тогда обед, Вова, тю-тю, только шкураток сала и сухарик и на обед и на ужин. Колюн с отбитым нутром от удара сцепкой, завис и пытается, через матершину, через ууууууоооохххх, скарабкаться со своей верхотуры, не хен было умничать, сам виноват, я знаю, я знаю, всё ли отбить успел, интересно, хотя, какой нафиг интерес, от удара о землю чуть зубы не вылетели, спасибо наморднику, проглотил я его сгоряча, захватив раскрытым ртом и прикусив толстую тряпицу челюстями, лбом жахнулся о край бочки ещё в тот момент, когда лючком словил по кумполу, спасибо не в танке переворот выполняли, там люки потяжелее пожалуй этих будут, как мне повезло, что в танкисты не попал, хана бы мне. Удар лбом о бочку произошёл случайно, спрыгивать я не решился, во-первых, мозгов не было, во-вторых, боялся, что ноги отрубит при ударе, так вот на карачках и висел до удара. При тычке об землю водовозкой, меня огрело сначала лючком по голове, потом ноги от удара слетели с рамы и я приложился башкой о корпус мокрой бочки, после нанесения поклонов меня скинуло на асфальт и сколько было в запасе энергии у воды, она столько и выкатила на меня, через откинутый назад люк. Пока я проверял свой шарабан на прочность, «тело впёртое туды, равно выпертой воды», по первому закону Архимеда я примерял его на себе. То есть, сколько было воды выперто мною из бочки, столько её и попало мне взашей, голова, плечи, и всё ниже и ниже окропилось водою, так нам и надо. Никто не просил нас проявлять инициативу, а она, как известно, наказуема. «Родился я у Пана под забором, крестили меня Черти с Косогора, рыжий Дед с бородою, окропил меня водою, Гоп со Смыком это буду Я». Во-во, так и стали кликать с того момента, с лёгкой подачи замполита роты, слава Богу мопеды переиначивать не стали Фазу на Гоп со Смыком. Не ясно им стало, кто из нас двух дурней больше на Гоп тянет, а кто на Смыка. Спасибо им, но воду пришлось наливаль по-новой. В армии ошибок не прощают, их выявляют, изучают и на них учатся, правда с одним исключением: каждый учится только на своих ошибках!. В башке гудело колоколом, в нутре тошнота появилась, в глазах мушки полетели, да так кучно, что, когда полез вниз по степенькам за каской, даже для верности руками перед очами несколько раз прошёлся, нет, осталиь, остались и обед не пошёл, мушки всё летали, садились и в миску и на хлеб, голова не останавливалась, столы ходили кругом, стол не хотелось отпускать, боялся на виду у всех его опрокинуть, забили бы, не раскусив фишку, ну это потом, попозже будет, а сейчас каска никак не давалась в руки, елозила выпуклостью по муляке внизу в воде, попытка зацепить и вылить воду хоть и удалась, но она хоть и железная, но продолжала оставаться мокрой. Шапка отлетела ещё раньше от каски и отделившись катапультой от неё при ударе, где-то плавала рядом, правда, зачем она мне теперь такая мокрая и грязная, я весь и без этого тёпленький. А может оно и к лучшему, мокрый, битый, почти покалеченный, можно с натяжкой добавить, почти инвалид, глядишь и оставят в роте на излечении, а то чего доброго, в медсанчасть определят, мечта каждого сачка, ээх, отдохну, а эти пущай гарцуют на своих матаках, пусть их.
Владимир Мельников 3: Продолжение рассказа "Ночной марш" часть третья. Колюна сняли подоспевшие спасатели, тихонько по почкам надавали, чтоб замполит ненароком не засёк, не сильно, так, слегка по-лошадиному, чисто для профилактики, чтоб камни не накапливались, опасная болезнь, я вам замечу, если бы не армейские процедуры, вовремя приложенные, чтобы я на гражданке делал, ни врачей толковых, ни лекарств, то ли дело деды и чего не было званий наравне с остальными, например: заслуженный коновал-почечник или специались по удалению гематом в голове фофманами. Меня бить не потребовалось, лючок на взлёте перед посадкой все заметили, не пришибло ли насмерть, вот чего опасались, а то чего доброго их припашут бочку заново опорожнять и вновь наполнять. Спасибо люку, спас от ледового побоища, шапки жалко, тёпленькая была, такие ушки «Гитлер капут» имела, что одно удовольствие в них укутываться на ветрище. Шапку на железный парапет, пару-тройку раз выжал, а толку, текёть, как из решета, каску туда же, намордник долой. Кто-то сзади сжалившись свою сдёрнул из под каски, оставшись в одном наморднике под нею, кто, поди разбери, но то, что мопеды, это точно, у мазуты не то, что намордников, ключа на 13 в жизни не допросишься, ясное дело, конкуренты, муха им в рот. Знакомо, кто милее пожелания не покажет, чем водила из тёплой кабины стотридцатьпервого, как не свободной рукой вдоль горла от края до края с подвешиванием и наклоном головы набок, «вешайся!», большего от мазуты регуль не дождётся, а то шапку захотел. Спасибо всё же замполиту, схохмил, обстановку разрядил, выставил ещё большими идиотами, да тем дело и кончилось, оставил деда на мойке для передачи опыта юным воздухоплавателям и на том спасибо. Эх вы, чайники, вы что первый раз с двухколёсным прицепом дело имеете, а то, говорим, с двойными, тройными интегралами дифферинциалами, первообразными дело раньше имели, но с такой сложной техникой-впервые. Оно и видно, двойные, тройные, чего там ты сказал, чего тройные? Ясно, сливаем теперь воду вместе, один один говорю. Я тебе сейчас дам один один, поговори у меня, быстро метнулись и открыли сливные краны, вон они снизу, бегом, я сказал. Бегать не треба, вот она боченция, краны Шур-шур-виз-виз шууууууу, пошла вода напором реактивной тяги под себя, того гляди вертикально взлетит. В голове не проходит, у КПП толпа в нашу строну пальцами показывает, а самые смешливые хлопают по коленкам, корчатся от ржача и ходят винтом от смеха, стыдоба, не приведи Господь, а ведь с этим дальше жить, каждый теперь про бочку спрашивать станет, проходу не дадут, как пить, полгода придётся по кубрикам чалиться и рассказывать в лицах, вот эти тесные кубрики. Друг другу в глаза не смотрим, спасибо всё же намордникам, какие уроды бочку опрокинули, кто их разберёт, думаю и сами свидетели не поняли, кто мы, мопеды, да сколько их мопедов, поди узнай, и фамилии наши вряд ли ещё кто успел выучить, ладно, держи Колюн сцепку, принимай на себя бочку, ты спереди, я сзади. Если бы знать, если бы знать, то и читать вам сейчас нечего было. Да откуда нам было городским знать, что для того, чтобы эта паскуда нас не урыла в асфальт, надо было ей подножку поставить. Простая палка, да, мы видели этот костыль, но для чего он ей служит? Так откуда нам было знать, может и второй вариант быть, может и трогать её за этот костыль нельзя, это ещё как посмотреть, инициатива всё равно наказуема, не одним, так другим убились бы, много ли двум дуракам надо. Нехотя, соглашаясь с дедом, вывернули ногу, ткнули на землю бочку, сунули шланг, заправили под завязку и не придерживая, спереди дотянулись, стоя на треуголной сцепке, до лючка, захлопнули с грохотом, чтобы больше не дрался, накинули барашки и винть, винть закрутили до упора, бочку, не убирая ногу, подтащили на руках втроём до зилка, накинули на фаркоп кольцо и клац замком, и ногу долой. Вот так-то, духи, учитесь пока дедушка живой. Мокрые и побитые, не рассказывая о случившейся с нами оказии, на полусогнутых, примчались в роту, разоблачились от сырья одежды, поскидывали всё, от чего мог кашлюн напасть, портянки на батареи, кожанки туда же, сапоги голенищами на радиаторы рядом с портянками, шапку отжимать и приводить в божеский вид, каску мыть и тоже сушить и молчок, упали и всё тут, так нам велели в парке старшие сказать, прознает ротный, мало не покажется и тем, кто посылал и тем кто нас их сварочного цеха попросил матом вежливо удалиться. Спрятать концы в воду не удалось, на ор дежурного по роте, какого хе… через ра, в кинозале делают днём духи, когда вся рота, как угорелая носится на полусогнутых и готовится к маршу. Замполит не заставил себя долго ждать и припоминая случившееся, решил выправить поскорее дело по своему, заявившись с сержантом, устроившим разглашение страшной немецкой тайны всему коллективу роты, приказав нам выметаться отсюда, заявив нам «вон отсюда, вооон туда» и указав на дверь, непреминул всё же потрогать руками ещё не просохшую амуницию вододуев, мокрая, да запалят нас здесь, как пить дать, запалят, вон какие бдительные дежурные по роте, воспитали на свою голову муха им в рот, службу несут не столько для дела, сколько для крика, каждому подавай отпуск за это, не комендачи, ети их, а дятлово гнездо. Интересно, подумал старшина, а маленькие дятлы тоже так же, как взрослые, клювом стучат или только кушают и какают? Хотя кроме этого стучать им никто и в гнезде не запретит, да, ситуация. Шапку получить у старшины на время марша новую и давайте так сделаем прямо уже сейчас, не отходя от кассы, старшина, как раз прибыл в роту и всё, что-то выклянчивает у ротного, всё чего-то ему мало, куркулю Завпаднику. Куркуль только-только оторвать успел просящие и загребущие кривули от груди, только-только закончил речь, якобы мол, его без ножика режущего ротным, его старшинские законные требования и ничего, мол личного от украинского национального, ничего для сэбэ, всэ ж тилькы для роти, тильки для хлопцив и хлиб теж, трэба маю буты хлибца прихвватыты, бо сухари воны покэдайють ще в першои канави, знаю я йих ти бисови души. Мы подоспели вовремя, как нельзя кстати, минута в минуту, вот тебе товарищ старшина и исполнители, другие пока заняты, хлопцы боевые, только, что из боя вышли, пережили такую катаклизьму, что была бы горчица, на пару вёдер, в самый раз сгодилась для их профилактики и согрелись бы изнутри, и с глистами проблемы до дембеля не было бы, золото, но не бойцы, им что пустую бочку от машины откатывать, что полную бочку к машине подкатывать, один хе…через р либо лбы себе о неё поразобьют, либо оглобли поломают. Ну нееет, про оглобли зря замполит, наговаривает, не было такого, про воду было, но про оглобли зря, ей богу зря, да и нет у бочек никаких оглоблей, шутит он, ясно дело шутит, шутило. Командир роты видно уже всё знал от болтливого замполита, а ещё слово давал, что будет молчать, как рыба об лёд, старшина один стоял, дурак дураком и на них голубыми глазками лупкал, что-то случилось, а мне не говорят, ладно, своя разведка донесёт. «Чёго бэз головного вбору и чому до поясу голи?» таков был первый вопрос к нам и ясный перец, почему прохлаждаемся тут, когда космические корабли бороздят просторы вселенной, когда рота в последних потугах пытается спасти положение и Никах не может до сих пор подготовиться к маршу, почему смотр давно закончен, но жопа бойца продолжает оставаться в мыле, почему мы здесь и сразу двое? Что тут отвечать в такую минуту, ну конечно же врать, но только не сознаваться, что пошутковали мы с Колюном, да вот малось неудачно, шапка соскочила, да прямо в воду, промокла, а в мокрой на морозе и простудиться недолго, вот и подумали, что не мешало бы просушиться, лишним бы не было. «Попэрэд чим думаты мои хлопчикы, трэба у мэнэ було спросыты, то колы солдат значина дутаты, таки ось, як у вас мокри шапци и случаюця, идить за мнойу у пидвал, там получитэ свои сухи шапци, тай пойидэм ми с вами працювати» Куда ни глянь, носились бойцы, одни в роту, жругие в автопарк, третьи в подвал штаба через его дырку его заднего прохода, что выходила к тиру и особому отделу, и писаря и водилы и мотоциклисты, все, что-то делали, одни только зенитчики давили лодыря, им дела до марша не было никакого, их почти поголовно запрягли в наряды и по роте и по двум столовым, по солдатской и по офицерской, во, кому лафа, жуй свои макароны с котлетами, а тут? Куда старшина нас тащит, ну, то что тащит за собою в автопарк, это терпимо, но когда он от нас же и прознал про нашу оказию с бочкой, а что нам оставалось делать, от пап и мам секретов, ясное дело, даже у девочек нет, не то что у мальчиков, я имею в виду армию, конечно, как только в тёмный подвал стали за старшиной роты спускаться за шапкой мне, так сразу от темноты и признались, конечно это я был зачинщиком и главным признавателем, а куда деваться, когда он мне сказал, немного ласково «вы мини яйца нэ критить, купить соби питуха и крутить йому яйца, а мими нэ вздумайтэ, колытэсь поки до каптёрци допрэж не дострымалы, щё у том парку злучилось?» Спасибо за наводящие на ужас вопросы, так и правда было тайну выдавать, легче со смазкой сливать, тем более ничего ведь особенного не произошло, просто заправили бочку немного не в той последовательности, но ведь ЦУ выполнено, бочке никакого морального ущербу не нанесено, а для старшины это главное, сами ну, ни сколечко не пострадали, тяжкие физические травмы солдату не в счёт, это правило, но не исключение, очень даже присутствовал воспитательный пример при вторичной заливке, ну, пусть то пробная заливка была первой, а вторая настоящей, полной осмысления, так сказать зачётной работой, что собственно там могло произойти, чего кипишь до неба из-за ерунды поднимать, шапку разве замочили, да вот вы товарищ старшина говорите, что это ерунда, дело поправимое, есть их у вас, ну и всё в таком роде, это я ему в заключение. «Скильки ты класив успив покиньчать до прызыву, кажэшь дэсять и вже на пэршом курси успив штани протэрэть до дирок, справный байстрюк, далэко пийдэшь, оно конэшно, если бочкы правильно станэшь посли сьёго случаю залываты, язык у тэбэ ну, як помэло и ввэрх и вныз, с одною скоростью поворачиваеця», что на это можно ответить, отвечать можно, когда текст произнесённого понят и смысл слов раскрыт, а когда в голове не окончательно развиднелось после удара по кумполу крышкой люка, то мало понятная родная украинская речь, только добавляет в голове сумбура и метели. «Нэ горювайтэ, щас сугрийимся, там, куды пойидэмо, вас уже ждуть и там тэплийше чим у городи Сочи». Скажите пожалуйста, где в Галле теплее, чем в городе Сочи, уж не за углём по новой погонят, а то, что в армии «гонят», это вошло в обиход с самого карантина и прочно закрепилось в нас. Где эти Сочи, хотел бы я знать, я бы пожалуй на некоторое время попросился туда на время зимы служить, что Сочей нет на свинарнике и ДОСе, это мы знали точно, что нет Сочей в генеральской гостинице, тоже ясно, но тогда где? Машины половину в автопарке вновь расчехлили, некоторые стояли с открытыми капотами, с опрокинутыми кабинами, из под передних и задних мостов торчали ноги бойцов, улёгшихся на разбросанные прямо на авфальт матрацы, ноги извивались, люди, ясный перец, не имитировали починку, а метали икру после обнаруженных зампотехом и взводным, неисправностей, перестраховывали и себя и машины, гудела сварка, гудела, стреляла и гасла и вновь гудела и гасла, слаб был карбит, да дорог ацетилен, камней было меньше жалко, камни они ив Африке камни. Рядом с со сварочным постом устроились МТОшники со своим 131 ЗИЛом, машиной грузной, гружёной под завязку всякой всячиной, начиная от передвижной жэлектростанцией и сварочным аппаратом, заканчивая набором механизмов и приспособлений для ведения ремонтно-восстановительных работ в полевых условиях, машиной хорошо обеспеченной и технически и людскими резервами. На машину технической помощи сажали только самых опытных из числа сержантов, таких, которые самому взводному, что взводному, почитай самому зампотеху, фору даст. Рядом с МТО развернуть успел своё электрическое хозяйство Сергей Бодров, спокойный белобрысый блондин, репа во, рост метр восемдесят пять, весь в проводах с «лягушками» разъёмов на их концах, перепачканный дизтопливом, воняющий креазотом, и ещё чем-то, моя мечта, место моей будующей службы, но почему такой далёкой и почему «не сейчас», почему я иду мимо и не приступаю к выполнению своих прямых электрических обязанностей, из-за которых собственно меня и взяли в комендантскую роту. Как не обидно ходить мимо своего будующего рабочего места, мимо электрохозяйства, ничего поделать было нельзя, человек был Бодров исправный и служить ему ещё целый почитай, что год, аж до самой следующей осени, а что делать мне, долтаться, как дерьмо в проруби, ходить бочки заливать водой, дневалить и дежурить по столовой и роте, топтать снег на мёрзлом перекрёстке, крутить жезлом и завидовать, завидовать и злиться, злиться не на Сергея Бодрова, хотя и на него тоже, злиться на что, ещё год до рая, но впереди зима и зимняя дивизионка, смогу ли я удержаться и не сделать ноги в сторону любимого Союза, были случаи, почему и мне не попробовать. Рядом с электрохозяйством штабного электрика, расположились особисты и редакция, машинки дрянь, ничего не стоящие, старый мармон, годов начала пятидесятых, у особистов, да пара газиков-козлов, не мене древних и убитых, по штуке на отдел, один у особистов и один у дивизионной редакционной газеты, и всё это хламидное имущество претендовало на право считаться «военным» и боеспособным, но при даже не внимательном осмотре, было простому обывателю яснее ясного, что жить этим ветеранам от силы одна ночь, что впереди, да сегодняшний день до вечера. Катал своего полковника ещё один ветеран-особист, УАЗ-469, но в парке его в данный момент не было, хотя в автопробеге Галле-Нью Васюки он участие должен был принимать и заявка на его участие давно лежала на столе в канцелярии у командира роты. Сколько было ещё техники, приготовленной для прохождения марша, не перечесть, но её можно и на этом закончить, пора делом заниматься, пришли. Рядом с ротным заправщиком, огромным по тем временам УРАЛом, притулилась маленькая зелёная «фура», такая маленькая, что умещалась на одной паре колёс, такая зелёненькая, ну, прямо лягушка-квакушка, но не хлебовозка, а это была именно она, цель нашего конечного пути, она и тот самый зилок, к которому намедни мы цепляли бочку-водовозку. Что мы могли думать при виде очередного двухколёсного монстра, вот именно, думать только то, как бы не оказаться битым этим новым зелёненьким «чудовищем», бочка тоже с первого взгляда, не представляла из себя, какой ни-то угрозы, однако! Жить хоть на первом году в армии и не так хочется, это на втором году у нас проявятся подобные к выживанию чувства, это перед дембелем только так и будешь думать, как бы живым и здоровым оказаться при поездках на автомобилях или другой технике. Что нам нужно было делать с собачьей будкой на колёсах, мы могли только догадываться, но, то, что наливать её водой нам не придётся, это, как пить дать, во-первых, заливочного люка не торчало ни откуда, а то бы мы с удовольчствием её залили и не только, то что нет люка, оно и к лучшему, драться ей будет с нами нечем, это два, во вторых, мойка была отсюда, честно говоря, очень далеко и докатить будку можно было только к вечеру, что было не очень ко времени, впереди обед, а там минута-другая и команда на марш могла не задержаться с поступлением. Но, что, в-третьих, мы не знали. Если не обращать внимания на форму, в которую были облачены солдаты комендантской роты, то могло сложиться впечатление в том, что здесь собрались обычные работяги, было полным, да, молодые, но то, что гражданские это точно. Первый раз я видел, как люди полностью были поглощены обычной работой, впервые они потеряли свою форму, на людях была не форма, а обычная роба, никто не думал о службе, о ней не было надобности думать, в руках гаечный ключ, на роже мазня пикасо, кисти тавота, на жопе следы то ли гуталина, то ли мазута, под ногами сиденье от мармона, на нём хлам из-под сиденья, рядом пара товарищей. Снять форму, убрать погоны, ничего бы не изменилось, люди привычные к работе, вкалывали за бесплатно любое количество времени, такова природа простого человека, будь он в форме или без. Люди во все века не отказывались от общественно-полезного труда, а такие молодые, да ещё под таким здоровым руководящим составом, как наш зампотех или взводный мазутчиков, тем более. Зилок нас заждался и мы спешили, эевать и рассусоливать, это хорошо, но Сочи, это лучше. Водила подозрительно на нас зырился, но при старшине роты не стал проявлять беспокойства, забоялся, хотя стоило и жару нам поддать под одно место, стоило, поворачивались мы, как слоны, медленно и к работе были не привычны, причина была уважительной, нам было можно, мы были только с гражданки, работать не хотелось и организм сопротивлялся с работой, как мог, и сейчас этому было место. Вы спросите, а почему собственно всё, что происходило в роте, было связано только со мною, отвечу, потому, что я про это пишу, а другие не имеют желания, если бы сесть вместе и как Вайнерам, не одна книжка вышла бы из-под сдвоенного пера. Происходило и не только со мной, да вот хотя бы взять Колюна, Колюн уже получал ЦУ от пары кандидатов, разговор излагался в стороне от нас с водилой, но он явно касался того мероприятия, участниками которого, мы должны были стать незамедлительно, слов типа «вода», «мойка», не звучало, но значение других слов было скрыто шопотом и кивками головы Колюна, типа «ясно, ясно, две или три, угу, угу, скажу и Мельнику, угу, понял, сделаем», чего и кому сделаем, оставалось загадкой. Он угукал, а я уже прицеплял один к фаркопу будку-хлебовозку, за хлебом, как пить дать припахали, но мы-то зачем. Пока я управлялся с разъёмами электропроводки, нас успели окружить наши сослуживцы, неведомо откуда прознавшие, что нам сегодня подфартило, хлеб в армии особо ценился на всех периодах службы, жрать не работать, потеть особо не требуется. Ээээ, чуваки, вы это, вы и правда на хлебозавод за чернягой, наверное, ответствуем, чё надо, тоже пару, тройку буханок, хорошо, пока можно и не только две пообещать, здесь прокатит и три и четыре буханки, да удастся ли выполнить то, на, что подписались, ночью в колонне в самый раз, чтоб не заснуть, корочка другая, заместо курева ой, как выручит. Пора останавливаться, иначе объёма хлебовозки, выделенного под основной хлеб, не хватит, уж больно много получено заказов налево и как их сполнить, это ещё вопрос тот, кто и на каком основании выдать должен нелимитированный ценный продукт, вопрос до конца никем не решён, интересно, а сколько сам старшина решил хлебушка с собой взять, хотя просчитать не трудно, сколько участников, столько и кусков чёрного хлеба, разделить буханку на кусочки и умножить на количество солдат, так вроде, нет, что-то не то, а, количество солдат разделить на кусочки чёрного хлеба и умножить на три, почему на три, так ночью есть сильнее хочется, вот пусть с запасом и кладут. Так, с количеством так и не разобрались, не приняли в расчёт то, что старшина роты человек запасливый, как старшина, и запасливый вдвойне, как человек украинистый, а правда, а мы куда свой хлеб должны запихивать, не за пазуху же? « Вы там случаем не заснули, хватит возиться, отошли все от машины, а вы чудики полезайте в кузов, сегодня в кабине нету местов», это нам водила зилка. По места, так по местам, говно вопрос, как говаривал замполит Черноус, ноги на фаркоп и валком в кузов с высокоподнятыми дугами и тентом.Трогай! За пазуху, за пазуху, это они нам, что ли, жестами показывают оставшиеся в парке кандидаты, и ребром ладони, для верности, проводят по своей шее, жест знакомый, комментировать не надо, но ладонью по шее это легко, но как три плюс три засунуть за пазуху 48 размера бушлата, это же на кого мы станем похожи, и нешто старшина позволит выйти с хлебозавода и спокойно пройти в машину. Машина к КПП, дневальный придерживая ножик штык-ножа левой рукой, чтоб мочка не оторвалась, помчался открывать ворота, предугадывая желания старшины роты и здесь поупражняться в словоблудии, которое порядком нам надоело, «видчиняй сынок фиртку, да швыдче, швыдче, бо ни фылыны лышнёи нэмайе», ну что это за язык, мало того, что забрили в армию под неохотку, прямо со студенческой скамьи, так служить невожможно в радость, ладно бы деды, да припахивания, так язык ещё изучать поневоле заставляют, хочешь быть в милости, милости просим понимать весь ротный состав, кроме командира взводы мазуты Иван Иваныча Носкова, который кроме, как на родном чисто армейском и говорил, прямо не армия СССР, а армия Незалэжной Вкраины, так мы не договаривались, подборка кадров, ну прямо перекос, то раньше заседания ЧК приходилось проводить на чисто латышском, то заседания политбюро на чисто грузинском, теперь вот даже за родным хлебом едем по-хохляцки. Ворота на КПП распахнулись и тукнувшись в специальные губки-ловители, остались нераспашку, машина с перегазовкой поплыла в открытый проём и запрыгав на порожке из брусчатки, стала выруливать направо по дуге, намереваясь проехать по аллее мимо парка, мимо ГДО, мимо нашей столовой, поворотом вправо мимо стелы, далее мимо санбата и левым поворотом в горку мимо чайной, туда, где помнится, располагается ДОС. Не всё ещё успел запомнить, да и много успеешь через щели в тенте, да через открытый проём у заднего борта обозреть, машина скачет на кочках неровностей брусчатки, скамейки бьются по жопе, ладонями подпираешь себя от сползания, ногами юзаешь по скользскому железному полу, не езда, а пытка, то ли дело в тёплой кабине, там тебе все удобства, это мы мечтаем, там угтеться в кайф, закурить северные, приятный аромат винтами синевы расплывается по кабине, открыть стекло пошире, да нет, не надо, нормально, сам не курю, но сидеть и дым нюхать приятно, удовольствие двойное, сахар скушал сам, дым пополам, и о здоровье не надо заботиться, пусть дохает от кашля, а тебе хрен по деревне, эх, в кабину бы. Ворота железные, как у министра обороны на даче, хлеб приходится от народа охранять только таким способом, кругом брусчатка, подкопом не возмёшь с первого наскока, через забор не полезешь, смахнут лопатой, хлеб из печи чем-то ведь они на пекарне достают. Ворота на запоре, но запах буханок, выпечённых в ночную смену уже до немцев в Нойштадте достал, здесь у ворот аж слюна во рту побежала, прямо ПАХ, а лаборатория покойного академика Павлова, интересно, а Павлов не пробовал у своих тузиков и шариков слюну таким способом добывать, всё больше нашим, электрическим способом их баловал, как же, прогресс. Я уже здесь чуствую горячий аромат хлеба, это наверное наш любимый, чёрненький, белый развалистый и пресный, а черняжка, вот хлеб настоящий, как откусил, так полцарства за буханку. Дневального тута, по-моему, отродясь не было, второй раз сюда нос кажем, а всё беспартошные в белом ворота отмыкают, отмыкают, в бумагу, у, и снова куда-то поскакали, зачем ворота тогда запирать, если всё на бегу, да впопыхах. «Эй, бойци, сигайтэ долу, видчиняйтэ хвирткы у бутци и стрыбайте вон за тим щё у билом, вин вам по накладной усэ выдасть», это примерный перевод с родного армейского на украинский старшины роты, даже хлеб он пытается называть по-своему, «хлиб» Дворик, я бы не сказал, что широкий, узковат, не развернуться машине с прицепом, грузить придётся, пожалуй, на улице. Так и есть «носить йёго що б оцэ прямо туды, на гулыцю, так чи шо воно спидручнэйе буде усим». Да это и лучше и в самом деле, на два фронта вы, товарищ прапорщик не сможете работать, не разорваться же вам напополам, небойсь сами имеете какой ни то корыстенный интерес, тут вам не там, там вам не тут, знаем, знаем, если нам заказано триплюс два по системе Рязанова, а, сколько интересно вам ваша баба заказала «хлиба», каков ваш дневной семейный рацион. Хлебопекарня небольшого размера, не московский комбинат баранок, но очередь после нас выстроилась быстро, хвала ротному старшине, чуял одним местом, когда надо сюда нос казать, в самую выгрузку хлеба успели, а, и правда, какая это у них на сегодня закладка сготовилась, испеклась, сколько они времени на всё про всё тратят, чтобы испечь подовый хлеб на всю дивизию, сколько муки да газа уходит здесь. Сочи, вот и обещанное, на улице отпускать к обеду стало, малость изморозь пошла, наверное, туман или оттепель будет к ночи, а может снова снежком побалует, уж больно неприглядная картина, на нервы действует кустами вечнозелёными и дроздами, попадат снежок с утра на голые макушки, отложит свою личинку, а к обеду растает, ни к селу, ни к городу, что за климат, вдарил бы, чтоб немцев порадовать, давно не пробовали сморщеными ходить, подзабыли 6 декабря и снега под срез башни Т-2. Старшина с бумажками в контору, водила в помещение выпечки хлеба, мы за водилой. Сочи, сочи надо вставлять в каждую строку, пока не уедем отсюда, как и было обещано, в Сочах орудуют только армяне, греков нет, их в армию СССР не призывают, только ара, ара, все в грязно-белом с ног до головы, колпаки прилипли к мокрым и слипшимся волосам на лбу, пот по за ушами, жар стоит, как у мартеновской печи, во время пробивки летка и выхода расплава из печи, гул форсунок, не то газ, не то соляра, но вони не чувствуется, скорее всего газ, природный газ, народу не много, если определиться с лицами, хотя все на одно лицо, как на заказ, точно, у них и прапорщик тоже армянин, в санбате и санчасти та же картина, жаль нет гарнизонного рынка, там бы грузины гвоздиками из Сочи торговали и мандаринами к Новому году, кстати, не так и много до него и осталось, полторы недели и 1981 год. Как только солдат попадает на какой-либо склад, по себе сужу, так сразу глаза у него делаются более внимательными и зрячему к чужому добру, а добра того, ой-ёй-ёй, как не подумать о том, чтобы самовольно его отжать в свои карманы. Все помыслы устремляются только в одну сторону, вести себя так, чтобы неосторожным движением мысли не выдать реальных замыслов воровства, проблема усложняется от обратного тем, что и те, кто обладают несметными чужими богатствами тоже думают в это время о том же, только с точностью до наоборот, как бы прохиндеи с херувимским смирением и улыбкой Джаконды, не рванули тырить раньше запланированного и отведённого времени самим себе кладовщиком или каптёром. Как разобраться за миллисекунды отпущенного, на пребывание в комнате выгрузки хлеба, времени в том, кто здесь главный и кто сможет вступить быстрее всех в контакт измены, от кого удастся получить «добро» на отъём три плюс три чёрного и немного белого (для водилы, а вы как думали, водилы чёрный не едят, по должности не положено), успел покрутившись тут шепнуть кому надо и пырнуть из под полы бушлата кое какую мзду, бакшиш, банку рыбных консервов в масле, да банку перловки, но наш бакшыш остался лежать на складе ДОСа, не скоро туда заявимся, после мышиной возни, долго нас там будут помнить. Вот так всегда, что тогда нам не повезло с водилой, поганый малый, 50 процентов, безбожник, берёт за услугу, как пить дать и сейчас, обормот, поотнимает хлеб и засунет себе под седушку, вот гнида, присосался к нашим волосам. Взопрели в бушлатах, а хлеб не отпускают, минуту-другую просят подождать, а старшина наседает, у него в заднице свербит, огонь, но не исполнитель, у немцев, что ли нахватался по минутам отмеривать всё, не можется ему, ещё на свинарник за салом для командного состава грозится ехать-поспешать, врёт небось, точно мясом задумал для борща разжиться. «щито ти так киричишь, бири сям варижьки-марижьки и хлэб даставай изи пичи, щито вирема таропишь, нэ гатов видишь ти хлэб, адэн мамэнт и усё будит вуажури», это главный армянин старшине роты, а тому, как заело, «скильки можно ждаты, и чого воно глотку дэрэ, нэхрысть, мынуты лыщнои нэмайе» Сочи и армяне, это обычная картина, Сочи и мы в бушлатах, пора на улицу, с холода жара только пупырышками изморози по телу, аж передёрнуло, как оказывается поостыли в парке и в кузове сидючи, прогреться маленько удалось, ну, не стало мочи терпеть газовую камеру, запах хлеба, отсутствие кислорода, духота, ну, нет мочи, хоть сигай за борт, хоть скидывай бушлаты. Вот и выход для старшины роты, а пожалуй и для нас, котелок моментально сварил, раздеваться чего бы не стоило, так и хлеб можно вынести в завёрнутом виде, аж затрясло по телу колотуном от наглой задумки, только бы не спалили, не первый раз небойсь так чужаки поступают. Бушлаты сначала до пояса и молчок, тишина, «кузикы не потрывайтэ, хто так рвэ полу», заметил старшина, но догадался ли, вряд ли, вроде нет повода, хлеб в печи и красть нечего, «скидайтэ, скидайтэ, пидсобытэ трошкы, воно дило швыдчэ буде двыгаця, чи можно й, хлопци, пидсобыть вам, увага вам наша, чи не?», это к армянам старшина одним боком подставляется.
Владимир Мельников 3: Продолжение рассказа "Ночной марш" часть четвёртая. Такой роскоши, да чтоб с обращеньицем, да тут такого сто лет не слыхали, чтоб дураки сами свой лоб печи подставляли, да, за ради Христа. Варежки строительные в рожи нам, бушлаты на пол у сторонку, за шкирман и Вова у огнедышащего вулкана, гарь, синева, гул и алюминеевые корзины на пару буханок стоят в ряд, Сочи, каждый день армянское Сочи, тут москвичам и тулякам делать нечего, хорошо я не в металлургический институт двинул, в аккурат доменные печи Галле прислонили бы к себе на два года, хлеб до пенсии во се из печи таскал бы, до конца дней своих на него бы глядеть не смог бы, ну, а как такое возможно для русского человека, другое дело для армянина, ему хлеб не голова, а товар, хлеб для него-лаваш, тёплый, лепёшечкой, только-только из дувала, стопочкой, горкой, один на другой, сантиметров на 40 от стола, ешь, хоть с молоком, хоть с чем, вкус дрожжей и лёгкого дымка печного. Шутка, но смен несколько выдержит не каждый, это сколько воды надо за смену выдуть, чтоб от жары несусветной тут не усохнуть и не улетучиться через вытяжки, а воздуходувки, кажется не справляются. Сейчас зима, а как тут они летом перебиваются, куда выскакивают от огня печного, нешто во двор, из огня, да в полымя летнего зноя. Хлеб кажется поспел, нож воткнутый в бухану вылез сухой, без лепнины из прилипшего незапечёного теста, пробная буханка вылетела из гнезда, без особого труда, сдавленная, она приняла прежнюю форму, да, пожалуй, что можете доставать, складывать на деревянную обрешётку лотков и щитать свою дозу Не красть и не ламать, сламаете, заберёте такой, другого не получите, а вот, товарищ прапрщик из Степанакерта и ответ на второй вопрос, ибо «куда класть краденый и как вынести отсюда» уже решён, а вот и ответ на главный мучительный вопрос, где брать лишний хлеб для кандидатов, что ждут и верят в то, что он им добуден будет иметь нами место, зря что ли для усиления сказанного, водили ребром ладони по горлу и с оттяжкой показывали верёвкой вверх нам.Нет, всё таки надо было в арматурный институт поступать, в стали и сплавов, вон какой кочергой меня наградили, как в аду, движение вперёд, зацеп, на себя, Колюн варежками не хлопай, варежками за формы с хлебом и на стол, жахни посильнее, хлеб и выскочит, учись у специалистов, да не не на пол буханки, дубина, на стол. Как, горячо, а варежки? Мокрые от пота и смазки, а как же они хватали до нас корзины с огня, как не хватали никогда? А кто за них хватает? Ах, дураков, как мы с тобою, хватает, за кусок хлеба, говоришь, голые сковородки хватать научишься, ну, я тогда покрепче за кочергу, она пока только тёплая, возми вторую пару рукавиц, да бери, мне они на кой не нужны. А вот вам и третья подсказка, на две пары надетых рукавиц дело у Колюна пошло швыдче, только и летели буханки со стола, да на пол, только и успевал он огребать от армянина коротышки снизу вверх в бочину тумаки, буханка на стол, вторая покатилась под стол, водила гогочет, во дают духи, кто же такой хлеб жрать в роте станет, хотя, сами и будут, марш-то для них и проводится, старички в кабинах похавают без хлеба концентратов, на кухню вряд ли заявятся, ночь, какой там может быть сготовлен ужин, лучше поспать поевши кашки из банки, чем чем изнемогая от кимаренья, дожидаться скромного ужина и переться по холоду туда и обратно. Хлеб ронять на пол нельзя, грех, знаю, но в армии хлеб надо обязательно повалять по полу, иначе его нельзя будет есть, его просто не получишь лишним для себя. Аксиома, но буханок падать стало мало, шутка старшины про « оставлю до утра тэбэ Микола тутай» подействовала на моего Колюна не хуже вытрезвителя, а может мне так показалось тогда, может бока заболели от неправильно наносимых южанином ударов, и не по почкам, и не лопаткам, так, ни туда, ни сюда, как девка деревенская, ору много, а вмазать не получается, прыгает квочетом вокруг великана, на стол бы для острастки залез, что ли, карлица-хлебопёк. Минут двадцать, но какое Сочи, уже портянки стали мокрыми от такой влажности, хлеб отдаёт жар воздуху, в зале Пицунда, это они на голое тело в туниках византийских, но на мне и Колюне по пару комплектов белья, да ПШ, да все крючёчки до конца на горле застёгнуты, подворотничок менять, прямо по прибытии в роту, аж отвалился шкуркой, как съёжило от пота и жара. Водила наш то сюда, то туда с лотками носится, да всё нам жесты какие-то кажет, но не врубаемся, нету слаженности в действиях наших, чего хочет, никак не можем взять в голову.Аааа, дошло, ну, если на хлеб кивает, то точно оно самое, хлеб кончаем грузить, пора воровством заниматься, момент подходящий, старшина с ихним прапорщиком удалились в вещь мешком куда-то, часть на перекур армян выскочила, этот не справится с нами, хлеб полетел мимо стола всем лотком, не хотел, да кочергой нечаянно другим концом зацепил. Всё, кронты, испортил, не начиная, буханки по полу покатилсь, кочерга по спине моей пошла, армянин взбесился и сделал ошибку. Моя спина не то выдерживала, но помощь со стороны водилы могла прийти вовремя, из одной роты, чего чужие лупцуют. Кочерга не шпага, толку мало, не развернуться в тесном помещении, не ударить, как хотелось, хлеб с пола пособирали в четыре руки, что было на столе, водила в бушлаты покидал, сунул их в руки Колюну, и пинком Колюна под зад для создание большей неразберихи, «эээ, зёма, ну хватит, хватит, кончай, давай обещанное и мы отваливаем от тебя», это спасение, да, это жест доброй воли, но на столах ни гу-гу, одни пустые формы в углу кучкой понабекрень завалились, пока сосчитаешь по-армянски справа-налево, потом на арабский переведёш и получается, «тело, впёртое, туды, равно выпертой воды», сколько влезло в формы, столько ушло с нами, накладная у твоего прапорщика, а того старшина уволок, бартер пошли изучать, никак за время службы, не получалось у них вывести единую форму, «товар-деньги-товар», мешала жадность хохляцкая, не соглашалась хитрость армянская, то старшина недодаст консервов, то прапорщик с ПАХа перепутает буханки и насуёт чёрного, заместо белого, то в лепёшки забудет начинку из яблок положить, вот незадача, и вроде в одном в звании, но, поди ж ты. Мы гуртом в двери, облако пара вовнутрь с морозца, кто, где, где свои, где чужие, быстро хлеб из бушлатов под седушку, лоток последний в бутку, старшина с вещьмешком тоже, кажется успел нагреть побратима, уплетает, аж пятки сверкают, водилы других машин моторам гукнули и скрипнули тормозами, армянин заглавный снова «на кислород» от печи, прпорщики сцепились, снова битва за право встать у горнила домны, битва за хлеб и не прекращалась, как они тут вообще выживают, все на нервах, ор, буханки на стол, тесто в формы, ни покурить, ни отлить до конца, так с капельками на ляжках и бегают, сущие дьяволы. Водила закрывать дверцы хлебовозки, нам пендыля под зад старшина отпускает сегодня, времени потеряли по его подсчётам не оправданно много, водила в кабину, к нему бакшиш из рук сержанта армянина, начальника смены, пара буханок белого улетает на сиденье, наш старшина только морщится и отворачивается к окошку, не хочет быть свидетелем нарушения уставу, но хозяин машины другой человек, это его бизнес, да и не раз выручал хлопец по жизни, с таким и воровать, и на глядки ездить, одно удовольствие, прикинется валянком, не допытается ни одна жена, не то, что особист. Сколько кабанов,да оленей завалили, сколько раз небывалый урожай черешни а брикосов сумели вывезти с полей местных фермеров ночью, одному только кузову и известно, пусть его, сколько он там съест, главное в другом, ротный хлеб под печаткой по пластилиновому полю лёг горяченький в кузовок прицепа и оттуда до ночи ни гу-гу, так тёпленьким и достанем, зря попоной прикрывал самолично, конечно не зря, сытый и довольный солдат, главная составляющая успеха старшины любой роты. Время к обеду, буханок нет, что казать кандидатам и друганам, хрен его знает, сколько он под зад положил в кабине хлеба, поди теперь, посчитай, вот нечесть. Рота мимо быстрее прежнего проскочила, у роты выкинули и в строй, машина дальше с прицепом помчалась. Рот до ушей у водилы-воротилы, молчит, но знает, чей хлеб заныкала, что казать в строю стоящим на обед кандидатам, руки в сторону и более ничего. Лохи, уроды, штоб больше не вздумали на ПАХ ездить, после обеда в каптёрку, поняли! Куда уж не понять, это сколь ртов без хлеба мы с Колюном оставили, если солдат поделить на буханки, а потом на куски. Чёрт, опять с арифметикой хлебной проблемы, а кому он весь хлеб позабирал. Хотя, о чём разговор, прапорщик Чекан, чеканутый точно на всю макушку, хуже Гезенко, взводного мопедов, одно дело шапку на башке крутит, то на один бок качнёт головой, то лихоманка его скрути, на другой, цирковой клоун, не командир взвод, может вши у него и кусают в голову, вот он и шапкой их, шапкой, закидать хочет. Нет, ну в самом деле, слово скажет с картавинкой и заткаинькой, и тут же башкой, круть-круть, шапка туда-сюда, на нервы хуже дроздов действует, пошли уже, что ли, что ты всё пытаешься одновременно всем и сразу подражать, ничего своего, только, как конь на покосе от слепней головой машешь, да отбиться от них не можешь, закусали они тебя бедного, может верёвочки какие не то привязать, да как в детском садике шапчёнку ту к подбородку и притянуть, может хоть сам отдохнул бы от своего тика. Визитная карточка тебе на весь срок службы обеспечена, сам виноват, выпендрёха. Водила в столовой догнал роту, по прямой срезал, мы мимо санбата и мимо клуба артполка всегда на обед ходили, а он через забор у мойки верхом и в дамках, мы к столовой «рота смирно, равнение налево!», опять комдива-пешехода посвтречали у стелы, любил Ушаков пешие прогулки, и на работу и с работы, и на обед, и с обеда, пока ножками дотопаешь, рабочий день и окончешь, сколько успеешь за оставшееся время приказов подписать, стольким и быть по сему. Пробили копытами с набойками, прогорланили «гав-гав-гав», вот и столовая. Обед в перловым рассольником или типа того, на второе рагу тушёное с мясом, капустой и картошкой, компот, но башка от того удара не прошла, тошнота вновь дала себя знать от запаха и кочерги, а может в пекарне угорел, но, но миска и тарелка остались сухими, чёрт сним с обедом, впервой, что ли, как-нибудь дотерпим до ужина. Может водила хлебовозки сжалится и вернёт часть награбленного, хотя какой там, влн, окружили, шепчутся, довольные басурманы, точно, ушёл наш хлеб, зря под кочергу подставлялся. Обед долой, в роту налегке, мутить не перестаёт, может завалиться сейчас в ленинку, да по массе, минут семьсот, сон, говорят от всех болячек помогает, самый лучший лекарь. Точно, в ленинку и типа читать про Рейгана и его «звёздные войны» про СОИ, стратегическую оборонную инициативу, точно, про инициативу, уж больно я от неё сверх всякой меры здесь страдаю. «Никуда от роты не отлучаться, всем находиться в пределах роты и парка, писарям и особому отделу разрешаю покинуть расположение роты и находиться в штабе и особом отделе, взвод комендантский может покинуть расположение роты и быть в штабе и не далее того, при объявлении команды «сбор» всем водителям и старшим машин прибыть по тревоге в роту, всё, выполнять, дежурный по роте, давайте команду и разводите людей!», это командир роты, дожидающийся с водопоя своих ослов, выдал на гора очередное ЦУ. Не расходиться никому и никуда, предельно, коротко и ясно, да и без команды нагнали страху, не знаешь, можно ли на второй родной этаж забежать, успею ли попрощаться со своим неразлучным другом, клозетом, я имею ввиду, тёплым и уютным местечком, всё вроде предусмотрели, про еду, про воду, а про сходить в тубзик, пожалуй никто и ухом не пошевелил рассказать, хотя бы намекнуть, крутись теперь. Как хочешь сам, как это делают на учениях и на маршах, да и вообще на выездах по Германии, куда ходют? Спросить неудобно, засмеют и прикалываться будут долго, ещё не дай Бог кликуху прилепят, будешь унитазом называться. Спасибо из роты не погнали снова в парк машин, уже околели достаточно, последние минуты дали бы в тепле тело подержать, сколько там пробудем, когда вернёмся, сто км, вроде не много, но? Команда разойтись и оправиться подоспела в самый раз, разошлись и в тёмный кинозал, двери тихонько»оп», без скрипа, чтобы не разбудить собравшихся после клозета шлангов на «массовое» мероприятие, в смысле, собравшихся топить массу, а по обывательски, спать, дрыхнуть, как вам больше нравится. Для солдата нет ничего слаще, чем поспать, день считается удачным, если количество и качество «поспать» длилось больше вчерашнего или в пределах отведённой самим собой нормы. Поспать стоя на тумбочке, поспать так, чтоб сон приснился за короткие секунды, когда тело не успело об этом узнать от мозга и устояло в вертикальном положении и не сложилось пополам. Придавить чугунную батарею щекой так, чтоб служба людям ей мёдом показалась, ужать радиатор отопления до степени 20G, но не совершить при этом разрыва секций, топить её, как Герасим топил своё «Муму», топить и слушать музыку воды протекающей переливами сверху вниз, топить и мечтать увидеть во сне дом и маму, чувиху и секс с ней, согласен, секса не было, не могло быть, было нечто другое, но качество детей от этого хуже не становилось, было другое и называлось по другому, русским хорошим словом перешедшим от братского татарского народа и имя было ему: . Вот это слово и хотелось увидеть во сне, но в компании счувихой. Зал всю ширину казармы-двухэтажки, это его длина, а ширина зала метров 6, не много, но рота спокойно в нём умещалась, оставалось ещё место для лекторов из штаба. Сегодня их не было, в зале было темно от закрытых крашеных в чёрный цвет стёкол в рамах и тишина бы внутри мышиная. Мышиная тишина была всем необходима, спать здесь не полагалось, но очень хотелось и это понятно, нервы взвинчены, ночью не до сна, спать можно только наряду, заступающему в этот вечер и более никому, момент очень подходящий и оправданный, даже кандидаты не стали нас з зала шугать, сделав вид, что нас здесь просто нет, кто ездил на марше весной с весенниками, помнят. Сколько машин слетело в канаву, лучше путь спят сейчас, чем клюют пшено за рулём. Вещи наши подсохшие покидали на пол, кто, теперь не узнать, да и что толку. Кипишь не поднимешь, не набрали гуси весу, чтоб заклевать гусаков покрупнее, чьи, где тужурки, а, покидали тихо в кучу на сцену и прямо на них головами и повалились, темнота всё спишет, поймают в таком положении, достанется, а и пусть. Потом трава не расти, все уже сопят почти во сне, скорее переставай шубкршить и задерживай дыхание, отрекайся от внешних раздражителей и выключай психику, не обращайвнимания на возню соседа и ……. «Рота, азимут 555, рота сбор», твою налево, только голову приложил, мать твою Бог любил, «Ээээ, чё, не слышали?!, а, ну, кому кричат сбор, 45 секунд, подъём», это уже изнутри зала, чутко однако спать научились кандидаты, сколько интересно удалось притопить массы или и не ложились? Свет не включали, выметались втихую по два-три человека, рожи растирали, гимнастёрки одёргивали и с понтом дела, сразу в соседнюю с кинозалом, дверь ленинки, типа т ого, оттуда выходим, типа, всё в порядке, типа писали письма и читали в личное послеобеденное время. Ленинка тоже закисла от спёртого воздуха, почему, понятно, там тоже не теряли времени даром, в зал видно побоялись сунуться, в армии, как и у атомов, есть критическая масса, «массы», при помещении в одном месте 50 кг плутония, самопроизвольно начинается цепная реакция и начинает выделяться тепло и жди от атомов беды, в армии примерно то же самое. Попробуй набейся в одну бочку селёдок больше, тебя кандидаты-касатки сожрут, всего должно быть вмеру, тогда тишина в зале обеспечена, спалиться из-за лишнего человека никто не хочет, во время сна каждый хочет смотреть своё кино. Одёжу регулировщиков выкинули вместе с нами, ваши монатки, вы и палитесь, нас тут не было, нас никто здесь не видел, откроете страшную немецкую тайну, ждите ночью в кубрике. Рота уже гудела и ворошилась потревоженным пчелиным ульем, дежурный по роте с прапорщиком отмыкали замки, снимали деревяшки с пластилиновыми печатями с решёток ружейной комнаты, открывались обе половинки, народ по команде «рота получить оружие», вламывалась и забирала, каждый кому, что полагалось. Куда девать форму, было непонятно, кинули её обратно в зале, где спали, кна уже пооткрывали там, света было много, народ туда собираться начал по-новой. Пока мы метались сонные по коридору, оказывается произошли большие изменения, рота должна была собираться вся, получать оружие, но сколько нас отправятся за город из части, было не совсем понятно, но тем не менее, оружие получали все. Получали оружие, заскакивали в свои каптёрки, хватали вещевые мешки, регулировочную форму и мчались в кинозал её надевать. Одежды было много, времени в обрез, местов не хватает, стали одеваться прямо на ходу, прыгая на одной ножке, вдевая ноги и туда и мимо, толкая всех, роняя оружие на пол, получая по спине каской, а в зад сапогом, улетая и возвращаять дособирать растерянное на пол во время перелёта, пригибаясь от тычков, угроз и оскорблений. По фигу, привыкли, знаем от кого держать подальше и какая сволочь более сволочная, молча, не глядя товарищам по призыву и состоявшимся друзьям из черпаков в глаза, стараясь не поддаваться на провокации, но и не казать поспешность бегства, продолжать упрямо делать то, что делают все. Ничего необычного, всегда и у всех были говнюки и задиралы, взявшие с пола то, что побрезговали подобрать другие, плётку ката, оставленную другими поколениями садистов. Среди всех призывов рождалось из нормального человека большое говно, поначалу терпимое своим призывом и вроде не вмешивавшимся в падение человека, но потом ужасавшееся уже самими, не остановить, да и незачем, человек перестал быть самим собой, а стал скотиной. Даже для своего призыва стал дерьмом и мразью, но каждый видя это, выправлялся в лучшую от мерзопакостного человека в лучшую сторону, роль дёрьма была занята, хотелось чего получше. После нечеловеческих выходок подонка, свои же кандидаты или деды подставляли своё плечо или протягивали молча руку и легонько подталкивая к выходу, подталкивала и подбадривала, моргая правым глазом «держись брат, все через это прошли, всё будет путём, забить не позволим, но и не борзейте!» Что происходило в других частях дивизии, мы не могли знать, но я всегда чувствовал, всё что делаем мы, то же самое делают в каждой роте или батарее, я и подумать не мог, что жизнь в части могла быть отличной от той, что проделывалось у нас, я всегда держался мысли, что сейчас 13000 человек так же носятся по кубрикам и каптёркам, по ружкомнатам и подвалам, все сегодня едут из города, у всех в этот день ночной марш. Может и правда так было, да, скорее всего так было, а почему такое было ощущение, да по тому, что мимо нас, стоящих на перкрёстке у штаба и артполка, всё именно таким и казалось. Мимо нас часто вместе с нами выдвигались из парков машины и их полков, БРТы причаливали к штабу, брали его под охрану, бывало знамя в них загружали и они с ним выезжали за пределы дивизии, бывало по-ротно выдвигались и шли мимо нас куда-то, мимо нас, мимо нашего парка, к КПП или ещё куда-то. Не важно, что они могли и не выходить за пределы части, плевать, они шли, колёса крутились, а это уже движение. Намордники на голову, полы заправить под тужурку-кожанку, шапку с каской туда же, голова чугунная. Ноги не поворачиваются, руки не сгибаются, слишком много натюфтили на свое тело тряпок и утеплителей, поможет ли? Страх от удаления от части, брошенность в темень, потеряемся или нет, что за бумажки тычут тут же при выходе в парк через запасной выход у ружкомнаты, что это за каракули, сделанные под копирку, а, наверное туалетная бумага, сподобились позаботиться о достойном вытирании отхожего места, нет, что это за странные обрывки линий исполосовавших клочёк бумажки, так много, целых три, так что это, объясните? «Внимание, построиться по-взводно, командиров взводов в командиру роты», ага, кажется лафа кончилась, сколько можно спать, жрать, да срать по тёплым туалетам, всё, как отрезало, каждый почувствовал себя принадлежащим настоящей службе, холодной, неуютной, со снежком, вон он, посыпал с обеда сырой изморозью, местами голодной, но службой, но не Сочами с белыми и серыми булками, все эти кинозалы со спёрднутым массами воздухом, все эти наряды на кухню и по роте, все эти ДОСы и ПАХи, всё это плюнуть и растереть, так нам об этом не объявили по ротному громкоговорителю в парке, так само ощутилось внутри себя. Кроки, это есть кроки, запоминай, ты едешь со мной, это Витя Стога, человек с бульваров Одессы проводил со мною ликбез, едем на моей машине, тебе зёма крепко повезло, ты очень везучий человек, у нас про таких говорят, что при рождении Бог поцеловал тебя в макушку. Куда? Я что с этого дня должен ермолку под шапкой носить и молиться покачиваясь на Одесский лад, ну ощастливил, ну молодец, весёлый народ эти Одесситы, их есть у нас в роте и не только у нас, все вечера только и слышно «позовить Миколу, чи Витю, чи Пэтра», одни Котовцы из под Котовска Одесской области или сами Одесситы, вот весёлая жизнь. Наверное у города Галле не одна Башкирия была побратимом, наверное Одесса была тоже побратимом, запасным, но побратимом и Киев был, и Житомир, и Львив, и Мукачев, и Полтава и вся Подолия, а ответ этому всем давно известен. Угадайте какой? А я сразу догадался, а на карту посмотрите (на боевой путь части), кого собрались освобождать наши пращуры, те и служить сподобились опосля.Чьим орденом награждена дивизия? То-то, самым главным орденом, орденом всех украинцев на свете, орденом самого Батьки Хмельника, не зря сей орден сковали и городу имя бать присвоили на Незалежной, город Хмельник, вот и мои выводы, город Хмельник должен быть побратимом города Галле, ну хотя бы малюсеньким, по числу служивших в части хохлов. После посмотрим, что нам выдали и каким маршрутом поедем. Ааа, вспоминаю, помнишь прошлый раз мы его обкатывали раза три, ну, тогда, когда вы ещё в карантине салабонами были, не помнишь, что ли? Да ты ведь со мною один раз тоже прокатиться успел, неужели не помнишь? Было один раз, помню, а что это и была пробная обкатка сегодняшнего маршрута я и знать и догадываться не мог, кто мне докладывал, посигали в матаки, ветер в харю, Витя быстро едет и делов-то. Куда ехали, в какую сторону, помню, что всё мелькало, да ты, как швейшая машинка, тутутутутутутутутутутутутут, как МГ-42, коса Гитлера, десять тысяч слов по украински с частичным переводом на русским, и того, сейчас, сейчас, нет, калькулятор для инженерных слов просто необходим для этих обсчётов, молотилка, не Витя. Чё я помню, помню от ветра прятал голову под брезентину коляски, да мелькающие повороты, бурьян низкорастущий по обочинам, да пропеллер крутящихся спиц переднего колеса, ну было, да не помню я всего, не до того мне было, да я и не задумывался над тем, для чего мы катаемся изо дня в день, чего мотаем километры, накручивая мили на спицы мопедных колёс, может то знакомство с Германией было, может просто для удовольствия и развлечений выруливали и улетали то в ночь, то в день с ранья. От здания казармы отделились отцы командиры, прошли по крыльцу, сиганули с высоты пандуса в один метр на асфальт и направились в сторону построенной роты в автопарке. Подали команду «рота, равняйсь, смирно!», доложили о выполнении построения и сбора личного состава по тревоге, отдали друг другу честь и приступили к главному, к тому, к чему заводился весь этот сыр-бор, к принятию от молодого пополнения отчёта о профпригодности, квалификации водительских навыков при прохождении марша по территории чужого государства, с их правилами и требованиями к участникам движения, с поправкой на звание Советского солдата и освободителя народов, цивилизованного и дисциплинированного водителя, которому два долгих года предстоит на своих машинах бороздить просторы Германской Демократической Республики или ГДР сокращённо. Все в защитного цвета полевой форме, не понравившейся мне после золота погон после парадок или хотя бы будничной формы, но не менеепривлекательной нежели эта, «серая» и люди в ней «серыми» кажутся и значимость и уважение у ним приближаются к панибратским и произвольным, не уставным, а абы как, плохая одним словом форма, хотя может и малоприметная для снайперов, если смотреть с большого расстояния, хотя какие снайперы, за пять километров фуражки видны, были бы каски, как у всех, тогда другое дело. Ооо, только подумал, а каски-то сбоку приторочены и кажется ничем от наших особо не отличаются, вот будет потеха когда они наденут и можно будет приколосться и спросить невзначай, типа по ошибке, закурить у «зёмы», вот здорово они рассердятся, хотя я не курю,это отпадает. Каски на боку, противогазы огромного размера, ясно, наши шансы выжить ы ядерной войне приближаются к нолю, с нашими противогазами разве, что опрыскивать карбофосом картошку от колорадских жуков, чтоб не видеть этой погани, расплодившейся и облепившей спелыми вишнями зелёные листочки на высокой ботве, картощинья, как выражаются бульбаши. Полевые сумки раскрыты у всех командиров взводов, ротный собрав их кружком. Бессовестно картавя русский язык, произносит полухохляцки, полурусски незнакомые на маршруте движения контрольные точки, часть слов или их обрывки «дорфами» и «бадами» долетают до нас, но смысла из услышанного мы не улавливаем, понятно. Что без этого, называемого вводным инструктажом, не проехать и метра, можно упереться о забор на выезде, ведь только от ЦКПП можно уехать в любую сторону из города, а на выезде из под эстакады в Нойштадте и того более, уехать и не вернуться до дембеля, не то что до полуночи, слушайте и ещё раз посмотрите на те кроки, что получили. Проведите дополнительный инструктаж с регулировщиками, у них самое ответственное задание, вывести колонну из города беспрепятственно, без разрывов и вкраплений немецких гражданских машин в колонну, вывести и вести далее, регулируя съезды и объезды до момента возвращения в часть. Колонну не разрывать, соблюдать скоростной режим, всем машинам держать дистанцию двух горящих лампочек на фарах габаритов, скорость движения 30 км в час, всё, выполнять. Эх, было бы можно, командир роты в таком случае не преминул бы запустить в небо ракету, но на территории части он это своё любимое занятие побоялся претворить в жизнь, не тот уровень полномочий, можно и по жопе мешалкой получить из комендантской роты, только-только пост занял, сейчас не фулюганить, а всё больше по части прогибаться и оправдывать доверие перед прыжком на капитанскую должность куда-нибуть помошником командира в штаб батальона или в штаб дивизии, на околоштабную работу, проза жизни и от неё никуда, но это и не порицается, это система жизни людей, отрёкшихся добровольно от пиджаков и штиблетов, полюбивших казарменную жизнь и нормально относящихся к жизни в полевых условиях, и за это их никто не смеет и не собирается осуждать, каждый думает о своей карьере, может кто-то мечтает придя на дембель, пересесть с говновозки на заправщик, вони не меньше, зато куражу больше, кому захочу, тому столько залью, а будете кочевряжиться, останетесь без масла в уборочную. Я мечтал о карьере инженера и преподавателя спецдисциплин, специализация вуза позволяла это делать, но я не представлял ни того ни другого, я просто мечтал закончить вуз и быть круче и значимее других. И ещё об одном я думал, но этого никто не знал из окружающих, я даже во сне никому не говорил, не говорил о том, что сам чуть не стал замполитом и все проекции своих мыслей и реальные дела моих нынешних военных я переносил на одну плоскость, на плоскость того, кем я не захотел стать, откуда я забрал документы и всё время тем и занимал свои мысли и воображение, что то, что говорит сейчас замполит, говорю я, и надо мной, но не над замполитом хихикают бойцы, хотя собственно говоря, вовода к этому никогда не было, просто замполит был таким человеком, очень грамотным и культурным, ответственным и достаточно боевым, разницы между ротным и им никогда не возникало, ьрудно было сказать кто из них более боевее, да и они сами этого не делали, убили бы ротного, и не заметили бы, замполит не менее его разбирался в военных делах и смыслил очень по-боевому, одна беда, он занимал второстепенную должность на наш взгляд, а рот откроет, бежать хочется, глянешь на него и уссышься от мимики играющей на его лице, это не человек, это клоун и пересмешник, Петросян отдыхает, понятие петросянить появилось в 1980 году и произошло именно в нашей роте и я это полностью подтверждаю. Замполит и уходя в глубь газовых камер в Дахау, не преминул бы приколоть охранника, закрывавшего герметичные двери на предмет «ногу убери от створок ворот, сквозняк создаёшь», вот. Что им двигало, когда он все приказы и указы перианачивал, глумился над их содержанием и безбожно перевирал, зачитывая их в духе «записываем: и нажимая на стартёр большим пальцем правой ноги, начинаем крутить яица коту…» или что-то в этом духе. С каким смыслом это добровольно им произносилось и выставлялось, прокатывалось многожды и с извращениями, даже теперь трудно расшифровать, но наверное ему просто было скушно от армейской жизни, погоны позволяли перед солдатами это делать, а начальство в это просто отказывалось верить, отличник, примерный семьянин, коммунист и такое? Да трепят или завидуют успешному продвижению и красавице жене с не менее милыми детками, всё у замполита тип-топ, только зависти не хватало, живи и расти лейтенант.
Владимир Мельников 3: Продолжение рассказа "Ночной марш" часть пятая. И ещё, наверное, скажу вдогонку, лишней была должность замполита, привязали волкодава сторожить антоновку в саду, а на охоту только во сне выпускают, просвету не видать, с замполитов просто так не уйти, только через полигон и партбилет на стол, ну а к чему тогда последующая жизнь с позором и гонениями даже на гражданке. По периметру парка и вокруг роты зажглись «кобры», синим с фиолетовым оттенком поползли разливаться синяки, тени от бойцов и командиров разложились на снежном покрове в сантимерт в разные стороны, их стало столько, сколько было направлено на нас фонарей, тени множились или сокращались по мере нашего перемещения от машины к машине, от мотоцикла к мотоциклу, курево снежного бурана стало на просвет заметнее и нравилось нам меньше, чем при дневном свете. Ничего хорошего от метели поднимавшейся под вечер мы не ожидали, в ночь, да ещё с позёмкой, куда и зачем, да, армия, но мыть от ношения формы не превратились в военных людей, я человек нежный, я люблю тепло и уют, на кой мне ветер в харю, мы с Витей быстро едем по Германии, я отрицаю холод и метель, мне на заднем сиденье мотоцикла хреново и мёрзнет со всех сторон, ладно летом, но в дождь, а тем более в ночь и в метель? Ни тёлок, ни старых коров не видать, всё через интерференцию света ресниц, ничего хорошего одним словом, это потом, после марша, можно хвастать и привирать, как ты героем на матаке рассекал по Германии, как вышивал и крутил жезлом, а пока ты «до» и вовсе не «после», как ни крути, а говном исходишь и поделать-то ни хрена нельзя, что ты можешь предложить, не ехать, сославшись на «не хочу», нет такого слова, я уже пробоывал6 «не можешь, научим, не хочешь, заставим». На мелком, как тальк снегу стали проявляться подобия следов от сапог, не снег, а по что только иней, но в воздухе уже понеслось, загудело и смеркаться стало так быстро, что ощущение ночи и понятия «спать» появились взаправду. Куда нас хрен несёт, права у всех настоящие, не пластмассовые, талоны водительские с нужной категорией и без дырок на полях, почему именно ночью мы должны, как воры, ехать по завоёванной нами стране, красться, ехать тише воды, держать дистанцию, для чего это нужно, вон рассказывал Микола, он на своём мармоне такое в колгоспе выделывал, что люди объявляли 23 февраля, когда его налёты на деревни объявлялись по районному радио, а что сейчас, человек первый раз по существу уселся в кабину могучего сто пятьдесят седьмого Захара и он должен сдерживать себя, ехать по дороге. Как в детской колясочке, да посмотрите на его кислую физиономию, его же сейчас вырвет, нет Микола, не делай этого, найди причину отстать или заглохнуть на беду, где-нибудь на опасном переезде, да вдарь по газам, притопи на все 70 мармоновских километров в час, дай просраться застоявшемуся американцу, покажи ему класс, удерживая педать на самой полке пола. Время от построения и вручения крок маршрута движения колонны утекло недалече, човсем чуток прошёл с этого часу, но то, что мы уже полностью находимся в боевых условиях совершенно реального дела, это вошло и осталось в образе полезного и нужного дела, понятия настоящей службы, осталось последнее. «Внимание, рота, по машинам, всем занять свои места, дневальный-ворота!». Дневальный по КПП, не отходивший от будки ни на шаг, из черпаков, затянутый ремнём пополам и застёгнутый на все крючки, рванул к створкам и сделав одной рукой захват запорной скобы, другой рукой потянул сначала одну, а затем и вторую створку, решётчатых в лучик, ворот, оттолкнув максимально противоположную до состояния отлёта и удара нижней частью створки о фиксатор. Створку вторую захватил и сделал то же самое, что и с первой, они получились распахнутыми и зачаленными у пола, сам же дневальный замер в положении «мне всё по фигу», я своё дело сделал, скажут закрыть, сделаю всё в обратной последовательности и в будку КПП, это у вас проблемы и прошлый год я это уже проходил, с поправкой на весну правда, но от этого спать в накуренной тёплой кабине меньше не хотелось. Зампотех помчал к своей МТОшке у сварочного поста, там под капотом завис сержант Марчик, палка сложенная пополам с повёрнутыми вовнутрь плечами, странно, но к службе признали годным, хлопец с Украины, очень грамотный по части сломать и тут же починить, родственная душа зампотеха и взводного мазуты одновременно, человек, который пальцем не тронул никого, но от профессионализма и работоспособности, не смотря на то, что был сержантом, все просто тащились, не было в автопарке человека, которым можно было Марчика заменить, назначили бы зампотехом, справился бы на пять с плюсом. Салабон, но откуда в нём хватка заведующего сельским гаражом, не понятно, хотя ответ от туда и приходит, сельский интеллигент и завгар, только из рано поспевших. Марчик мог ругать, но все знали, рукам волю не даст, попозорит и к тебе же привалится, вроде сам хочет всё сделать, а ты и вдогонку за ним станешь до ночи поспешать, да подтягивать, да смазывать, да испытывать, а получится, вроде его и не было, дух ты из зачмарённых или крутой дед, знать и уметь столько сколько мог он, не дано было никому, как его к нам откопали в роту, но удача полная была с ним. Любую машину, на любые учения, садился, путёвку сам себе выписывал, благо заведовал этой должностью, вплоть до штабного автобуса, где он успел поднатореть и нахвататься житейского опыта и командирской мудрости. Сопля, но начнёт качать гири и катать штанги или не дай Бог до турника дорвётся, всё, хана замполиту, уходи товарищ Ченоусов и не оглядывайся, хотя сам не промах. Зампотех на лёбёдку рядом с Марчиком, голову под капот, глаза в глаза, хлопок по спине Марчика, прыги на землю и по кабинам. Командиров больше нет, все попрятались, за рулём испытуемые, все в касках, надвинутых для придания важности и серьёзности момента до самых бровей, У кого команда «запустить моторы» прошла успешно, с первого качка, а кто, поскакав в кабине по команде «по машинам», в панике посыпался с кривым стартёром из машин, и на полусогнутых, под подбадривающие окрики старших машин из части сержантов или старослужащих « ну, я тебе устрою райскую жизнь по возвращению, норка тебе ещё вчера была обеспечена, а сегодня ты заработал три моих наряда вне очереди, все те дни что я буду тут в наряде по парку, за тобой остаются мойка машин и уборка грязи из мойки машин, а также вывоз жидкого дерьма с мойки в тачке на свалку к столовой артполка, я тебе обещаю и ещё чего-нибудь, но об этом я подумаю опосля, всё, жизнь на сегодня твоя закончена, не дай Бог, дух, мы где-нибудь заглохнем и останемся одни в поле, я тебя просто урою, урою без лопаты и надписи над твоею могилой, а маме пропишу, пропал безвести, урод, быстрее, рота уже начала в колонну за воротами строиться, ты, что оглох что ли, крути сильнее, как не можешь, а кто может, может ты мне душина предлагаешь покрутить?» Ручной стартёр заставили нас крутить по очереди, попал и я под раздачу, наши мотоциклы прогретые и пшикающие от тающего на рёбрах рубашки охлаждения моторов, были выстроены в противоположном направлении, в сторону запасных ворот, к складу арполка, к выезду в сторону клуба арполка, у нас была другая задача и другое время выезда, мы поджидали командира взвода Сергея Гузенко, ему давал последние наставления сам командир роты, стоя посреди парка с расстегнутым планшетом офицерской сумки и подсвечивая фонариком для убедительности, произносил по несколько раз подряд названия населённых пунктов и дорог по которых нам видимо предстояло проследовать, мы оказались маленько не у дел, вертелись, подслушивали, примеряли на себя главную роль, управление движением и воображали из себя Наполеонов местного пошиба, на этом нас и словили, поэтому кривой стартёр от тарапуньки перешёл к штепселю и мотор мармона, довольный изменением в окружающем пространстве и большим к нему вниманием, поломавшись, как целка для приличия, чуть не выбив мне зубы усилением компрессии, я вправо рывком по кругу, а он по рукам и в обратную сторону, но покочевряжившись для приличия, не слышно для меня, не посвящённого в его устройство, взял и легко запустился, не сто тридцать первый, того с первого полутыка не уломаешь отдаться, тот может и по яицам стартёром врезать, а то и свалить на землю ударом. Дааа, а машины и правда говно, при первом знакомстве и то видно, не зря все водилы жалуются на них, убиты прежними поколениями, никто их толком не освоил, стоят в боксах, гниют от сырости, используются от случая к случаю, никто их толком не обслуживает и не чинит, а может и того хуже, специально добивают по умолчанию сами командиры, в надежде получения новейшей техники и списания этого хлама, гробы на колёсах, одни мармоны, выпучка и не приведи Господи какого года, диски на колёсах старые, таких уже не делают, на новых мармонах и шире шины и симпатичнее сами образы машин, а по высоте, так верблюды, а это, как такое могло застрять при штабе дивизии, да на этих машинах не наступать, ни удирать, к стати, а вот наверное и ответ. Точно, это, чтобы удирать не было возможности, чтобы стояли насмерть вместе незаведёнными на морозе машинами и приняли бой прямо на этом плацу, заняв круговую оборону вокруг машин. Я даже знаю за какой сам готов занять оборону, нет, не за водовозкой, та по своим стреляет, как пулемёты максим у Попандопуло в «Свадьбе в Малиновке», я за хлебовозкой займу круговую оборону, никого к ней не подпущу, там мой должок остался буханкой чёрного хлеба лежать и пока я его не добуду, я буду кидаться последмими гранатами вокруг себя. Дааа, а хлебушек тот так и не вернули, жаль, жрать начинает хотеться, а ужин будет видно не скоро, стемнело, машины выстраиваются в походную колонну вдоль парка, от пушки на постаменте у пушкарей и уже не видать их аж за стелой у столовой. Дымок парит из глушителей. В кабинах все притихли, все внимание, ожидаем последнее, команду ротного начинать движение. Мимо открытых запасных ворот в сторону клуба артполка прошла цепочка солдат с автоматами, то кажется смена часовых наступила у пушкарей, пошли в колонну по одному, все с автоматами, в рожках боевые патроны, то пошли воины на свои посты, не то, что мы, оловянные штабные солдатики, чего изволите товарищ полковник, ах свету поярче, кижечку тускло читать, сеймомент оборотов дизелю прибавим…Позор, пошли люди с автоматами «стой, кто идёт, ах идёт, всё равно идёт, стреляю», вот она служба, а то мотоциклы, мармоны, водовозки и хлебные фургоны на прицепе. Тоска, но взводный мопедов, получив от ротного заключительный инструктаж, мчит к нам и на ходу крутит рукой «запускай моторы», это и наше первое боевое испытание и его тоже, мы салабоны перед ним, он салага перед ротным, бывшим командиром взвода самых боевых регулировщиков, как он справится, получится повторить подвиг ротного или нет, ну, чтож вместе и посмотрим, а хорошо бы, чтоб облажался, ну, так хочется, а то такой шубутной, такой вумный, ну прямо Наполеон Бонапарт. УАЗик ротного рванул раньше нашего через главные ворота, Гузенко на ходу выкатившей к нему регулировочной «зебре» замахал истерично руками и попадая на высокие ступени ГАЗ-66 только, что прибывшего с завода и прошедшего обкатку в роте, хлопая невпопад дверцей, не привыкший к роли командира, хлопая дверью, шутя себе под руку, забирался в кабину, остерегаясь вывалиться под колёса машины. Водила «зебры» Сергей и не собирался подстраиваться под карлика взводного, ему претило само понятие «малявка», занявшего чужое место после ухода великана ротного, он не собирался менять свои привычки и если хотел остаться живым и не быть опозоренным из-за мизерности своего роста новый взводный, он должен был помалкивать, шуточками со смехуёчками не показывать окружающим разницы в произошедшей подмене маломарка старшего лейтенанта на маломерку прапорщика, вчерашнего солдата, только месяц назад примерившего прапорщицкие погоны. Снег пошёл от машин в разные стороны, припорошило люльки и у наших мотоциклов, сиденья покрылись тонким, но заметным слоем снега, пора было выдвигаться и нам, колонна была готова к началу выдвижения, ротный УАЗик докатился до её головы, скрипнув тормозами и протащившись по брусчатке метр, замер с включенным двигателем, его правая передняя дверца распахнулась, высунулось до половины туловище командира роты Старшего лейтенанта Лемешко, командир головной машины прапорщик и он же командир взвода обслуживания, Носков, кивнули навстречу друг другу головами и команда начать движения пошла гулять от одного водителя, стоявшего у машины к другому. «Зебра» регулировщиков с нашим взводным Гузенко в это же самое время уже покинула ворота парка, догнала караул пушкарей, переключилась на повышенную скорость и мы следом за ней, сдув пудру снежка с сидений ртом, попрыгали в горячке, сделали перегазовку раз другой и так-такая движками, покатили следом. На момент выдвижения мотоциклов моё тело находилось в вертикальном положении, команды на посадку по радио не объявляли, машина К-750 была не моя, Витя Стога летел в порывах радости только, что отвалившей «зебры» Сергея Лавриненко с нашим взводным, летел и визжал, как малохольный от радости ребёнка, получившего от деда мороза конфетку ключик, руки его были заняты чем-то, из подмышки торчала буханка чёрного хлеба, он бежал быстрее пули из ружья, все прохожие глядели на меня. Все ну, скажем, не совсем прохожие, а наши мопеды в намордниках, они и правда глядели в нашу сторону, «зебра» головной колонны регулировщиков уже покатила на регулирование, а наш Витя Стога продолжал бегать по парку с буханкой черняги и скакать от радости и счастья, я не знал причины беспокойства остальных и тоже ничего не придумав глупее, чем уставиться на ту же буханку чёрного хлеба, это была моя краденая буханка, которую утащили от меня более злые деревенские кобели, но о том, что среди собак существует такая дружба, я не знал и что краденную дважды буханку могут вернуть тоже не верил, но буханка плюхнулась в мои растопыренные в варежках ладони и не знала, что ей делать. Из рук Вити попадало в люльку ещё какое-то металлическое говно в банках, он подпихнул меня к заднему сиденью «ну, давай, давай, газ пошёл, не спи замёрзнешь, давай на заднее сиденье плюхайся энергичнее, мы первыми выходим, живее, Вовчик!» Вовчик? Ооо, это к добру, Вовчик, это уже тепло, жить можно, тырканья прекратились, в одном окопе гранатами не кидаются. Я на сиденье, оно вниз на полкорпуса, не седенье, а перина, Витя руками уцепился за руль, головой к мотору, подножки проверил, заводную скобу на старт, носком её, ещё раз, первый раз нога соскользнула не приняв усилия, второй раз угадала с силой качка, футуктуктук-туктуктуктуктук, мотор однообразно пошёл от радости говорить с нами на даступном мотоциклистам языке, говорить ровно и однообразно, успокаивая хозяина в верности и надёжности, обещая ровным постукиванием и бодрым разгоном поршней в цилиндрах в том, что причины беспокойства у нас не может быть к его работе, он обещает и не клянётся, но довезёт нас хоть куда, просит только об одном, кормите исправно и не превышайте количество машинного масла, уж больно от него в горле дерёт и пердёж получается наподобие старческого, а мне года ещё нет, ну какой я старик, не вводите в позор, не срамите перед немцами, после вашего масла три дня пробздеться не могу, копоть по дороге от меня до утра остаётся, прошу вас миленькие, поехали, пора уже, все косточки смазаны, всё тёпленькое, а местами даже горяченькое, едем, увидите, время пролетит не заметно, поездка на мне вам покажется лёгкой и беззаботной, околеете, согрею, приклоняйте колени к мотору почаще, тем и добудете себе спасение, едем. Уговаривать нас с Витей не пришлось, я очень быстро понимаю, а соображаю ещё быстрее, Витя верхом на коня, я за его живот руками. Я, что тебе баба, али девка, что ты мены лапами лапаешь, ручка для этого имеется, хватайся и держись всю дорогу, глядишь и доедешь обратно сзади, не то потеряешься, едем. Зима не осень, движение отозвалось стылым ветерком, потом ветром, а напоследок ветрищем. Витя не любил быстрой езды, в Одессе быстро не принято было ездить, там было принято летать, хоть правда и низенько, но как-никак, но летать. Могут и хотят ли мотоциклы это делать, об этом их не спрашивали, били по газам, рвали тяжёлую тушку от земли, переводили в горизонтальный полёт, ставили на автопилот, доставали тормозок с самогоном, наливали, закусывали, убирали в люльку, доставали из люльки обалдевшую после увиденного свою третью кралю, сажали на колени, делали поправку автопилоту на ветер в харю и начинали не заниматься «сексом», а по-русски-крутили любовь на седенье. Машина выскочила через ворота, подпрыгнула на горбике у ворот, прибавила газу, качнулась тяжестью, но имея всесильный моторище, не чувствуя веса, усевшихся на неё сверху, двух мужиков в стотонном обмундировании, легко войдя в крутой правый поврот, покатила потатакивая по булыжнику, присыпанному пудрой, не то из снега, не то из талька, покатили за ней и её побратимы, такиеже кашки-750, полные копии своих цюндапов. Сколько участвовало машин в автопробеге Галле-Галле, точно не могу сказать, а в длину скажу, один километр. Мы успели выскочить на перекрёсток вовремя, маленькое замешательство с выходом мотоциклов могло нам стоить потери доверия навсегда. Дело в том, что какое бы человек дело не начинал делать, он больше времени отдаёт подготовке к нему, чем длится сам процесс к которому тщательно готовишься, так и мы, наши приготовления заняли столько времени, мы так долго запрягали, что чуть не сгорели из-за этого. Основная масса машин построилась и готова была начать движение, а регулировщики ещё сопли жевали со своим новичком взводным, которому. Как ребёнку сто раз объясняли без конца маршрут движения, время прохождения перекрёстков, время прибытия в конечную точку и мы с недоверием смотрели на него, туго соображающего и боящегося провалить операцию по проводке каравана туда и обратно. Теперь понятна причина того, что всем водителям машин были выданы кроки, всем нам по сто раз было велено запомнить пароль, и если мы отобьемся от общего стада ослов во время кочёвки кошта, при встрече со связными говорить условную фразу и называть пароль «Хайдэ». Говорить полицейским или гражданским, что мы из Хале-Заале, что мы из Хайдэ, Хайдэ знают во всех уголках Германии, наши машины не спутаешь ни чьми другими, только наши лучшие водилы побывали в огородах и канавах почти, что каждого бюргера ГДР, короче, не сыте, говорите, мы из Хайдэ и вам не не сделают Хайдэ Хох. Хайдэ означает, луг, поле, это я узнал из кино «Фрон без флангов», Хайдэ это моя нынешняя Родина, это мой дом и если мы застрянем где, я не сомневался в том, что нас отбуксируют именно в Галле в район Хайдэ, ослина и есть ослина. Только сегодня я узнал, что никто про Хайдэ, я уверен на 200 процентов, даже в самом Галле и не слыхал. А убедился я в этом летом 2009 года, когда на остановке у ЦКПП от своего же соотечественника узнал, что он тут учиться, а на слова о том, что мы приезжали посмотреть на свою дивизию, он бельмеса вылупил и как на дураков смотрел и удивлялся тому, что здесь могла быть воинская часть, а в том месте, где сейчас физический факультет, был штаб дивизии, так он при этих словах достал из саквояжа градусник, приложил его мне ко лбу, померил температуру и предложил посетить психиатра, а когда я ему показал, что через дорогу была генеральская гостиница, а на этих трамвайных путях я регулировал ночной марш, он отодвинулся на край платформы, перешёл на немецкий и сказал остальным, не обращайте внимания, у него Жар. Сволочь. А я так тщательно регулировал и служил, считая, что благодарные потомки очень добросовестно и рукоплеская мне, будут отзываться о моей службе здесь, а сам гад отслужив три года срочной в Бундесе в Наумбурге, в нашей соседней 57 МСД, в тех ж казармах, этот чувак из Днепропетровска, на халяву поступил в Галльский университет, живёт в Ляйпциге, это он так его на свой манер называет и гад не хочет признавать, что мы здесь были и столько жизни прошло зря. Читает сейчас посты, как пить дать этот сайт раскопал, привет тебе земляк, зайди в кусты перед входом в комендантскую роту, там памятник наш валяется из кирпича, переверни и по буковкам сложи текст из которого всё и узнаешь, то наверное единственный раритет, сохранившийся в дивизии, так и пролежит до следующего века, вы ленивые, убирать не стали тогда, не станете и сейчас трогать, нету вам команды, а без команды вы ничего не можете. Колонну успели вовремя проскочить, остальные мотоцицлы пошли на обгон за нами, ибо ротный УАЗик пошел швыдчэ и не уступая дороги стал вытягивать всю колону на финишную прямую нацеливая её на ЦКПП. Мотоциклы легко обходили на виражах легковушки и фуры с прицепами, скакали козлами и не утруждая себя, виляли из стороны в сторону, не особо беспокоясь, где дорожка получше, да почище, машины имели мощности столько, любой газон им мог позавидовать. «Зебра» взводного ушла из зоны прямой видимости, наш с Витей мотоцикл шёл в голове колонны остальных мотоциклов, меня кидало на мягком седенье выше его головы, а чтобы случайно не свалиться под колёса, я нет, нет, да и прижимался по-девичьи к Витьковой тужурке. Чего ты там манкируешь, чего, чего, я и слов-то таких с детства не слыхивал, чего прижимаешься, оглядываясь на меня и ничего не видя через сползающий набок намордник, чего, спрашиваю тебя ты там делаешь, чем ты там в спину мою больно давишь, чего там у тебя в руках, чего руки растопырил? Буханка, откуда она у тебя, ты, что её до сих пор в руках везёшь? Угу, отвечаю, а что? Ну ты дубина Вова, точно мне про тебя говорили, кадр ещё тот, ты что, так и не убрал её? Угу, киваю. ??????? тишина, наверное соображает, ну и тупой мне достался водитель, это я про Витю. Что в это время он про меня думать мог, время умалчивать, но ногой похлопав по ящику, и намекнув этим жестом, я понял, что туда и надо было её деть. Туда, значит туда, долго объяснять не надо, не тупой, понимаю с третьего раза, если при объяснении первых двух ударов по лбу хофманами не наносили. Собачку с пружинкой долой, буханку кидь и снова собачку на место, минута и я молодец, это Витя прокричал через заткнутый рот намордником. Вообще-то удобная вещь намордник, когда орут при немцах в городе на тебя и обзывают ишаком или тупицей, не всем немцам расслышать произносимое, а из-за плохого знания украинского и того лучше, слова ишак ещё могут понять, а вот слова типа дух тут дают Гансы слабинку в переводе, вообщем, с намордником жить можно, опять же кишки не простудишь, ругая молодое пополнение. Откуда на ЦКПП узнавали сколько и какой техники можно выпускать из дивизии, я до сих пор удивляюсь, какие у них были по этому соображения, но сколько себя помню, сколько бы раз не приближались к воротам, дневальный выскакивал и быстрее, чем мы успевали подъехать, открывал нам ворота, вот у меня и возникал в связи с этим вопрос, а на фига те ворота, когда их всем подряд открывают и столько техники скопом выпускают, а несколько раз, сам был свидетелем, всю дивизию выпускали, для чего там тогда ворота и часовые. А вот последний раз выходил, так нет там никаких ворот, нет и часовых, правда не стало и техники, вот я и стою в раздумье, кто виноват в том, что в дивизии нет ни одной нашей машины, отсутствие ворот с часовыми или ещё кто. И ещё вопрос, кто и зачем последний раз открыл ворота и забыл их запереть, вот и не стало теперь машин, куда они все поуехали. Дневальные на ЦКПП стояли у уже раскрытых нараспашку пропускных ворот, с интересом поглядывая на странную процессию, думаю им очень не нравились наши мотоциклы, да и я сам с подозрением относился к тому, что советские воины разъезжают на мотоциклах с коляской, лично для меня род этого вида передвижения связан только с вражескими фельджандармами и пулемётчиками передовых разведывательных разъездов, только немцы имеют у меня и сейчас, право передвигаться на подобного рода технике. Любые кадры о мотоциклистах советских для меня кажутся разовыми и нетрадиционными, так себе, покататься без всякого смысла, пакет отвезти, но никогда не ассоциируются с грозным видом транспорта, имеющего косилку Гитлера, ручной пулемёт очень убойный и точный, закреплённый на стойке у люльки. С одной стороны это и льстило мне и остальным мопедам, но с другой стороны, отсутствие именно той марки пулемёта, в глазах и немцев и наших, только оскорбляло наше присутствие и езду на мотоциклах. Стойка была, и автомат торчал из-за спины и у меня и у Вити, но немцев этот вид оружия не сильно смущал, они не были знакомы с его силой, чёрная палка, только и всего, а что, почём, никто не знает. Появился со временем и у меня пулемёт, по-весне правда, с приходом первых духов, но и тогда приладив пулемёт на стойку, я не получил необходимого удовлетворения, слишком он простовато смотрелся и не выказывал своим мизерным размером к себе достойного уважения, не говоря уже о страхе к мотоциклистам, раскатывающим по Германии.
Владимир Мельников 3: Продолжение рассказа "Ночной марш" часть шестая. Слушай меня внимательно, наш перекрёсток первый, сразу при выезде за ворота, твоё место там, на трамвайке, я регулирую поворот направо, ты держишь трамваи, стой пока не пройдёт последняя машина, это наша машина технической помощи с зампотехом и Марчиком, перед ними будет двигаться УРАЛ заправщик Ерашова, понял, секи дальше момент, когда они отъедут, я ухожу с перекрёстка первым, ты открываешь путь трамваям и отрываешься от них, ясно? Угу, через намордник, отвечаю, повтори, это он мне. Повторяю вкратце, молоток, поглядим, как справишься, получится, больше пальцеи тебя никто в роте не тронет, отвечаю, а я и не боюсь, как все, так и я, знаю, что до весны ничего не изменится, пока следующие духи не появятся. Наша задача была простой, кати на мотоцикле пурге навстречу, смотри на кроки и не проскочи перекрёсток, на важных съездах нас будет ждать «зебра» со взводным, без него никуда с дороги не самовольничать, машины не отправлять, катить строго по маршруту и не заниматься самодеятельностью, потом колонну не найдёшь в темноте и как возвращать на маршрут, это тоже проблема. Вроде просто, а «зебры» нет и что делать, только соображалкой своей и думай, выгуливать водилу мотоцикла на испытательном марше, ругулировать на перкрёстках колонну, ночь в вашем распоряжении и кроки, и фонарик. Спасибо я безлошадный, таксист, как меня ротный обозвал, перед выездом, мне не надо марше сдавать зачот в роли водителя, я временно здесь, я электрик, а Родина позвала порегулировать, так вседа пожалуйста (лучше бы я в роте дневальным остался, не слышит ли Витя моих слов, нет, вроде не оборачивается, чего сам с собой разговариваю, так, это, маршрут проговариваю). Как он с мотоциклом так легко наблотыкался обращаться, просто удивляюсь, тыр-пыр, по тормозам, на обочину, мотоцикл скорей глушить, мне «сигай», сигаю, давай по бырому на трамвайку, трамвай не пускай, скорее, а то тронется, они тут учёные, знают о наших хитростях, предупреждены и график сбивать не собираются, им до наших учений никогда дела нет, давай, двай гони, показывет большой палец мне, ясно, хвалит, значит насрали немцам в трамвае, есть порядок в танковых войсках. Теперь его очередь, руку с жезлом «знак-внимание» вверх и на свой перкрёсток, отлично, колонна наших мотоциклов, не сбавляя скорости и сигналя нам сигналами, пролетает мимо и уходит с правым поворотом в сторону Спортхалле, что за кустами слева и приближается уже к повороту трамвая перед эстакадой у самого Нойштадта. Мороз по коже, не до холода и не до снега, в движении было холодновато, на перекрёстке потише и можно жить дальше, машины приближаются обозначаясь козлом ротного, правую руку к виску и снова по швам, спиной к трамваю, битком набитому немцами и немками, Витя следующий, рука к виску, отдаём честь командиру роты и снова:: левая рука Стоги под девяносто градусов вытянута вперёд в направлении движения колонны, правой Витя отрабатывает «ускорение движения», по-русски, крутит жезлом к себе, вращая его по кругу. Получается огненное вращающееся колесо, водители знакомы с ним и прибавляют при этом газку, попрыгивая скатами на трамвайных рельсах, прыги и вписывание в крутой поворот, бьют больно по рукам тех водил, у которых отсутствует усилитель руля, а это все наши мармоны, передки машин заносит и они начинают прыгать на ухабах из стороны в сторону и идти по кривой, постепенно выравниваясь и приноравливаясь к дорожному покрытию, первый опыт приобретён, едем дальше. Первыми проскочили таксисты, они не в счёт, это уазики и газики из шатаба, редакции, особого отдела, санитарный «батон», автобусы, а вот дальше пошла техника посерьёзней, так мне тогда казалось, мне было приятно и я был горд за себя и наших, немцы были в трамвае, а я у них перед носом и они мне ничего не могли поделать, у меня даже жезл был на барейках с лампочкой, если, что, я бы даже не побоялся им травай ударить, так, что они стояли и меня уже уважали, а то, попробуй забалуй, у напарника второй фонарик, как вдарим в два жезла по хрупкому корпусу трамвая, да у них всё в ГДР не настоящее, всё из пластика, стоят, руками на часы показывают. Правильно, ваши часы точно ходят, сейчас проедет последней машина техпомощи и можете ещё раз на свои одноразовые часы посмотреть, а не хотите на мои глянуть, вон их мне сколько деды повесили, на обеих руках висят, пости до локтя дотягиваются браслетами, есть и командирские, есть и похуже, на весь трамвай хватит, вот колонну отрегулируем, можем махнуть не глядя, глядишь всему трамваю понравятся, устроим здесь точку обмена на будующее, и я в отпуск сподоблюсь когда-нибудь, тоже, что поинтереснее и поновее этого пригоню из Союза, вн как на границе и вдоль всей Польши налажена торговля, от пакетов с очками от солнца, до ремней и деклараций таможенных с печатями али без, давно людишки к Ельцинскому рынку готовиться начали, пора и нам кое-чему у Солидарности поучиться, потом на Т-80 можно будет переходить, вот-вот начнуть поступать, а у нас ни опыту, ни разгону. Мармоны, зилок с водовозкой, ещё мелочь с хлебовозкой, зилы сто тридцать первые с прицепами и штабными палатками и столами в них, новьё, попёрдывают, задирают без меры голос, топлива много жрут, но толку от них никакого, корова, она и есть корова, особенно на льду, горе машина, зачем их только поставляют, по асфальту нешто Европейскому катать солдат и пушки. Пердит-пердит, а сама на месте стоит, колёса, как у сумасшедшей крутятся, а толку никакого, одни канавы нарезает под собой, зачем ей обороты не сбавили для таких случаёв, не понятно. А колёса, зачем их так заузили, неужели нельзя было от мармонов ходовую целиком им дать, не понимаю и не принимаю. Ладно, едем дальше, пошли кунги на сто тридцать первых самых первых лет выпуска, со страннми радиаторами и мелкими по сравнению с новьём, может просели от времени, может посадка другая, но убиты и срамны до нельзя, уралы со склада и Урал топографистов, так вроде его называли, этот тоже «дед», помнит своего живого конструктора в детстве, мармоны особистов и наша электростанция и мой Бодров Сергей в кабине с духом, не скоро местами поменяемся, 7 месяцев по перекрёсткам вымораживание, да закаливание мне проходить, катись Сергей колбаской, спасибо, что «вешайся», в отличие от остальных не показываешь, отработаю, обещаю, дай срок. Стойте, не читайте дальше. Дайте мне вам получше передать следующее, а сами покрепче уцепитесь за подлокотники, этого вы никогда не видели, это видел только я и мой призыв, ну, и ещё пару человек, сам конструктор и тот, кто утвердил это безобразие на колёсах. «Передвижной раскладной штаб на колёсах» или по-нашему, по-ротному-гроб на колёсах. Вы, представляете, что это за чудовище, нет, скорее всего нет. Так вот, была у нас машина под названием «бабочка», это и был штаб на колёсах, да-да, самый, что ни на есть штаб и им пользовались, внутри него проводили совещание и он пользовался большим успехом у зрителей, но что же это было за сооружение на колёсах, это же жаль, что не видел Церетели, он бы Петра Первого в ней вылепил или Данелия, тот бы не стал заморачиваться с изобретением своего Пипилаца для известной Кин-дза-дзы, это было в нашей роте и свободно перемещалось по всей Германии, веселя и приводя в восторг всех жителей, которым удавалось её увидеть. Может слава о нашем Пипилаце разнеслась так широко и далеко по ГДР, сто это стало мешать её свободному передвижению по автострадам, может от части и из-за этого и сейчас мы проводили ночной марш и я получил подверждение своим мыслям, когда на пороге ЦКПП показался монстр, сверх пугало на базе автомобиля ЗИЛ-157, первого года выпуска, на узеньких шинах, придавленное огромного размера по ширине и особенно по высоте кузова-кунга, зловеще переваливающегося на трамвайных путях и угрожающе кренясь во все имеющиеся стороны света, продавив жопу мармону до асфальта, съев все рессоры, стукая ими и не пружиня обратно, задрав нос, как торпедный катер, как первого выпуска «катюша», о Боже, зачем я на свет вместе с ней народился, мама, забери меня взад, я вас умоляю, как говорит наша нынешняя химичка, кто на ней мог совершать пробный марш, ну, никак наверное не дух и не солдат седьмого года службы. Это техника не для слабонервных, а смотреть в ту сторону, это уже соучастие в её катастрофе на этих самых путях, а что будет дальше, шесть человек, не меньше, должны управлять этой строжевой башней, но Героя Союза тому, кто сядет за её баранку, переехать через трамайку, уже орден Ленина. Далее можно не бесноваться и не рвать волосы на спине, можно отдохнуть и сделать вот так, дальше УРАЛ-заправщик Ерашова с духом за баранкой и им самим, замыкающей колонны тяжело гружёная машина техпомощи, ЗИЛ-131, но очень новый и навороченный всякими нахлобучками. Урал тяжело прошёл и ни разу не прыгнул на рельсах, вов-вов-вов только и слышно было его уханье огромных колёсных дэшки пар мостов, не транспортник на мелких колёсах в рубчик, картошку возить из автобата, а насоящий грозный вездеход, МТОшка ему под стать, этими и можно подвести черту и поправить пошатнувшуюся веру в силу армии, но первые гробы, уж лучше вот так, ночью, меньше позору от убитости. Это пока войны нет, а при первом ударе, придётся побросать на обочинах, нужна новая и серьёзная техника, если кто собирается победить в современной войне, а пердеоки, на вторые роли, фураж возить, да полковые кухни. Видели технику по осени, автобат на ней картошку гонял по складам, уралы, так уралы, нам бы таких десяток, говорят дизельные, скоро вся ГДР ими будет заполнена, дай Бог, дай Бог. Вова, ходу. Есть, это мне, ручку правую с горящим жезлом вверх, с перекрёстка бегом и к мотоциклу, Стога Витя уже тут, ему ближе чем мне, ногой по скобе, фу-тук-тук-тук утук-тук-тук заработал с полтыка мотор нашего кормильца, давай в люльку, ты мне не нравишься сзади, ещё околеешь или уснёшь, хрен тебя знает, а то и перевернуться так едучи с тобой не долго, расстёгивай брезент и ныряй на дно, ехать долго придётся, через Мерзебург поедем, а мне, хоть через Красную площадь, первый момент куража прошёл, успел охолонуть и сообразить, кому оно в темноте видно, что это стоит Вова из мухосранска и хвастается своей службой, трамвай постоял и укатил, немеки вышли из него на повороте у Нойштадта, перед поворотом трамвая в старый город, двое подошли в столбу, на виду у всех поссали на столб, руки платочком вытерли и пошли прочь от остановки (сам видел) в сторону Нойштадта домой в тепло, сейчас по пиву купят и перед ящиком «Пудис» будут слушать, в левой руке удерживая пузатую бутылочку, а другой щупая свою молодую фрау Ирму за задницу, она ему будет при этом говорить, о, гут, гут, (чуток повыше, переводится), а мы сейчас нырнём в темноту и будем, подставляя разошедшейся метели своё лицо в намордниках, лететь орать друг другу сквозь вой ветра слова, врать из жизни снашивающихся, придумывать липовые истории и делать всё, чтобы не уснуть за рулём и не повторить подвиг Гастелло. Немки и немочки, хорошенькие и очень, разошлись по своим хатам, я сидя в люльке пнём с глазами, орал Вите, про всякую чушь, которой и сам в глаза не видывал и ушами не слыхивал, он стараясь перекричать гул мотора, повторял, только одно, ты не молчи, не молчи, говори, а то я засну, рассказывай, что угодно иначе будет нам обоим ьтруба. Витя Стога от перевозбуждения и радости выезда в город, от чувст переполнявших его характер весельчака и неуёмного попрыгунчика, сиял от счастья, он радовался малейшей возможности меня удивить и старался очень добросовестно и качественно передать все им самим приобретённые знания, по городу, по автострадам, по порядкам перемещения на транспортных средствах, преимуществах мотоциклов перед машинами, в смысле удобства регулирования на них, скакал во все стороны и я очень этого боялся, от настолько был заводной и горячий, что, мне кажется мотоцикл ехал сам по себе, а Витя прыгал на нём, как канарейка и ничего с мотоциклом вообще не делал, а матак всё катил и катил, обгоняя сначала МТОшку, потом заправщик, и дальше в обратном порядке регулирования на ЦКПП. Наших больше я не увидел гонщиков, темнота всё проглотила и только по свету высоко поднятых фар можно было определить, наши армейские машины это идут или немаки домой возвращаются. Метель за городом пошла сыпать снегом и кидаться на нас вместе с ветром, снег закрыл своим телом разделительные полосы на дороге, стало неуютно ни видеть ни зги. Где мы и что от нас находтся по сторонам, чёрт его знает, снег конечно прибавил немного света, но пользы от фары мотоцикла хватало разве, что на освещение переднего крыла над самим колесом, да на образование жёлтого мотылька-пятна впереди, шагах в двадцати. Колесо вращалось у меня перед глазами и кидалось вперёд снегом, на какой стороне дороги понть было сложно, видно, что пока ещё держимся шоссе, но, по встречной идём или по своей, только встреча с мчащейся навстречу нам с включенными фарами Ифе могла дать точный ответ, а могла и не дать, в случае ошибки. Говорить крича через силу, стараясь перекричать гул мотора и шум исходящий от самого мотоцикла и его шин, надоело, да и не о чём было больше говорить, захотелось сосредоточиться и помолчать, первый раз в ночи у немцев самостоятельно летим куда-то и не помолчать? Дорога не кончалась, ширина не сходилась заужениями, впереди по определению Вити, должен был скоро показаться Мерзебург, город или пригород Галле, чёрт их поймёт, старые, обшарпанные и страшные, они, эти города-призраки напоминали мне период войны и не выходили из этого образа даже тогда, когда я сюда прибыл вновь в 2009 году, ужас, но не страна, то, что на трассе расположено, ещё туда-сюда, подкрасили, освежили, но вдоль железных дорог всё осталось времён 1938 года, а может и того старше, как они так живут богато, что постройки разбиты в хам и своей обшарпанностью добивают во мне всё хорошее, что я вместе с тем получил позитивного, тут же на другой стороне улицы. Выскочили из Галле в сторону Айслебена, но проскочив вдоль Нойштадта, свернули налевое, пониже рангом ответвление и двинули по Галле штрассе, прямиком на Мерзебург, оставляя в сторне далеко левее городишко Шкопау, потом нам это название проходу давать не будет долго, все цистерны только и будут иметь эту надпись, типа «пластен унд эластен аус Шкопау» или типа того, но химией нас не удивишь, и без надписей уже поняли, самые большие залежи химии можно раскопать на химкомбинате Буна и Шкопау с Мерзебургом провоняли весь воздух вокруг Галле, вся химия с ветром дует в наши лёгкие, обои, линолеум покрытия, удобрения, что там ещё производит этот монстр? Следи за дорогой, это мне Витя, головой в сторону люльки, ага, слышу, как же и не собираюсь этого делать, сам за ветровое стекло припрятал тело, ножки с ляжками вокруг цилиндров крутишь, то ли греешь, то ли уже угорел и не знаешь куда их деть от мотора, вон как шкварчит его решётка от капель растаявшего снега, что с тебя, Витя, капает вниз. Намордник ни хрена не спасает от такого встречного ветра, лицо точно обморозить придётся, хоть бы малое стёклышко придумали, куда голову спрятаь, может под накидку брезентовую? Ты что удумал, пингвин носастый, опять Витя словоблудием пошёл по моим косточкам блудить, а кто за съездами смотреть будет, я на дорогу смотрю, мне самому из-за снега, залепившего ветровое стекло ни фига не видать, правильно хоть мы колею держим? Ну ты Витя удивил, так удивил, выходит, что я твои глаза, а ты только газ и тормоз на сегодня, а я костерю тебя тут потихоньку, за ветровик спрятался от меня, везёт некоторым, а тебе Витя и не угодишь, и стекло тебе ни к чему, давай тогда местами меняться, рулить и я могу, на восходе и на Днепру до армии чай не один марш ночной совершил, прав, правда, нету, но кому тут их проверять. Наши укатили наверное так далеко, что их наверно больше сегодня и не увидим, ощущение такое, что только ночь, наш мотоцикл, Витя и я. Снегом лепит липоко и противно, все щели в наморднике уже не вмещают порции снега, за шиворот набилось не меньше, чем в люльку, у Вити вся спина от ветром уложенного снега, обросла, как у снеговика, дед Мороз, а не мотоциклист. И какая же гадость придумала ездить в зимнее время на мотоцикле без кабины, ну, никакого спасения от стихии, вот выперлись, так выперлись, только-только начали марш, а сколько этих на самом деле километров проехать придётся, и где тот кров и обогрев нас будет ожидать. Сам видел палатки в кузовах машин, идут битком ими набитые, и уголь и печки, всё перед маршем вытаскивали, и демонстрировали начальству, может сподобятся, додумаются палаточку, другую в конце пути поставить, ведь свои же, из одной роты. Машины стали попадаться встречные, явно приближаемся к большому городу, Витя всё то на меня, то вперёд поглядывает и рукой на указатели тычет, не прозевай повороты, нам всё время левой стороны надобно держаться, через Мерзебург поедем, помни. Город, не город, свет вырывает серые строения времён 1938 года постройки и покраски, цвет один, цвет раствора цементной «шубы», полили по кирпичу и бросили и так почти все дома, что за манера не красить, один, ну, два дома жёлтые или бежевые, а остальное цементная серость, или это и не цемент, а пыль и копоть веков и никому до неё дела нет, или специально на нас победителей, тоску наводят, чтобы поскорее смотались от скуки отсюда, ни пфенинга на ремонт, жлобы, но не люди. Город и еле различимые в свете фонарей очертания то ли домов, то ли пакгаузов, или это просто промзона и не дома, а корпуса цехов какие-то вырисовываются в ночи через пургу. Не понравился мне ночной Мерзебург, днём бы глянуть, в гаштет забрести, посидеть тихонько, на людей глянуть, в дома сходить к ним, порасспросить, а что они о нас думают, как собираются дальше жить, какие строят себе на этот счёт планы. Витя и говорить наверное расхотел от унылости ночного города, днём не раз наверное видел город, а сейчас и оправдываться за кошмар в копоти не хочется. Радости город не доставил, людей тоже не стретили, окна без занавесок светятся, вот всё, что увиделось. Колесо режет уложившийся на трассе снежок, пока легко, мощи тоже видать не на такую колею, идём под 60 км, может меньше, но наших никого, наверное и не оставляли тут на перекрёстках регулей, а может жук Витя, срезал да и помалкивает, гусь тот ещё, тут нырнёт, а за двадцать метров вынернет, пальцы в рот не клади, резкий, как понос, одно слово, Одесса. Катим из города, Витя пристаёт, неа, не пересяду, понял по штанам твоим давно, гореть тебе раньше времени, от штанов твоих кожаных таким духаном горелого дермантина прёт, хоть топор вешай, а спина брат, колом у тебя ещё месяц стоять в радикулите будет, это уж ты мне поверь. Посижу я в этой жестянке, пусть меня заморозит до пояса, но вторая-то половина уже отошла, угрелась под защитой тента, лицо и грудь не в счёт, минуту под накидкой посижу и всё буде ныштяк, а твои ледышки со спины и попы по прибытию придётся ледорубом скалывать, вот так-то. Нету у меня прав, кричу, не ездил я на таких ночью по снегу, мопед у меня, Верховина, был, да и тебя заругает взводный, вдруг где сейчас стоит и ловит, ведь обещал ловить, сам помнишь. Да это я тебя проверял, это он мне, значит, я и не собирался руль салаге доверять, не такое видели в 1979 году, не такие холода стояли, на 500 км ходили на мотоциклах. Ну, Витя, подбрось меня чуток ещё восточнее и я пожалуй сойду, лучше пешком через Польшу к маменьке обратно, чем сойти тут с ума от такого средства передвижения, регулировщиком я давал согласие, но чтоб вот так, на этом драндулете до Северного полюса, да поезжай с командиром взвода напару, я вам уступаю звёздочки Героев. Витя, что это слева на поле, смотри, смотри, немцы, что-то с машинами делают! Меля, ООО, молодец, заметил, ну и глаза у тебя, не только на бабские юбки заглядывать, да это же наши пацаны, у нас тут не первый год слетают с трассы! Как я успел глаза разлепить и выйти из китайского сна с прищуренными от Вити глазами, куда он сам смотрел, но ведь не проскочили, уже хорошо, но сколько машин на поле и что они там делают с ними, как умудрились в такую даль от дороги слететь, всё ведь ровненькое, почти прямая дорога-то, уснули или может зевнули в сторону. Сзади и спереди никого, в бок идёт колея, пара троек колёс, слетел видно один, второй сам съехал на помощь. Интересно, целы ли машины, это первая мысль, о себе никогда такие мысли не возникают, не убиваемые и это понятно, человек о себе никогда плохо не хочет думать, а машина, это всё, и губа и дорога обратно к дому, и люлей не хочется огрести, ну а о позоре перед остальными, это само-собой. Что произошло, сейчас узнаем, мотоцикл глушить не стали, мало ли, что, таскать на верёвке некому, пусть та-та-кает, ноги в руки и с небольшим уклоном с горочки на поле. Ровненько, уже хорошо, мотоцикл поднять и поставить успели на колёса, всё-таки перевернулись, следов от запаски, закреплённой на люльке, полно, стекла лобового тоже нет, остальное даже в темноте расцениваем, как на «удовлетворительно» Вова Тюрин чёрный от копоти или от грязи и не смеет оправдываться, Сашка Шеремет и того хуже, сумрачный, как ночной грабитель, молчалив и суров, сказать нечего, духи уснули, но сами и выкручиваются, как могут, не ноют и помощи не просят, кто слетел, а кто кому помогает не понятно, ага, Шеремет помогает, но Вова Тюрин хлопец тоже не робкого десятка, как угораздило сейчас ясный перец, правды не скажет, живой и то хорошо. Матка опустилась при виде трясущихся рук и щёк, пропахали на спине почитай с самой горы, снег, да, не помог погасить скорость, но, закинув далеко от трассы, спас и машину и людей, здорово, однако их колотит, выпить бы водки или спирту, так и инфаркт не долго получить. Наверное, меньше всего о себе пацаны думали, когда в полёт отправились, наверное, всё больше о Родине, о материальной части, загубленной по неопытности. Тихо, тихо, никому ни слова, слышите, арёлики, никому, ни взводному, ни своим духам, Мельник, ты тоже ничего не видел, ничего не слышал, это Витя Стога нам ЦУ даёт, но что делать с этим дальше, наверное и сам толком не допетрил пока. Верёвка имеется у кого? Салабоны, всегда моток троса либо верёвки надо иметь в бардачке, либо для буксирования пригодится, либо когда срочно приспичит повесится от сладкой армейской жизни, да, Мельник? Это про меня, узрел таки, что я всё чаще под брезент стал от верта со снегом голову подло прятать, выжить сука пытаешься? А то, конечно, но только «пытаюсь», спасибо оказии, ноги можно поразмять, тоже стали затекать, уперевшись в подбородок, но что делать с двумя машинами в кювете и в самом деле, и наших больше никого, мы замыкающие, вся надежда на пердячий пар, всегда так. Нас эти ишаки дожидаться, естественно, не захотели, колонна машин прошла, на коней и Аля-улю, гоните гусей сами, вот вас наш Бог и покарал, дождались бы нашей машины, пристроились бы за Витей в зад, да и катили бы без приключений до места сбора. Вилка всё таки кажется кривоватой, колесо наскребло на себя горя земли и снега, из бардачка всё повылетало и валяется, указывая откуда прилетала машина, канистра ещё дальше по снегу съехала, удастся ли теперь завести мотор или цугом поедем оставшиеся 80 км или сколько там в самом деле нам нарисовали на кроках. Руки пацанов хватают при появлении кандидата Вити всё подряд и всё сразу, чего от них хочет Витя, им невдомёк, головы ниже колена опустили и сопят в обе дырочки, натужно ворочая побитый мотоцикл, кошки, небось, скребут и спина чешется, но Витя просто так кулаками не гукает по спине, не тот случай, армия отошла с уставами на второй план, на первый план вышла разбойничья покрываловская манера поведения, всё хлопцы путём, сейчас будем выправлять положение, я король ситуации и постараюсь заработать на этом свои очки, служить долго, такое не забывается, мотоцикл стоит устойчиво, колёса вроде крутятся, сейчас на трассу его и попробуем завести, не получится, дальше думать будем. Слова сами появляются, догонялки пацаны устроили, маленько занесло, развернуло поперёк дороги, а удержать тормозами такую дуру-то не так просто оказалось, снег горой собрался перед передком и выдавил на обочину, но и туда не очень-то хотелось выкатывать, рулём в другую сторону, люльку вывесили противовесом из поднявшегося второго номера, да только хуже наделали. И сами не поняли, как, но второй номер вылетел при ударе о край асфальтового покрытия и гравия обочины, слишком резким оказалось торможение, мотоцикл и перевернуло налево на водилу. Спасибо сам успел выпасть, а матак так и покатился, не перевернувшись, вниз, пока неуправляемый сам там не перевернулся и не заглох. Поднять-то получилось, а получится ли завестись, вся надежда на вас. Ладно, хватит болтать, давайте ещё, чуток осталось. А зачем вам понадобилось второй мотоцикл с дороги сюда загонять вниз? Дак и сами не поняли, как впервой аварию увидели и всё, мозги набекрень встали, и сами поближе к погибшим. Эти валяются на дороге из-за нас, мотоцикл внизу, колёсами кверху, будут ли морду бить, вот подъехали поближе, виноваты, понимаем, нате, бейтев рожу, мы непротив. Хорошие пацаны, как наши с Молдованки, с юмором, споёмся, и ещё, последний разок, а то полицаи, как пить дать сейчас появятся, у них не заржавеет, стук-стук и на канистру бензина накапало, закладывать с детства приучены. Вытолкали наверх, снегом перемазались и колени и руки, всё белое, давайте второй сюда, а то мало ли, что, объясняй потом, почему машина исправная, а стоит просто так внизу, немцы этого не схавают своим умишком, это только наши понять могут и то после второго стакана, а выпить бы не мешало, за дружбу, к примеру. Второй мотоцикл на нашей совести оказался, Сашка Шеремет вниз к машине, ключ зажигания в замок, ногу на заводную скобу и ногу через седло. Мотоцикл толкать в зад не пришлось, дай Бог ноги, быстрее, чем подумали, а машина разворотом навстречу и тук-тукает на трассе с побитым братом. Колея на уклоне осталась до весны по щиколотку, ведущий задний мост и ведущая карданом люлька выпахали быгор, но вынесли машину по не очень глубокому снегу наверх, машина просто офигенная, никогда так восторженно не думал о мотоциклах, как сейчас и чего я права до армии не сделал, ведь приходили повестки из военкомата в ДОСААФ записываться на права, эх, не посчитал нужным, покатался бы на таких, да, позно пить боржоми, когда почки отвалились.
Владимир Мельников 3: Окончание рассказа "Ночной марш". Колотун потихоньку проходить стал и у меня от холода и у мужикой летунов, Витя тоже перестал шкварчять своими ляжками, разогретыми горячим воздухом исходящим от раскалённой рубашки радиатора воздушного охлаждения, спина маленько у него тоже разгибаться стала, на пользу видать нам эта авария пошла, почаще бы так, вроде авария, а все живы и колёса на месте, пожрать бы, с обеда ни крошки. Полная люлька месива из снега и банок концетратов, хлеба буханка не початая, и повод подходящий. Ищите давайте мужики у себя верёвку, не заведём, вешаться будете сами, я о вас руки марать отказываюсь, и смеяться над убогими, эх Витя, Витя, тебе бы так, наши тю-тю, не догнать теперь до утра. Заводить побитый мотоцикл кинулись сразу все, но наскоком дело не решили, всё с виду целое, а колотили, колотили ногами по заводной скобе, а эта сволочь, то ли обиделась на нас, то ли злобу затаила и одним фыр-фыр-фыр отделывается, ни сжатия, ни компрессии, один воздух испускает и никакого сопротивления ноге. Тварь, на себе волочь придётся, только в какую сторону, назад в Галле или туда, куда ушла колонна маршем, вот падло железное и вам мудачьё присралось именно сегодня и именно на марше повыпендриваться вдали от Родины. Размазали грязь по мусалам, а снег всё кидает и кидает в морды свои порции, ни сесть на седенье, ни закурить, месиво в воздухе, месиво под ногами, месиво на сиденьях и в люльке. Закурили, попадали животами на коляски, облепили машины, думаем. Сигареты мокрые от снега, варежки можно выкинуть, как из проруби, только сильнее руки от них мёрзнут, безысходняк полный. Три машины на обочине, сигаретный дым, во рту горько от вкуса дыма, табак прилипает к губам, мы плюёмся, и жрать хотим. Марш не состоялся, надо думать теперь, что врать будем и куда ехать. Курим и не глядим друг на друга, взводного жалко, это его первое регулирование, выходит подвели, выходит плохо готовились, хоть бы кто вернулся на наши поиски, что ли, или это не принято в армии, докуриваем. Свечи выкручиваем, быстро, спички, ветошь, бензин из канистры и накидными ключами по побитой машине, выкручивайте обе свечи, прожигать на огне их будем, засрали бензином, как пить дать, мы так уже делали, это снова Витя нас духом своим поднимает, подбадривает, значит, а то, легко, что ли авторитет на морозе даётся, раз взял правление колхозом, сорок лет без урожая, в свои руки, так пиши наряд, будем исполнять. Свечи на жестянку, тряпки, намоченные в бензине, сверху, сричек нету, пали от зажигалки, есть, горим. Что немцы сейчас о нас думают проносясь мимо, с ума посходили Иваны наверное, открытый огонь разводить в этих краях категорически запрещается, одна спичка и весь Гальско-Шкопавский район поднимется на воздух, сплошная химия и загазованность отходами, сгорит, как палатка, за две минуты. Шашлыки на природе, жрать только их нельзя, всё достанется одному, пусть жрёт и только пусть больше не давится, а работает исправно, нам остаток пути ещё пролететь надо бы, кончай мужики, хватай их клещами, подсушивай, спрятав от ветра со снегом, давай свечи сюда. Выгорел бензин, прокалили свечи, подули из-за ветра посуше, вкручивать и пробовать заводить. У меня рука лёгкая, это Витя Стога, враз заведу. Ни во что не верим, застряли и это, как пить дать, раз с первого разу не завели, то дело не в свечах, что-нибуть покоцали при ударе, может блок цилиндров лопнул, а из-за снега облепившего рубашку, не видать в темноте поломки. Жрать охота и во всём туловище не только у одного меня ломота появилась, вижу, не один я стал прикладываться полежать на запаске, вот жисть, нафиг эта армия, кто нас сюда загнал, дома к Новому году, пишут, стали готовиться, ёлочные базары открылись в городе, продукты в заказах новогодние стали предлагать, горбушу в собственном соку, сёмгу, икру красную и чёрную, балык со шпротами, финский сервелат… Твою кочерыжку, щас достану буханку и буду грызть на виду у всех не заделившись. Вить, а когда мы есть будем? Чего-чего? Это кто там есть собрался, ты, что сюда жрать прибыл, ты Родину защищать сюда явился, а жрать? Жрать поросячье дело. Жрать хочешь? Угу, отвечаю и не я один, а Витя в ответ: курятину будешь есть? Аж подпрыгнул, откуда курятина, не фига себе, не уж то в банках и курятина у него припасена, а я по ним ногами, ногами, все изгвоздал и сапогами повытер пополам со снеом. Буду, отвечаю, давай курятину и хавало своё пошире в приколе открываю. Епьсь и согарета у меня во рту? Не понял, я не курю, шутка не удалась, сигарета торчит, зажигалка перед её кончиком? Ты курятину просил, кури! Блин, во, шуточки, но сигарету приходится возвращать, гогот и уссывон надо мной получился лучше прыжка в кювет на мотоцикле, наелись и согрелись одновременно, накормил и напоил, опять на пузо на запаску и смотреть, как мужики колдуют. Есть контакт, да нет, не мотоцикл завёлся, дружба, не дружба, но что-то между страдальцами в ночи завязалось в узелок, про хлеб мы с Витей помалкиваем оба, команды пипи не было, молчать и никаких гвоздей, то может для сэбэ трошкэ. Всё сделали чин чинарём, а запускать боимся, снова по сигаретке, давайте мужики перекурим и тачку смажем, а то может не получиться. Снова они есть курятину, а мне дым без масла, рассказывайте, кто, откуда, и кто на чём до армии ездил. Момент самый наиподходящий, травить байки и понты кидать, тут всему поверят, проверять некому, сами сказочники ещё те. Я из Омска, Сашка Шеремет отвечает, ездил на всём, на чём можно девок до оврага возить, ясно, баба пишет? Шишет, другому пишет, мать писала, новую шмару найду, с этой давно хотел порвать, спасибо армии, красиво отделался, а тебе пишет, это к Вите. Мне вся Одесса пишет, не может не писать, дембельнусь, обратно не поеду домой, мать сказывала, девки яица собираются мне оторвать, да и хрен с Одессой, поеду в Котовск к Мельнику Пете, в пригород, крепость обустраивать на Днестре. Места там, закачаешься, фотку недавно показывали, с тёлками правда напряг, ну да, что-нибудь придумаем. А ты, Вова, это к Тюрину, а я тоже не поеду на дембель домой, не хрен дома делать, в район сразу подамся, ааа, ну, ну. Бычки средним пальцем подальше от себя стрельнули и птьфу-птьфу на ладони, руки на руль, ключом в фару, ногой кач-кач, фук-тук-тук, есть контакт, готов, гудит и кажется без стука и лишнего шума, да, а что собственно могло мотору сделаться? Ну, перевернули кверху попой его и что с того, трещин нету, вилка кривовата, но из неё не стрелять ведь нам, а то, что тащить вправо сильнее прежнего стало, так чего теперь, стаким состоянием до дембеля на нём и регулей возить. Техника армейская, душа не болит, дали сегодня эту машину, духи появятся, скинем им, а себе, глядишь и поновее подыщем, а до весны, да сколько там осталось выходов на регулирование. Время за после ужина утикало, ужин наверняка где-то в колонне уже состоялся, не могли же пропустить его, не по уставу, наверняка сейчас остановились, где-нибудь на второстепенной дороге, перед обратным маршем и половниками по котелкам клацают, макароны и кильки в томате, сами мешки бумажные загружали в походный зилок-кухню, чай сладкий, да на ветерку после макарон, ёмассэ. Вроде всё, можно и собираться ехать, сигареты покидали, высморкались, сходили на обочину малой нужде, и « ты, где бензин брал, Вова?» , « У нас, из нашей канистры, а что?», а кто тебе разрешил это сделать, а, Вова?», «Ну, я подумал, раз надо, то и полез за канистрой, а что не так?», «А то, что бензин нам самим может и очень как, Вова, самим пригодиться, где канистра?», «Туда засунул», «Куда туда?», «Ну, туда». К чему всё это. А буханку ты куда нашу запрятал, это опять Витя одолевать стал приставаниями ко мне, так тоже туда засунул. Куда засунул, дубина, я же тебе её в руки дал, где буханка, тащи сюда, а вы сало каждый своё доставайте, снидать будэмо. Вот теперь, кажется, до меня дошло, от хлеба я избавился в горячке, но что стало с хлебом, только сейчас стало понятно. А я, что знать, откуда мог, что сюда канистры с бензином, да с маслом запихивают, ящик этот не для хлеба, для железа и других припасов, как теперь этот хлеб есть, может соврать и сказать, что всё время в руках держал, а вонь, откуда бензиновая у буханки появилась? Канистра хоть и маленькая, но и хлеб против неё не великан, а есть и самому теперь такой придётся. Буханку к носу и меня по спине ею, жрите сами, мало вас пи…через здили в карантине, за людей вас принял, нука гони хлеб назад, серединку вырежу. Думал человеку доверил, это же хлеб, жрите и бензином запивайте, всё одно вони от вас за километр, отойдите от меня, ещё спалите, вот идиоты, лучше бы я другого духа взял. Половинку буханки не тронул, не стал портить и за это спасибо, но есть и правда нельзя, аж во рту, как от ментоловых холодков стало, на выдыхе чистый 76 бензин и ректификировать не трэба. Ты, чем мои банки так уделать смог, ты, что, просто так, россыпью их на дно люльки и кинул? Я молчу, вроде не бьёт и не приучен бить, но слышать от любого о себе не очень-то и приятно, убогости счастья не прибавляют, отошёл подальше от своего матака, сало из противогаза достал, о снег потёр, соли малость сковырнул и к духам. Хлебом пришлось со всеми заделиться, кому, что досталось, окоченело и сало и от хлеба один снег на разломе остался, но, хлеб, ох ему сегодня и досталось, и повалять на ПАХе и в ящик с инструментами заныкать, хрустит на зубах, не то песком, не то солью с пожелтевшего сала, одна слюна, никакого вкуса на морозе, говорят, что вкус приходит не раньше чем на двадцатой минуте после того, как человек начал есть. К нашему случаю это не относится, вкус пришёл раньше, за двадцать минут до того, как достали хлеб и стали делить. Спасибо Вите, что хоть хлеб отдал, не знаем какие сам на него он имел, но банка в салидоле из его рук не выскальзывала, и мясо и смалэць усё, як оно казало, у дило пийшло, ничего мимо рта не пронёс, рубал, как мотор его мотоцикла 76 бензин, от края, до края, пока икать не почал. К хлебу и не притронулся, надобности видно при поедании тушёнки и не требовалось, скорее от хохляцкой жадности или может ради справедливости нужда возникла, вот и поделил пополам буханку. Хлеб опять пошёл про запас, зачем он это только сделал, я всю дорогу только о той половинке и думал, лучше бы и не начинал есть, это, как зараза какая, раз начал есть, так и не можешь оторваться. На холоде сколько ни съешь, всё мало. Сало кусками легло в желудке, попить нечего было, одна соль на послевкусие, а тут щедрость Витина, будь она неладна, «на, побалуй организм, армейская, в смысле, тушёнка, этим не давай, они наказали сами себя, хватит с них и того, что хлебом разжились». Банку в руки, ногами в люльку, еле успел заскочить, первая машина отчалила от тройки неудачников, когда только успели мотоциклы запустить и прогреть моторы. Автомат сбоку, Витин рядом, противогазы сбоку и рубать её через сдвинутый намордник, половину в рот, не меньше на проём намордника, умора, но на ходу мимо много не пронесёшь, часть и в рот попадает. Ночь, ложка в правой руке, слёзы от встречного ветра, рот перепачкан жиром, ноги у подбородка, а кончать ужин не хочется, хоть пустая банка, но всё же ужин не закончен, раз банка в руке, значит ещё ем. Часов на руки нацепили кучу, а на время смотреть лень, не сколько лень, сколько себя расстраивать не хочется, первый день боевой, первый раз по-настоящему в армии и в армейских условиях, как не мерзко на улице, но в казарму ещё больше не хочется, сколько об этом говорили, сколько мечтали, не так, правда, всё повернулось, да лучше уж так, чем под кроватями марш табуреток проходить. Всё плохо, и холодно и жир в горле застрял, и запить нечем, а воздух свободы никуда не деть, ночь, немцы вокруг, нет понятия о пути и её конечном моменте, только выкатили, только свои свободные мысли об окружающем появились, только мысли стали свободными без муштры и мордобоя, вперёд, на краю мотоциклетного крыла, но только не обратно в казарму. Если не можешь повлиять на события, а этот факт имеет место быть сейчас, то попробуй изменить своё отношение к событиям. Три машины, Витя парень не такой, как казалось поначалу, не за очки и баллы с мотоциклом возился, жрачку поделил поровну и по-справедливости, про запас тоже не забыл оставить, служба службой, но человек остаётся самим собой и это сейчас я воочию увидел и бояться за поездку чёрти куда и обратно, совсем не стоит. Бензин и масло в канистрочках, хоть и не много, но имеется, под ногами ещё банки остались. Полбуханки хлеба, плюс сало самого Вити, не много, но до утра дотянем, а там и своих догоним. Времени потеряли много, но зато получили возможность показать, кто чего стоит и на кого можно положиться, и от кого чего ожидать, мотоциклы и в самом деле боевые и это бесспорно, снегу прибавилось, а им хоть бы хрен по деревне, даже не почувствовали нагрузки. Пулемётик бы ещё на стойку, не для надобности, для удовольствия, чтобы немаки дорогу швыдче уступали, как выразился Витя, а я и без его согласия давно присмотрел этот вариант, и красиво и надёжно, и ленту в него для эстетического виду. Как проводятся марши и как считаются ночные километры, я не знаю, но ночью для меня, километр за пять кажется, ещё бы, сидя в люльке и бездельничая, только и делать, что тяготиться медленно убегающим километрам дорог. Ночь стала тише, от городов и посёлков второстепенная дорога уводила и нагоняла на нас сон и безразличие, стало, как-то всё безразлично и фигово, спать было рано по времени, если смотреть относительно отбоя в роте, но холод и ужин с салом сделали своё дело, сытость появилось вместе с угревом, я нашёл оптимальное положение для защиты от ветра, не придумав чего особо сложного, перехватив огромный воротник брючным ремнём вокруг шеи, смешно, зато тихо и можно бай-бай начинать, одни глаза наружу из намордника торчат, жаль неположено очки второму номеру, всё водиле. Вот сижу в люльке, мотоцикл несётся по дороге, снег в лицо, и никакого дела до собственной безопасности, почему так, а? Почему человеку на первом году по фигу, почему ему себя не жалко, как можно в трёхколёсном и очень неустойчивом средстве передвижения, спокойно предаваться сну, засыпать, просыпаться и снова спать, видеть короткие, но ясные сны, миг и от мотоцикла и от тебя при лобовом ударе и дрызга не останется и мокрого места, но почему мозг об этом не хотел думать и мы безбашенные наматывали километры по чужим дорогам и доверяли свою жизнь друг другу. Спал ли Витя за рулём? А то. Столбы не стали бы перебегать, не стал бы он меня по башке в люльке, своей варежкой нахлёстывая, будить. Смотри, смотри, видел, нет, ты видел, сейчас, вон оттуда столб через дорогу, как махнёт, а у самого глаза по семнадцать копеек. Я и правда подумал, что такое бывает, ну, мало ли, что на дороге случается, может и столбы по ночам дорогу перебегать начали, не такое рассказывали, Перекрёсток, Витя, я вижу наших! Ну, Меля, ну и глаза, чуть не проскочили. Пара регулей и мотоцикл на обочине, поле и лёгкий съезд в сторону, по тормозам, регуля к нам. Где колонна? Нету, сами потеряли, может вы знаете куда дальше, вот это новости, порадовали называется, марш, всем маршам марш. Кого ещё встретим. Витя, пожрать нечего у вас, мы уже у немцев какао попить успели, жлобы, бутерброды, как на поминки принесли, что хлеб, что колбаса, только по названию и по запаху и определили, что есть, что. Какао правда хорошее, горячий шоколад по-ихнему, на вкус ни какао, ни кофе, но горячее, вам не попадались, часы не предлагали продать им? Какие часы, какие немцы, одни поля, да голые канавы по ним, где они немцев накопали, о чём речь? Ну, так я и знал, Витя доссрезался углов, спасибо на этих выскочили, ещё пара часов и здравствуй Либероза-Милероза, встречай своих братьев по оружию столица Варшавского договора. А вот то, что проехали мимо хлебосольных немцев, это плохо, когда ещё встретим радушных хозяев, нате, Витя не жадный, полбуханки черняги и банка концентрата уходит в их руки, снова на обочину, отлить, закурить, про аварию пока молчок. Фонарик в руки, Витя оказывается опять в центре внимания, быть ему сержантом, а то и выше (так оно и вышло, без учебки, с рядового, Витя Стога за год дослужился, сам удивляясь и очень скромничая и комплексуя перед друзьями, до старшины роты). Быть тебе любимцем роты и дальше, откуда в тебе только столько энергии и прыти, почему ты всё делаешь без вые….нов и за просто так, откуда в простом хлопце офицерский ум и решимость, как воды попить или оправиться, всё легко и без напряга, сказал сам себе и всё бараны твои, попрыгали на матаки и только нас и видели. Нас всё больше, но своих так и не встретили, куда они делись. А о том, что постояв 40 минут, колонну, ушедшую даже на скорости 30-40 км в час догнать не скоро удасться, чего удивляться, но откуда нам было знать в первый свой выезд. Спасибо ночи, нет ей ни конца, ни края, спасибо этим шаромыжникам обжорам, не дали мимо поскочить съезда, нашли стоянку, да машин не застали, все ушли, только следы колёс, да жёлтые промоины от мочи, и поужинали без нас и оправиться успели, ушли, не оставив маяка. Едем дальше, что там впереди, пока всё в норме, не один я такой, дебилов всё больше и больше в роте находится, про таких говорят, что их не сеют, не пашут, они сами родятся, едем и о! О холоде и своей судьбе больше в голове ни капельки мыслей, у других, если сложить вместе, ещё больше недостатков и заскоков, не так уж и плохо среди равных жить всегда приятнее, чем изгоем. Если подумать, то жизнь, пожалуй, сама по очереди каждому ножку подставляет, всех по очереди выравнивает, а это, чтоб, наверное, не задавались, чтобы прогресс не двигался слишком быстро и бурно вперёд, чтобы жизнь на земле не закончилась наверное и правильно, я с этим согласен. Наскочили на своих так неожиданно, что и не успели сообразить, как себя вести и что делать, машины заняли всю полосу дороги и фонари освещали с высоты кунгов половину трассы, это было необычно и неожиданно. Машины раскорячились поперёк дороги, регулировщики махали нам светящимся диском жезла, приказывая принять вправо и остановиться, дальше проезд закрыт и что-то на дороге либо не заладилось, либо произошла авария и приходится кое-кого растаскивать. Половина колонны оторвалась и ушла в ночь, так ничего и не заметив, лебёдка с МТОшки волочила на себя трос, зампотех шёл держа его в руках к съехавшему с обочины прицепу, обочину захватили его колёса и чуть не стащили в кювет вместе с машиной, ЗИЛ-131, его буксировавший, стоял на своиз ногах чуть в стороне, бросив отцепленный прицеп на полуобочине, в полукювете, передок прицепа куча водил возвращала в из перпендикулярного состояния в положение параллельности колёс, но причина остановки была не в этом прицепе, его вывернуло пополам по другой причине и как люди в машине остались живы вопрос к гадалкам. Прицеп особой проблемы не создал водилам, с нашей помощью его отрегулировали и с помощью лебёдки, задком, помаленьку, выруливая треугольником сцепки, вытащили на дорогу и вновь вернули на фаркоп сто тридцать первому. Зил утащил его и пошёл догонять ушедшую часть колонны. Картина маслом: другой ЗИЛ, но постарше и погромаднее с кунгом перевешивающем зад, воткнулся мордой в водовозку и кажется успел её боднуть, водовозка, прицепленная на буксир к ЗИЛ-130 тоже стояла бочком. Ясно, поцеловались по принципу, я тебя, ты следующего впереди тебя, выбора на маневр ни у кого не было, за рулём во всех кабинах за рулём сплошь духи, скорость то 30, то 50, то 60, кто ту скорость устанавливал, когда одна машина едет с 30 км в час, а машина техпомощи на 70 за первой машиной не поспевает. Но дело, пожалуй, не в скорости, что-то всё же произошло, не зря такой озабоченный и взводный и зампотех, угрюмы и остальные водилы, в чём причина плохого настроения, и мы вроде все нашлись, так в чём дело, в конце концов? ЗИЛ-130 из разряда вновь прибывших за последнюю неделю машин из армии, чуть не стал убийцей своих водил, а причина, как оказалась абсолютно банальной. Машину получили с нуля, но самого главного сделать поленились, именно поленились, хоть и команду на это получили. Всё протянули и колёса и мосты от стружки избавили, но про подвесной подшипник, что удерживает кардан под кузовом забыли, а может и не забыли, но оторвался он в самом не подходящем месте, прямо во время движения и сближения с впереди идущей машиной. Я не мог поверить, увидев, какую дыру пробило карданом, оторвавшимся, ударившимся об асфальт и снова со всего маху заехавшим по днищу деревянного кузова. Счастье духа, что успел мотор заглохнуть. Перевернуть не перевернуло бы машину вверх колёсами, но делов бы наделало. Живые и ученик и старший очень сильно порадовали и зампотеха и командира взвода мазуты, но что теперь ротному докладывать. Вот и причина особой озабоченности наших отцов комендиров. Даа, про нашу мелочь на обочине с мотоциклом можно не париться, нечего людей смешить, пусть оно между нами и останется, так, мелкое недоразумение, съехали и съехали, всё, тема закрыта. Наковыряли карданом отметин и выбоин, пришлось брать машину на буксир МТОшке, «бабочку» дёрнул УРАЛ заправщик Ерашова, только и видели её, против этого монстра с цепочкой волочящейся за машиной, пожалуй, ничто не устоит. Дорогу изгадили, искатали, выстроились и догонять потихоньку остальных Что чувствовали герои водители, нас рядом не было, мы думали о своём, и как обычно водится в жизни, когда свою проблему накачиваешь до неимоверности и не знаешь, как выкручиваться будешь, проблема, чем сильнее, тем легче разрешается, проверено на личном опыте. Грех радоваться чужой беде, да кто в том виноват, что зампотех три десятка кругов носился с камской в руках и за старшим безкарданного ЗИЛа и за духом испытуемым, и костыль оставил, и ноги без помощи костыля не отказали, все десять кругов, по удару каской по спине каждого выдюжили и не подвели, если бы не командир взвода, так уволились бы прогнувшиеся самоубийцы с каской в спине, зампотеха таким, лет пять говорят не видели злым и разъярённым. Довести, с виду, тихого и скромного человека, до белого каления, до тореодора с каской, не буду спешить со сравнениями, таких случаевбудет ещё не менее четырёх, оба будут связаня с нашим мармоном и Геной Лобасом, моим будующим водителем, но это буде так ещё не скоро, до этого ещё один год и четыре месяца, но это будет и я вам об этом расскажу на этих страницах. Нам регулировать больше не пришлось никого, по несколько раз это за нас успели сделать остальные, нормальные регулировщики, мы тащились за оторванной колонной, ожидая вдруг возникшей для регулирования в нас надобности, мало ли, что могло ещё с нами случиться. Об ужине не мы, не наши командиры и не спросили, а чьи это проблемы, ясный перец, и не командира взвода мазуты и не зампотеха тем более, старшины роты по близости не наблюдалось, а нашему командиру взвода, как оказалось, ещё больше досталось, как выяснилось, ротный, узнав о том, что произошла авария, всё и спихнул на нашего взводного. А проблема была лишь в том, что мы, узнав об аварии и о том, что часть машин оторвалась и отстала, мы должны были догнать вперёд ушедшую колонну и сообщить об этом ротному, ехавшему в головном УАЗике на малюсенькой скорости, это-то его и обидело и обозлило, ехали, как черепахи, а марш совершили из рук воон плохо. А если бы была война? Этот вопрос относился к нам с Витей Стогой, мы-то первые отрегулировали и первыми должны были по плану обогнать колонну, встать в её голове и ехать впереди и ротного и впереди своих мопедов, а прапорщик Гузенко на своей «Зебре», как выяснилось позже, тоже должен был шастать, то вперёд, помогая регулировщикам занимать нужные перекрёстки, но и самое главное, возвращаться назад и следить за регулированием, снятием с перкрёстков и вновь, обгоняя колонну, уводить нас всех всё дальше и дальше. Молодо зелено, учиться и нам и нашему взводному, а марши, к стати, для этого и проводятся. Обратный путь показался примитивно простым и ничего особенного не представлял. Доехали все, как один, ночь подходила к концу, в дивизии было тихо и только одни зенитчики и пушкари снимали и вели строчками солдат в свои караулы мимо нашего автопарка, а машины комендачей, пусть и на прицепе и не все сразу, но всё шли и шли, заполняли автопарк роты и занимали место на заправочной, кому спать команду дали, но только не водилам, спатьможет только тот, кто заполнил оба бака топливом, наложил пластилиновую печать на фанерку и не поставил машину в боксе на своё место. Им одно, а нам другое. Моё дело не заправлять матак, из канистры бухнули и в бокс, за машины трёхколёску свою, мать её Бог любил, кому она ночью нужна, марш окончен, нам самим хоть подпорки подставляй, качает не то от укачки, не то от накатившего сна, скорее в роту, сапоги в разные стороны, портянки долой, о Боже! Какая печка, какой огненный пол на первом этаже в роте и это каэдый раз, когда мы возвращаемся с регулирования, кто его только греет до такой температуры, ни разу не видели того человека, но пол вседа нас ждёт и рад тому, что мы любим его, что доверяем ему отогревать наши околевшие ноги, лучше спирта и шерстяных носков, пять минут и можно в кубрик под одеяло. Форму регулировочную побырому на вешалки, форму дедов и кандидатов с пола и туда же, теперь « рота отбой и никаких гвоздей» Эх, знать бы, сколько нам осталось до подъёма, но не будем себя расстраивать, сколько бы ни было, каждая минута дорога, нет ничего на свете слаще, чем сон солдата в утренние часы, тем более, солдата регулировочных войск, только, что прибывшего со своего первого боевого задания, так сказать с крещения в боевых условиях, а это много чего стоит, первый опыт получен, то ли ещё ждёт каждого из нас впереди, службу только-только откупорили.
шуренций: первый опыт получен, то ли ещё ждёт каждого из нас впереди Володя, не томи , что дальше с твоим опытом....
Аскар: Володя!не томи ожиданием ,
Владимир Мельников 3: Продолжение рассказов про службу в комендантской роте. Рассказ "Наряд по роте" часть первая. Наряд по роте. Поспать после марша не получилось, глаза закрыли, ногами попробовали уловить тепло под завёрнутыми вовнутрь гузырями одеяла с простынёй, мысли кружились об одном и том же, о движении в ночи, об увиденном, о спящих немецких Дорфах, Хаусах, Бадах и Бургах, припорошенных снегом перелесках и переметённых автострадах, о пережитом с тобой лично и пережитом твоих товарищей по роте, о прозе армейской жизни и элементарной неготовности нас к выполнению того, что именовалось «долгом». Каким оно именовалось, таким и осталось по существу, должниками мы были призваны, ими и остались, первый блин комом, спасибо, что лишнего не угробили и сами под одеялами шерстяными, но вовсе не присыпанные другим грузом до весны. Уснуть хотелось, но угреться не получилось, простыни не плед, они всё твоё тепло сначала себе заберут, а потом отдеялу отдадуд, да мало этого им, так они остатьнее тепло всё по щелям распихают, что образовались из-за некачественного изготовления спального конвертика. Как не пытайся уменьшиться в размерах, как не лепись в пельмень под одеялом, ногам дует и их некуда спрятать, они последние в длине солдатского тела, им никогда не согреться самим, от них и остальному телу холодно. Жался, жался, но только всё зря. То одного черти поссать вынесут, то не спится ещё какому уроду, курить, видите ли, ему пора, не может он, не покурив перед сном, уснуть по-человечески, то ещё кого из наряда завалит в койку поверх одеяла, сам спит одним глазом, трясясь от того, чтобы не спалиться и нам своим зырканьем, да подхватыванием мешает сосредоточиться на чём-нибудь и дать время отрубиться. Чем ближе к подъёму, тем крепче сгущается темень и духан выбросов углекислого газа в воздух, как же себя вымучиваешь и загоняешь в транс по поводу того, чтобы почувствовать, состояние собственности и отрешённости от того места, где в данном месте, и в данном состоянии ты находишься, какая борьба внутри тебя начинает происходить по поводу остатков времени на сон, времени, которого в самом деле осталось до подъёма, и ты этого не знаешь, и знать не хочешь, секунды ты ощущаешь минутами, всё в тебе начинает помимо твоей воли и желания, бороться с мозгом, который всё никак не может завершить обработку полученной за сутки информации, ты никак не можещь найти тот выключатель, с помощью которого удалось бы заткнуть этому ублюдку глотку, кто, кто придумает то устройство, которое смогло бы иногда вырубать мой мозг с его глупым мыслительным процессом и повторами, повторами, повторами уже свершившегося сегодня или вчера, а ещё хуже, того, что я сам себе накручиваю и проигрываю того, что и как свершится сегодня, а потом перевариваю и события, которые опять же, свершатся за тем, что мозг только, что навыдумывал вместе со мною, ему не спится, он подвис, а я ему подыгрываю. Оба хороши, винить некого, как в речку с моста голышом зимой не по своей воле и прямо из-под одеяла, трепыхаясь в руках дедов «рота, подъём, рота, вставай (это в шутку, это чисто для своих, деды в наряде ), рота строиться на зарядку, форма одежды номер…» Ага, форма одежды до половины в одежде, а остальное в рубашке, но головы форма одежды не каснулась, голова должна быть в холоде, голова не ноги, её в тепле держать не положено, могут и собственные мозги в тепле заработать, а это вредно на службе. Снегу намело, а форма одежды дрянь, но, дневальный сказал на холод и снег, значит 45 секунд на одевание и выметание из кубрика номер 13, от места твоей ночной лёжки, в ночь, на белый-белый снег. Чтобы сделать такого, чтобы придумать причину появления на построение последним? Не партесь, эту задачу сами себе присвоили деды и кандидатики, их удел быть последними, их право быть гонимыми и пинаемыми всеми составами ротного начальства, это их тяжёлая доля, им быть ожидаемо битыми и без вины виноватыми, старый, значит плохой. Черпаки похватали полуодежду и доодеваются уже в коридоре, задрочили их видать крепко с весны, они по инерции продолжают бояться за имением новых духов( старые раны болят сильнее новых), боли же, полученные нами и ещё не прочувствованные до конца, не все боли нам выписаны, не все залёты нами собраны, бить нас ещё полпериода, но показывать своё подчинение всё равно мало кто из нашего призыва-то и собирается, и это заметным становится в нашей роте от призыва к призыву, это, судя из анализа предыдущих поколений солдат, тенденция негативная и устойчивая, но бороться с этим некому, отпуска стали давать регулярно, намылился свалить за бугор, почитай, каждый вонючий кандидат. Окно в мир со второго этажа, берёза в окно, темень немецкого качества с сыринкой, галопом по лестнице со второго этажа, иначе дневальные по роте, не видя прыти и уважения к ночь не спавшим, могут и навесить в качестве придания некоего ускорения телу, не такого, чтобы, но кашля в лёгких, а повезёт, и сапогом по копчику. Наряд из безлошадных дедов, добрые, но злые, глянут в твою сторону, сам себе поджопник дашь и о соседе не забудешь, ещё и спасибо скажешь, что вовремя напомнили убиться о стену. Стеклянная дверь, а на входе щель, а паркетины нету, паркетина в руках дневального, то, чтобы вы знали, не недостающая дощечка в в половом покрытии, то большее и каждому, кто служил в комендантской роте, история её хорошо известна, каждый, кто пытался попасть в неурочный час встречались один на один только с этой дощечкой. Мелочь, но знакома каждому, часть твоего дома, но самая ненужная и противная часть, та, без которой на свете могло жить и получше каждому солдату роты, но мерзкая и ненавистная одним своим качеством, да нет, били по жопе ею редко, берегли, передавая её секрет от призыва к призыву, интересна она другим, своими способностями. Помните, у профессора Плейшнера: если на подоконнике будет стоять горшок с цветком, значит всё чисто и можно идти на явку, вот примерно и тут было так, с точностью, правда, наоборот: увидишь паркетину за стеклом засунутой наискосок дверной ручки, вали обратно и не пытайся качать права, то пароль: ни своих, ни чужих в роту ни под каким соусом не пустят, сикайте и какайте, где найдёте местечко, валите и не оглядывайтесь, нахождение возле двери и лишние минуты раздумья, будут расценены бдительными дневальными, как попытка напомнить вам о том, что паркетина, не только запорное устройство, но и боевой меч самурая и бумеранг бушмена в одной упаковке. ????? сколько успело выскочить в горячке солдат на крыльцо, столько вопросительных взглядов и получилось. Ну, что встали, как вкопанные, чего ищите и головами мотаете, нету снега и не было, тут всегда так, то, чего не ждёшь, в самый неподходящий момент привалит и засыплет по шею, а то чего просишь, только 31 го и сбывается, нету снега, дневальные по роте смели, уага-га-га-га, строиться рота, быстрее, быстрее, вон какая благодать, как корова его языком за три часа слизала, был и нету, одна хлябь от него и проблемы. Вот сволочь, всю ночь с обеда лепил, всё наскрозь промокло и разбухло, не мог полежать чуток, всю ночь гальмовали по нему колёсами, юзали на мотоциклах от края до края, плелись с закрытыми от лепнины глазами и на тебе, здрасте, я водою стылой стало. Твою кочергу по боку, думали по сухоте поживём, меси час зарядки по воде, пропал день, пропало настроение, небо не то муть, не то свинец плавленый, щас зарядка, потом в парк погонят машины и мотоциклы драить и красить по-новой и так теперь наверно до весны. Шлёп-щлёп выбирая посуше, час на холоде, утренняя приборка, ледяная вода из обеих кранов, опять шлёп-шлёп до столовой и обратно, а потом шлёп и до самого почитай что вечера, только и слышно «хочу прибиться к берегу, да волны не дают». Да-да, именно не дают, накатывают один мотоцикл за другим, пригонят и в сварочный цех к Васе Грабовчаку, травить байки и вызыривать, не идёт ли красная армия в лице нашего командира взвода или кого ещё, не спалиться от начальства, не загореться от искр разбрасываемых Васей налево и направо, только гул его горелки и слышен, да стрельба гаснущей чаще двух раз в минуту карбидной машины. Одним глазом на бычок, другим на Васю, а потом обеими, для придания суровости лицу, на нас. Спасибо дедам, не попал бы на мойку с пятью такими же, как и сам, и знать бы не знал что этих мотоциклов столько у нас в роте, что пора выдавать американцам страшную немецкую тайну, что их у нас столько накопилось, что, чтоб враги не тешились, мы не волнуясь ни капельки при их внезапном на нас нападении, своей Бельгийской дивизией, сможем особо не запариваясь покинуть даже раньше намеченного срока, чем за чорок минут, пусть также не смеют беспокоиться, дембельские чемоданы захватим полностью и не приминем вернуться на неожиданно выпавшее нам испытание, но не раньше, чем сумеем закинуть припасённые в чемоданах подарки до дому, до хаты, пусть не смеют беспокоиться, времени нам на наших конях хватит на это ещё до того, как они успеют докатить до нашего родного Галле. Нет, Галле мы отдавать не собираемся, пусть и особисты об этом не тратят на нервы драгоценное время, мы только одним глазком, а то знаем мы, чем заканчиваются внезапные неожиданные скоротечные войны, из-за их скоротечности и тряпки могут со жвачкой в чемоданах попортиться. Во-во, правду говорят, не вспоминай лихо, оно и не вскочет, как чирей на видном месте, только этого и не хватало. Вот вам и Юрьев день, бабушка Брунгильда, на самую мойку припёрся старлей, мало ему скамейки хватать стало, нашу территорию поганить стал, заткницесь, вы! Как мёдом тут намазано, то замполит припрётся, то этот усатый нянь, сейчас сигаретами кормить станет, подходец известный, спасибо сам не курю, сахару просить бесполезно, но нервы потрепать хочется. Здрасте, здрасте, курите, спасибо, цап-цап лап-лап, одну в рот, вторую про запас за ухо, умно, но глупо, кандидатики и дедушки всё просекли, уже кучкуются. С тылу свои, спереди свои, а рот не откроешь, любое слово и ты уже стукач. А то не важно что он спрашивал, важно, что ты с ним заговорил. Зуб болит и шланг из рук не выпадает, струя ледяная, да вреда меньше, чем от этого дятла усатого. Перед маршем всё возле нас, мопедов, тёрса, как кот перед рыбалкой, а сейчас и того больше, на хитрость пошёл. Не спрашивать первым начал нас, а про самое интересное и покупаемое нами, сразу про отпуск, ах ты хитрило, но про отпуск слушать и едалом щёлкать, кому не хочется, и деды купились на пустышку, туда же, на голый крючок, как бычков ловить принялся нас, на «бульк» по воде грузилом, но оторвать уши от его елея не так просто оказывается. На минах подорвались первые деды: а что за стрельба ночью была? Какая стрельба, откуда вы слышали? По автобату, говорите, с машин проезжающих мимо, прямо по вышке? А мы и не в курсах, вот спасибо, вот молодцы, о бтительности надо всегда помнить, а кто слышал сам выстрелы? Аааа, никто и не слышал их, а откуда разговоры об этом пошли, ах на марше ночью рассказывали, нука-нука, отойдёмте в сторону. А мы оказывается с Витей всё-то интересное и просмотрели, делая немыслимые объезды, спасибо на аварию поглядеть дважды удалось, а вот про выстрелы промазали, а все уже знают. Ясно почему ноги от скамейки старлея сюда занесли, к скамейке в парке против гаубицы пушкарей, духи добровольно-принудительно должны приходить, там всё отработано, забил стрелочку, сети развесил на клестов и сиди в засаде жди, когда тварь прилетит, делай ей подсечку и в клетку совести, а про стрельбу с автобана по автобату, это уже распространение слухов, за этим ножками, ножками и по следам «очевидцев», которых в комендантской роте «сам не видел, но все говорят» ровно столько, сколько солдатских книжек выдано. Дело к обеду пошло, мотоциклы, почитай что все до одного, вымыты и просушены воздухом, а проклятый особист всё не уходит из парка и не уходит, одного за другим к себе подзывает, да кругами по парку на виду у всех ходют, внимания к себе столько собрали, что за «поговорить» готовы полводил и мопедов тоже записаться в добровольные помошники гестапо. Что марш, колёса, а колёса сами, как известно , по себе крутятся, от одного призыва к другому, а настоящие обстрелы советских гарнизонов не каждый день случаются, теперь понятным и достоверным становятся разговоры про «обстрел вышек с часовыми автобата, расположенного, где-то за городом, но нам вроде и не принадлежащего». Но какого чёрта тогда мы должны отдуваться объяснительными за тот, огород на яком кавуны повкрадалэ ничью, как выразился один товарищ из нащей компании, их постреляли, а таскают нас. Отселить надо определённо с нашей роты этих самых особистов, вместе портретом их фюрера, батьки Андропова, что понавешали на своих стенах, как в отделе через дорогу, так и в кубрике нашей роты, нечего своим понавешиванием обижать нашего старика, товарища Батю, прапорщика Советского Союза, который всем сердцем и поит, и кормит, и переживает о нас с пользой для Родины, и которого каждый раз обижает вид картинки в святом угле, не с его физиономией, а с видом того неправильного батьки из КГБ, которого должны не уважать, как его, старшину роты, а бояться, а к чему в такой благополучной роте иметь на стене в кубрике пугало, от которого одни тащатся, а другие ночью занавески на окнах плотнее подтыкают и телефонные аппараты прячут до утра в двухслойние скрыни. Спасибо Вите и товарищам лётчикам-мотоциклистам, спасибо, что отвели от товарища назойливого и тыкающего папиросками старлея и направили по ложному пути, не фига всю физзарядку было тереться возле Толика, будующего водилы самого товарища полковника, отца всех особистов в Галле, хохлы все любят язык почесать с утреца, похвастать знаниями и новостями поперед усех, но киевские хохлы, это чистые тебе украинцы, этим хохлам, новости ребуется рассказать даже не столько для удивления и сражения на повал слушателей, сколько тем, что статусу сказок и сплетен будет придаваться особый статус национального превосходства одной нации над нацией менее значимой, чем украинская и с этим по-любому вы должны будете по-любому согласиться, иначе бильше вид мэнэ ви бильшэ ничёго нэ почуйетэ, я сказав, так сказав, усэ баста, видидить видь мэнэ, бо мини з вамы бильшэж нэ интэрэсно. Снег растаял, следы вчерашнего затёрты и смыты, то-то особисты после прибытия в роту, опять умчались из парка в спешке, вот куда их нечистая от рождения, понесла, Все кто мало-мальски послужили в роте, понаслушались всяких «обстрелов» и «нападений на часовых», может правда, а где-то и вымысел, но не будет аж целый старший лейтенант полутра заниматься собиранием народного комендантского фольклёла, половина взвода пакироски раскуривает с барского плеча, да «а ещё кто спалился, кого к ротному потащили, что в роте происходит?», не зря своих из мазуты на срочный инструктаж в учебный класс потащили сержанты, туда, в подвал роты, а где наше начальство и почему мы в парке одни с мопедами и тихо журчащим шлангом с водой на мойке. Сколько будем служить, столько и слышать будем про нападения, обстрелы, побеги с СОЧИ, про миссии иностранных враждебных государств и про многое другое, но вот и обо мне вспомнили. Аж целого одного посыльного со штыкножом в парк снарядили, ну, спасибо вам, бегу впереди дневального из парка. Бежать не много, метров сто, через КПП, мимо спортгородка, вдоль здания двухэтажки и вот они белые ручки дневального. Какая встреча, как и не расставались «ноги, сука, вытирайте, будете в наряде, сами узнаете!» Спасибо, не надо, в наряде нам ещё, сказали, рано бывать, спасибо, как-нибудь в другой раз, в наряд по столовой, да хоть третий раз в этом сезоне, два по неделе подрят, легко, но по роте, не извольте беспокоиться, самолично от ротного про вас батенька слышали, что топтать вам отец родной это место в аккурат до лета, летать вам не перелетать, залётчик вы образцово-регулярный, а нам, простите, налево, вот в эту самую дверочку. Товарищ старший лейтенант, рядовой Мельников по вашему приказанию явился. Дурак, являются ведьмы ночью на метле в сны солдатам, а вы, товарищ боец, прибываете, когда я вас к себе вызываю, вам понятно? Повторите! Выйдите вон и войдите, как положено солдату комендантской роты, товарищ прапорщик (к старшине роты Верховскому) займитесь молодым бойцом, чувствую не хватает ему вашего внимантия. (есть, товарищ старший лейтенант, займусь и ось як скоро). Плакал мой отпуск в следующем году, это всё, что я успел накопать о себе в эту минуту. Тук-тук, товарищ старший лейтенант, разрешите войти? Разрешаю. Товарищ старший лейтенант, рядовой Мельников по вашему приказанию явился…. «Головка от патефона, но не боец комендантской роты! Выйдите, товарищ солдат и обратитесь к своему командиру по уставу» И в следующем году отпуск придётся временно до дембеля отложить. Тук-тук, разрешите войти? «Если вы мне сейчас опять заявите, что вы явились ко мне, для вас это будет последняя попытка в стенах этой роты!» Понял, не тупой, понимаю с третьего раза, икры ног вспотели, этого со мной не случалось даже на экзаменах в институте, в отпуск поедем через год после моего дембеля, ротный сейчас об этом ясно и чётко сказал, чёртовы ктно про царскую армии, явился, явился, надо же, как крепко в голову втемяшилось! Тук-тук! Стою дальше. Тук-тук! Дверь резко рвёт кто-то ручкой на себя и меня втаскивают за шкирку в канцелярию. Ротный стоит спиной ко мне и чешет ногтем под фуражкой, понятно и без слов, принять доклад некому, но плечо болит от хватания за дверью. Где часы? Молчу. Отпуск откладывается ещё на год. Так, ясно, отпуск после второго курса института, сразу через два года после дембеля, в деканате про ротного ни слова, отчислят на первой сессии. Где часы? Часы достаю из кармана, отец подприл за 30 рублей, когда исполнилось 18 лет, нате, на кожаном ремешочке. Где часы? Всё, снимаю ремень иду сдаваться начальнику караула гарнизонной губы, добровольно с доплатой, часы и ещё хорошие сапоги в придачу, хоть на полсуток, до утра, от ротного, под дверью ворот гаупвахты, только не смотреть ротному, замполиту, всем взводным и старшине роты в глаза. Где часы? Больше прикидываться идиотом с печки не получается, ноготь ротного перед его же глазами, насекомых не выявлено: Где часы, я спрашиваю, часы, что были у тебя ночью на обеих руках? Ораниенбаум или Рагун? Куда дальше везти, до бензину старшина жадный, кто и во сколько повезёт, успею ли выковырнуть из заначки в хлястике шинели свои 30 рублей, какую причину придумать, чтобы их забрать? В отпуск сразу по выходу на пенсию, ну его ротного, ещё прознает, что всё таки отпустили от кого, хана тому директору вместе с главбухом. Где часы, последний раз спрашиваю? Отдал. Кому? Тем, кто дал. Зачем отдал? Они же не мои. А зачем брал у них? Чтобы лучше время знать. Понятно, товарищ старшина, займитесь сразу после беседы. (есть). Что ты собирался делать с часами? Ну, так чтоб время смотреть. Тебе, своих часов мало или они у тебя другое время показывают? Молчу, но пока сквозь пол не провалился, то ли очи не тре, то ли в подвале очи у тех, кто часы заставлял, мало того, чтобы брать, так ещё и удачно сбыть немцам, да не просто так, размытарить собственность по фрицам, а по прейскуранту, что за 360, что за 380, а что покамандиристее, так и за все 500 марочек. Где эти часы сейчас, фамилии? Интересно, а перед обедом на губу принимают добровольцев или надо обязательно 6 часов вечера ждать? Что в карманах? Ничего. Принеси те часы. У меня, то есть, я хотел сказать, я их все назад поотдавал. Товарищ лейтенант (к замполиту) отведите этого субчика, раз он не хочет здесь нам все по-хорошему, своим отцам командирам рассказать всё на чистоту, отведите его в особый отдел и пусть его себе оставят, в роту не пускать. Дневальный? Я товарищ старший лейтенант! Я больше не буду, да, это из меня воздух пошёл, потихоньку без нажима, я ничего не собирался продавать, твою кочерыжку, купился, то естья хотел сказать, что я и не думал этого делать, а взял, чтобы отстали. Вот это другое дело, в следующий раз, когда тебя будут часами обвешивать, доложишь лично мне, ясно? Повтори! Ясно, товарищ командир. Чуб прилипнуть успел на лбешнику, наряд вне очереди, и сегодня же, запишитесь у товарища стапршины роты, там тетрадочка на тумбочке у дневального, всё, выполнять! Ножки не в одну, не в другую сторону, часы «полёт» в правой руке, шаг к двери и на вылет из комендантской роты, это я уже понял по тому, как в мою сторону ротный махнул рукой и вдогону «почему скрыли об аврии на дороге, кто ещё знает про мотоцикл?» Дайте мне таблетку от жизни, я её съем и умру прямо тут, искупая провинность, но почему про мотоцикл так вскользь, почему про часы много и больно, а про друга на погибшем марше так нисколечко мало? Друг мой Вовка, лучше бы ты назло ротному разбился, хоть тогда заставили бы ротного много и хорошо о твоей погибели говорить и начали бы именно с тебя. Я и все кто там был, но я ничего не видел. Вот это уже хорошо, это по-нашему, мотоцикл видел на обочине, тащить тащил, чинить помогал всей грудью, а видеть не видел! Уберите этого, как тебя? Мельника, значит, с глаз моих и подальше ( всё, здравствуй Либероза-Миллероза, там в таких кадрах в настоящий момент острая нужда) и чтоб из нарядов не вылезал, а за помощь товарищу объявлю по роте отдельную благодарность, всё, идите товарищ солдат и подумайте над тем о чём мы тут с вами беседовали, как следует, думаю, товарищ старшина васч этим временем обеспечит сполна. Вот и воговорили. Как вышел из канцелярии и вышел ли вообще, но дощечкой пока в лобешник не заехали «нечего тут перед дверью с открытым ртом стоять, тут люди только, что полы надраили, пошёл вон отсюда! Тетрадочку мне, ротный попросил дать. Не попросил, а приказал, нууу друг, тебе очень сильно повезло, наряд я у тебя самолично сегодня принимать буду, готовься, вот тетрадка, пиши на последней строчке свою фамилию ….. огогогогогогого. Я слышал ты там, что-то про часы распинался, скажешь ротному, урою лично, дедам ни слова, не было разговора с ротным, но в следующий раз мои часы первыми будешь продавать, с этой минуты, а потом остальных, никому ни гу-гу. Причиной появления вопросов о часах была мелочь, часами торговали и при ротном, когда он сам был командиром взвода регулировщиков и дело было не в часах, поймать пытались все командиры, да как словить-то торговца, когда он один на один с городом или деревушкой, а твой мопед или «зебра» катит дальше и дальше от этого места. На фрица жадного попались, всучили тому в самом городе Галле, часы и вдули ему в уши про то, что они настоящие «командирские», а тот Ганс и пришёл с ними в штаб и на стол, нихт, не командирские, пусть меняют взад, без командирских не уйду, командиров у вас много, давайте или деньги или часы, но часы лучше. Пропала звёздочка ротного, как мой первый отпуск, нашли «подлеца», часы вернули, а на вопрос самому торговцу «ты хоть сам видел хоть раз в жизни часы командирские?», тот и ответил, что да, видел, вот они перед вами первого часового завода, за 43 рубля! Часами по мусалам и получил за неверный ответ, а нечего Родину позорить некачественным товаром, а если по-правде, а я и до сих пор сам ни разу не видел настоящих командирских часов, видел подделки, но чтобы определять скорость движущегося автомобиля или скорость полёта снаряда из точки «А» в точку «Б», ни разу! С часами проехали, разбор полётов продолжался, к ротному по одному, по двое стали прибегать залётчики, участники вчерашних торгов и обменов, кто пил и ел какаву, кто обещал в следующий раз аккумуляторов и радиаторов списанных захватить, кто обещал на дочке жениться, сюда их всех, к ротному с замполитом в канцелярию. Очередь за мной к тетрадке выстраивалась приличная, но мне больше всего повезло, я стоял у горнила первым, куда теперь из роты дальше идти и чем заниматься, никто не сказал, а мне оно и не надо самому было, если уж дощечки не торчало в дверной ручке и вход в помещение роты был свободным, раз дневальный на тумбочке занялся другими преступниками и помогал им проходить исправление, подсказывая методику выполнения записей в наряд по роте, то можно было сначала в туалет, а потом в подвал прошвырнуться, а чтоб согреться и сачконуть от холодных работ на мойке, а больше некуда идти было, в кубрик не сунешься, там кругом приборочку дежурные замутили, попробуй мимо дневального шаг в сторону любого помещения и первого этажа совершить, тут и ляжешь с ампутированными почками или мозгами, выход один, в сортир и руки помыть в подвале в умывальнике, десять минут в тепле, но это так много для зимы. Зря попёрся на второй этаж, надо было сначала в подвал, дневальный сидел прямо у лестницы на подоконнике и со скучающим видом пялился на улицу в сторону столовой артполка, сидел и ждал меня.
Владимир Мельников 3: Продолжение рассказа "Наряд по роте" часть вторая. Да, он так и набросился с этими самыми словами « ты, где, сука, ходишь, я тебя уже второй час жду, быстро схватил «Машку» (полотёр) и метнулся по коридору, пять минут на всё провсё, три минуты уже прошло! « Я не могу, меня в парке ждут, я там мотоциклы мою», «Ах ты, сука и мотоциклы ещё моешь, надеюсь, мой не забыл помыть, ты его должен был самым первым вымыть, вымыл, я спрашиваю? Не знаешь, какой мой мотоцикл? Ну, я сменюсь вечером, ты мне его всю ночь драить в потёмках будешь, ты мне его не только мыть, вылизывать по частям его будешь и я тебе это обеспечу, пошёл вон, по коридору а я ещё посижу здесь» «но я не могу, меня будут деды искать, они будут волноваться» «волноваться? Да ты знаешь, как я сейчас волнуюсь, у меня сердце кровью обливается от тоски по дому, а ты мне здесь мозги компостируешь салага, давай, вперёд, скажешь прапорщику Дементьеву, что ты тут задержался» ( прапорщику Дементьеву? Он уже прапорщик? А я и не знал, что так может быть, а, ну да, он ведь тоже почти, как старшина роты, по тем же портянкам специалист, наверное так можно, ну, тем кто сначала с портянками дело имеет, им и присваивают звание старшины роты, что соответствует званию прапорщика, хм, быстро Дементьев из каптёров в прапорщики перебрался) Ты работай и чё-нибудь мне рассказывай, а то с тоски сдохнешь, что там ротный у тебя выспрашивал с контуженным (с замполитом по ихнему), про часы не спрашивал, или ты сам на четвереньках в зубаз ответ принёс им? Да, спрашивал, но я не сказал. Попробуй скажи, быстро уроем и маме написать об этом не успеешь. Чё ещё было? Да, так, шварк-блямк, шварк-блямк, шварк-блямк полотёром от стены к стене, а мне в спину опять приставучки делают, ты не мычи, понял, да? Чёрт бы меня побрал, поссать тебя понянуло не в то время, можно и на мойке было отлить, вот ишак, теперь ещё подметать наверняка после себя же самого и заставит. Так и есть, лови щётку, да, почище по краям бери, а то старшина роты увидит непорядок и Кондратий его хватит, лучше, лучше, да ты не шлангуй, ты мети, вот, вот, а теперь всё в совочек и быстренько урны из сортира с бумагой и на свалку, и не дай Бог кто тебя с ними словит, скажешь, что сам взял и решил вынести, что, мол, полные они были, а тебя учили, что если, где непорядок кто заметит, тот самолично устранять его должен, понял? Угу, понял. Писец, рыба такая есть, если с квадратными фанерными урнами в руках кто из окна роты увидит, то через день на ремень мне точно не слезая с тумбочки, туточки перед глазами ротного, как тузику перед хозяйской дверью и сидеть, ой блин, поссал называется, вот так они и дневалят по роте деды, да кандидаты, а вечером самому в наряд заступать, а страшно! Полотёр в сторону, совок в руки и в туалет, две урны битком газетами мятыми набиты, когда успели, завтрак с голубиное яйцо был, откуда люди силушку черпают. Ну, пошли с какой тихонько и незаметненько, по лесенке вниз, мимо двери ротного, на крыльцо, урны в одну кучку от себя, чтоб меньше палиться, волосы на затылке тихонечко вверх, очко вниз, и тоже тихонечко ойкнуло, пронесло. За берёзу, на ту сторону и за общежитие, здравствуй ротная помойка, а вот и не угадал, с тачками людишки в форме с чёрными погонами и пушками в петлицах, соседи, пушкари, тоже задроты те ещё, лица замученные, ремни потуже моего, шинели жевали всей батареей, из БУ наверное, как у пленных, только с хлястиками. «Зёма, закурить не будет?», да, тебе зёму надо всей ротой по стране Советов искать, сразу и не определишь из каких будешь, но помыться бы недельку с каустиком тебе «зёма» не мешало бы. Не курю я. «А принести не можешь?», От кого? «Ну, от своего призыва, у нас совсем с этим плохо, всё отбирают в первый же день». Хреново, но по-русски говорит без акцента, но помыться бы не мешало, земляков такому до дембеля не сыскать, откуда-то сам будешь? Баскунчак? Нет, первый раз слышу про такое, в Астраханской области? А где это? Неа, не знаю и сигарет тоже нет. Да нету, говорю, откуда. Корзины вверх дном, а земляки ещё объявились и все мои, а я и сам не знал, что живу на свете, а у меня столько родных, шутка ли, страна Советов, два лаптя по карте в любую сторону и ты тоже можешь записываться в книгу почётных земляков. Надо бы уходить, да что-то не пускает. Вон ещё земляки повылезли из щелей, гнездо у них там, что ли, только куча с брикетом за столовой артполка одна одинёшенька лежала, вдруг люди из-под земли понавылезли на слова о куреве, чёрные, этих и мыть не придётся, спросили про отсутствие сигарет и снова половина в круглые люки полезла. Сетка не частая отделяет нас от землекопов, а чем они там занимаются, не разглядишь. Рудокопы или землекопы? Углеукладчики, люди ручного труда, там у них кочегарка и это солдаты, которые забивают подземные бункеры бурым углём, вот почему произошла ошибка в выборе земляков, перепутали, но закурить попросили правильно, хотя я считаю, зря, если у них там «ад» полковой, то зачем душу травить ещё и сигаретным дымом, в тех закромах подземельных людям фильтры специальные в бронхи устанавливать надо, чтобы смогли дожить до следующего раза, когда я приду с урнами сюда, чтоб снова спросить, нет ли закурить, и откуда я земляком буду. Корзины из нашего туалета пахли лютиками, а я этот запах-то с горяча и не признал, точно, полевыми лютиками в сравнении с теми запахами, которые исходили и чёрных дыр у кочегарки артполка, из дыр и от нежданно вынурнувших земляков. Дело шло к обеду, к середине, между завтраком и настоящим обедом, как определил? Да опять по землякам с носилками, кто не искал земляков во время службы, да все, а чем мои вопросы хуже. Углекопы кидалы подняли пыль столбом вокруг своих куч и дыр, эта пыль совсем их поглотила и они мне стали больше не интересны, Баскунчак, Грозный, Тиберда, Вологда, Хабаровск, нет, не зёмы и не зямы, а вот эти с железными носилками, что выплыли из входа в столовую пушкарей, вполне могли за них сойти, тиха Украинская ночь, слышны слова Украинской мовы. Скажете, что хохол не земляк кацапу, дудки, земляк, не стали бы они сраться между собой по любому поводу, не пошла бы гулять по свету народная Украинская поговорка «шёл хохол, насрал на пол, шёл кацап, зубами цап», не смешно? А вы местами хохлов с кацапами в ней переставьте, то-то. Земляки. Уходить бы мне пора, да разуверился я в доброте моего «пахаря», что дожидается на втором этаже, того, у которого всё сердце без остатка кровью обливается. Помойка, скажете, но какое место интересное, вот баркас с немцем подъехал, тоже щас спросит на своём, не земляк я ему буду, во-во, я так и знал, «я, я камараде, зёма , точно-точно, Подмосковные вечера тебе наверняка до сих пор снятся, земеля, жаль в проекте меня тогда ещё не было, папка с мамкой сопли в кулак сами собирали, хенде Хох с вилами» Всё говно на газетках вилами подгрёб и в корзины, ни одной стекляшки не пропустил, всё в новогодние подарки себе обратил, я и не думал, что ты тоже мусор, но только местный, не знал, что это твоя пасека, а я с земелями твои пчёлы, все какашки на бумажках в свой улей ташишь, вся ГДР на вторсырье, как на иглу посажена, богато живёте за счёт моего кишечника. Чем хуже пища у земляков в столовой через дорогу, тем больше твой сбор сегодня и завтра. То-то повадились, из парка нашего не вылезаете, все радиаторы с аккумуляторами подчистили, все бутылочки из-под колы и молока, Плюшкины, швайне вашу мутер. Найн, говорю, найн, у меня свой официр на фтором этаже с полотёром, нихт помогайт, но, ЕС будет идти нах Хаус, геен шпацирен, да-да, не буду тебе помогать, был бы при штыкноже, тогда подумал бы, а так, не могу быть тобою припаханным, статусу у тебя Трошки не хватает, да и какашки я пришёл не подбирать и в утиль сдавать, а наоборот, пришёл от дерьма избавляться. Пока, пока, ауфвидерзеен. Пошёл ты, за папироску за которую наверняка слупцуешь 20 пфенингов, вилами махать на тебя барсука, сигаретка хоть и «солнечная», да за обрубок я работать на фрицев не подписываюсь, вооон тем, с носилками предложи, они давно искали на свою жопу приключений, вон ещё пара с блестящими от цинка носилками подошла, зови, эови не бойся, эти за папироску твой «баркас» до Мерзебурга на вытянутых руках оттахторят. Айне сигарите, ком, ком, давайте, правильно, забор не такой, чтоб через него не перелезть, так себе, сеточка в рамочке. Гут, гут, вилами, а ты носи в свою нору барсучью и второго угости сигареткой, вон к сетке прилип мордой, руки посинели от холода и в глазах тоска смертная, меня мой ждёт официрен на втором этаже, вас свои, а носилочки-то у вас, как я погляже не чета моим корзиночкам для туалетной бумаги, такими носилками тигры подбивать можно, была бы мортира подходящая, что же вы в них ложите? Всё становится на свои места, прощаются земляки, почти, что как родные, доходит потихоньку, что это я тут гость редкий, а фрица вся дивизия по запаху за выстрел гаубицы чует, тут к его припахиваниям привыкли и пообвык и он видать сам, айне сигаретен и коробочка вторсырьём может давать прощальный гудок и такое происходит тут, по всему, много лет подряд, как бы не с момента ввода дивизии в Галле, место тут бойкое, дерьма, завёрнутого в газетные фантики фатает, и паковка соответствует товару и рабсила за сеточкой всегда имеется, айне кляцне сигаретен, Боже, как видно тяжело на первом году курильщикам. Айне «баркасе» как и не стояло у свалки, носилки на горба и с сигаретой в зубах к яме. А уходить тоже не хочется, знаю, припашет, пусть хоть время подольше потяну, пусть на свалке, но работать на дядю с больным сердцем не хочется. Может, лопнет-то его сердце, сам вон верещал, что последняя стадия у него, раз стало обливаться кровью, всё, не жилец, такого бы лучше сразу на дембель, не то дороже дорога к дому для штаба дивизии обойдётся. Много говорили на ночь глядя деды, плохо говорили про Германию, страшно здесь, а вот теперь и сам поверил этому, место маленькое за оградой у столовой артполка, а сколько дырок в земле понаделано, в одни вагонами уголь заталкивают и кричат «Мало! Бросайте снова», в другие прямо целые люди с носилками пропадают, раз и нету пары духов, точно привидения, но звук носилок слышен. Опять исчезновение, прямо КИО какое-то, подошли к бетонному пасынку-колодцу, шасть и больше не видно, только чавкает оттуда кто-то, наверное, их уже доедают вервольфы, а носилки используют заместо подносов, носилки чистые, отполированные, наверное, из специального немецкого сплава, такие носилки только втроём-то и носить, больше с ними делать ничего не получится, по весу они с двух духов осеннего призыва будут, одни ручки чего весят. Почему именно исчезают люди в этой пропасти именно с носилками, и что там так чавкает долго, откуда нечеловеческой вонью силоса потянуло. Ночвы-носилки, а именно так эти тяжести называют на Украине, показались из преисподней вместе с духами, первая пара отбилась от условного противника и забрав его трофей в виде носилок квашенной капусты, показалась над обрезом бетонного колодца до половины целого туловища. Корыто парило и накрывало этим паром, имевшим запах кислейшей в мире закваски из капустных листьев, затоптанных сапогами АЗК, надетыми на этих самых же духов, затоптанных под чавканье, похороны бычков в рассоле, лёгкое разбавление рассола естественными испражнениями солистов прямо в эту самую яму, ничего страшного, соль она и всюду соль, в таком объёме и рота сходит по маленькому, никто и не почувствует, сами сходили, сами теперь и скушают. Вода с капустой на первое, капуста без воды на второе и вода без капусты на третье, кончай перекур, перехватывайте носилки, жопа в мыле, пока накопали этой кислятины. О Вова, беги отседова и поскорее, никому об увиденном не рассказывай, вето на это тридцать лет и никак не меньше, забуть и перекрестись, ешь свой плов и макароны по-флотски, лижи сапог правый у командира роты, пиши конспекты в тёплом кинозале, не ерепенься пиши, не умничай по поводу и без повода, чушь собачья, но соглашайся, ибо капуста из этой ямы и её вкус до самой смерти тебя во сне будут преследовать, а ещё не более чем год назад эта столовка была для всех поколений комендантской роты домом родным, и слава Богу, что на год ты Вовкин хвост, в своей бурсе задержался, изучая точные науки «борьбы Фазы с Нулём» Гётте. Рано, (забегая вперёд ) ты Вова радовался своей сытой и вкусной жизни, не далее, как по весне жить тебе вместе со всей комендантской ротой на пустыре, между тиром и общагами в палатках целых два месяца и именно в этой чудной столовой не кушать, а просто и по солдатски, принимать пищу, принимать пищу и косить глазом из строя на пустое здание роты и не мене холодные стены шоколадной столовой, кушать вам коменданушки и в этой и в ЗРПшной столовой, здесь и приезд командующего встречать и рысканья по столовой вам ощущать и чистоту в залах временную видеть, видеть, да очень коротко. Посуду чистенькую соберут и грязью «дорогу жизни» снова закидают и появятся снова у вас ложки с дырочками в серге и чайники с проволочными ручками, покрытые не то слоем жира, не то слоем тавота. Но хорошо, что плохое нам видеть не дано допрежь дня раздачи слонов и на том спасибо, иду, иду, почти ПТУРСом, как вы и велели, а подзадержался, так от ротного прятался, за углом, он как раз в окно, долго так смотрел, наверное, в мою сторону. Вот он мой лобик, бах, бах, ах ещё несколько, хм, не на тот бок кость кинул, да, помню, шесть выпало, да а по совести, говоря, на твоём кубике-самопале всем известно в роте, все стороны только шесть точек и содержат, по приколу тебя этому все в роте «шестерик» и кличут, лыбишься скотина, рано радуешься, уедешь ты у меня на дембель, я уже знаю, что я сделаю с вами и вашей парадкой, придёт и на мою улицу праздник, поразъедутся твои смычки, повыдёргиваем и у тебя пёрышки, по одному, но отыграемся. Правду говорят, как с утра, что незаладится, так и весь день пройдёт с перекосом. От одного ушёл, как Колобок в сказке, но к другому в лапы попал. Надо же так лохонуться было, послушать приятеля того барбоса, что Дементьевым назывался, идиот, зачем я начал свой доклад ему с приставки «товарищ прапорщик»? Ну, как я мог поврить такому пройдохе, как Сергей, пройда, а не пройдоха, вот сволочь, подставил и глазом не моргнул, а я как последний столб в переулке, стою посреди парка и в лобешник собираю новую порцию тяжёлых бронебойных в самую переносицу за того самого «товарищ прапорщик Дементьев». Кто разрешил повысить меня в звании, спрашивает товарищ вовсе не прапорщик, без моего на то согласия, уж не сверчок ли Серёжа, отвечай, скотина! Иду на перехват, а в кино писали «иду на грозу», отваливаю от трёхколёсного крейсера Дементьева и выхожу на вираж, делаю горку ручкой и с нижней ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж заканчиваю свой манёвр « товарищ сверхсрочник, полковник Дементьев просил послать вас на хутор бабочек ловить, только не бейте больно, он просил этого не делать, вам привет и он вас ждёт сегодня у себя в каптёрке в подвале сразу после отбоя, просит не опаздывать, доклад окончен». Набычился и испугал дедушку! Но товарищ полковник просили, чтоб не бить, ну, то есть Дементьев сказал, что если вы узнаете о приказе товарища ротного полковника, то бить не будете. Запомни салага, это мне, солдат салагу никогда не обидит, но запомни и следуещее, дед никогда не опаздывает, дед может только задерживаться, набычился и сказал громко дедушке: УУУУУ! Чтоб вас всех одной атомной бомбой в куски порвало со своими «набычился» и «напугал дедушку», чтоб вас ротная «норка» всех во время наряда по роте засосала в себя, понапридумали от безделья условностей и не можешь понять, где правда, а где ваша глупая фантазия, вот живи и думай, где оно душе легче, в люльке мотоцикла метелью забрызганного или вот тут возле тепла, перемещаясь в поисках истины между одим дедом, дневальным по роте и не менее чудным другим дедушкой, в самопывышении вознёсшимся аж до командира полка. Хорошо правда следующее, в первый наряд заступать страшнее смерти, это все помнят, в наряд легко записаться, но выйти из него, удачно сдав следующей смене дежурство, это тоже все помнят, это на уровне малой золотой медали, а позитив для меня образовался в том, что спасибо случаю, я досрочно поступил в наряд по роте, не успев нацепить на пояс штыкнож, успел половину ротных дел поделать, получить за работу полный расчёт по известной только дедам и духам система проведения взаиморасчётов за качественно выпооненные подрядные работы, познакомился с устройством ротной мусорки, узнал, что есть огромная страна и все солдаты в дивизии мои земляки, что есть прекрасный город Баскунчак и что капуста причислена к вкусной и здоровой пище в нашей армии, и что я могу с гордиться этим и с большим уважением носить шеврон «капуста» на рукаве своей шинели. Спасибо за разнообразие выпускаемых малыми партиями костей для игры с человеческими черепушками, буду знать, что все стороны «по шесть точек» тоже разновидность костей для игры на фофманы и нечему тут удивляться, некоторые монетками не перестают брезговать и предлагают слазить к ним в карман шинели и вытащить оттуда одну штучку на счастье, каков номинал той монетки, столько вам товарищ солдат и нарядов от имени замкомдива, да я вам про это ранее описывал, весёлая жизнь в Советской армии, есть о чём на дембеле душу отвести. Вся рота готовилась к следующему этапу гонок, впереди предстояло серьёзное и качественно новое испытание для всех нас, сто километров сказки для подростков, 500 км работа для мужчин, справимся ли. Четыре десятка единиц техники готовились к этому событию, в три ряда перед ангаром тире боксами, расположились уралы, зилы, газоны, газики, уазики и прочие трёх и четырёхколёсные твари, твари потому, что покоя нам от них ни днём, ни ночью, не поссать (припашут в роте ) не пожрать ( загонят под Урал и будете раздатку пердячим паром вытаскивать ) и весь обед или завтрак рядом в кустах ляжет отнадрыва над тяжеленными штучками, ни поспать ( в наряды по роте стали духов, как в духовку на прожарку совать, совать вперемежку с дедами, то ли специально, чтоб жисть мёдом не казалась, то ли по недомыслию, записали и записали, нехай их, нет и не было в роте неуставных отношений, а дедовщиной нас не испугаешь, куда без неё. Кто порядок в ночное время без командиров будет поддерживать в роте), из наряда по роте и в парк под колёса, под передний мост, на яму таскать на трубе движки из-под капотов у раненых машин. Перед обедом наряд по роте старшина велел собрать, такое дело, вот они мы, знакомые всё лица, все участники автопробега в одной кумпании и битые и спасители и Витя Стога наш рулевой, а что по две сопли на погонах появилось, а вот этого раньше не было. Присвоили и забыли, а вот пришёл приказ, и сделали поправку, да замечание, почему, да, как не носил, положено, будте любезны. С такими новостями да нешто в наряд по роте, да на месяц в автопробег не страшно, Витя Стога своих не бросает среди серёдки, не привычно отдавать команды, не ссы, начинай Витюша, любую прихоть, хоть за шнапсом, только скажи «заводи» и мы у твоих ног. Таких людей не мало было в нашей роте, и очень здорово, что одним доморощенным сержантом стало на миг больше, уж если говно, так обязательно в мотоциклетный взвод, как в шрафную роту, одни Каины, не командиры, первый мотострелковый мотоциклетно колёсный взвод. Инструктаж то ли для Вити, первого сержанта из народа, то ли для всего наряда, год службы для старшины роты, самый надёжный показатель, мотоцикл битый сумел вытащить и доставить в целостности и сохранности с марша, не каждый бы справился, справится и в наряде по роте, это ещё не всё, уже подписан приказ по роте об отпуске, пускай пока не знает об этом, посмотрим, как с новой должностью справляться будет, поглядим, не рановато его Лемешко, командир роты, в бытность свою взводным мопедов, на отпуск Одессита двинут поперед моего любимого усеми фибрамими души, любушку-каптенармуса Дементьева. Что делать в наряде, понятно, ну, да, ну, да, подучим устав, угу, ясно, ночью не спать, нести службу, ну да, помним про двести заколотых шомполом в одно ухо, тьфу ты, в одну ночь одним единственным шомполом, крепко значит спали, да и наряд наверное не по роте был, если закололи 200, значит по армии Советского Союза и был тот наряд, ну да, чё тут не понятно и кому тут не понятно, когда если старшина роты начал говорить, оно сразу усеем и понятно становится, а попробуй своё мнение вырази, кивайте, кивайте Иваны головой, один хрен попадётесь, не далее, как вчера видели товарища прапорщика в универмаге, покупал большую партию носовых платков, известное дело для каких надобностей, чтобы проверять качество исполнения несения дежуоства методом снятия пробы пыли из самых недоступных для мысли человека мест, о как. Наука отбиваться и водить за нос старшину роты не сложная, хватает первых трёх месяцев, если иметь прилежание в этом вопросе и записывать все его новые ходы. Все после обеда в ленинскую комнату на «поспать», а мы подшиваться, подстригаться, подбриваться и «подмываться». Дело подготовки к наряду оказалось не сложным, пощипал щепоткой ногтей Витя наши подбородки, пропустил между двух передних пальцев гриву на затылке, фукнул разглядывая наши ногти на руках, малость подёргал, помурзыкал за волосы в разные стороны и сел подшиваться, это он пока продолжал по привычке делать сам, скромно жил ефрейтором, скромно начал царствовать сержантом, иголку в нитку и через край, да нет, не подшивы и не простыни, через край пластика, очень красивая и завидущая вешть, разок махнул мыльцем под холодной водой, о косяк полы вытер и на место двумя-тремя стежками и белее снега подворотничок лежит на табуретке, горлышком куртки сверху. Пока не страшно готовиться к заступлению в наряд, страшное в 6 вечера, наряд, сказали только мне по секрету, мы будем принимать по новому, но об этом чуть позже, просили не беспокоить, да и ни к чему нам раньше времени по этому поводу себя накручивать и измождать, велели силы не тратить и тщательно отдохнуть. С довольными улыбками на рожах нас встречали прежние дневальные, весело глазами подмаргивали, дали и машинку для стрижки и комнату открыть помогли и несильно поиздевались над глупышами, так, не война, лёгкая разминка перед боем. Дахау, время перед походом в баню, подстрижка, бритьё, короче, всё по правилам и норам, подготовка к восхождению на голгофу, чистенькие светленькие и ясные личики, то, что старшина роты прописал. Спокойного вам сна, арёлики, да, так и сказали, арёлики, а что это, да откуда нам знать, наверное что-то хорошее. Ложиться прямо в койку, днём и на виду у всей роты, да это из прошлого, это из учений штаба гражданской обороны, это когда просили лечь на носилки газом безвинно убиенным или сильно пострадавшим от завалов домов. Добровольно живому и здоровому человеку лечь и лежать на носилках у прикалывающейся и хохочущей толпы, как можно спокойно залезть совершенно официально под одеяло и нагло предаваться сну? Одни нервы, но спать надо, так сказали, иначе ночью нас могут запросто потыкать одним общим шомполом в ухо каждому, кто окажется этой же ночью в роте. А я ведь и верил этому, а почему я должен был не верить этому, когда я немцев боялся больше чем китайцев с атомной войной между нами. В чужом доме и спится фигово, спасибо рано подняли после марша, голова трещит и песок из глаз не высыпается, а с холода, да поевши плотно, чего не сделаешь для любимой Родины, всё, спим. Два часа и побудка, в башке полегчало, но соне расходится, движения спокойные и заторможенные, сопеть и делать попытки не упасть обратно на койку, держаться и сопеть, выходим, а зачем, время ещё было, можно было и не поднимать. Старшина роты и четыре мотоциклиста перед окнами роты на квадратах положенных не нами плитах, в шинелях, со штыкножами, сильные и красивые, все одного роста, комендачи, но недосып не проходит, старшина роты это тоже замечает и гонит и гонит свою пургу, жаль глаза нельзя закрыть, обидится. Говорит долго, но кратко, раз по пять, как для слабоумных повторяет, Интересно, а какое у него самого образование? Первый раз я чувствовал себя человеком, когда поехали на стрельбы, второй раз вчера на ночном марше, сегодня третий раз, не густо за два с половиной месяца, интересно, кому такая армия нужна, где от службы, одни подметания, да спичкисобирания, а служить то когда, в письмах пришлось больше подвигов описать, чем реально совершить, отстаёте, товарищ прапорщик с событиями, завтра письмо получу и что по вашему мне отписывать родимому дому и своей незабвенной чувихе. Скоро в своих письмах стану вести диалог наподобие рядового комендантского взвода, товарища Василия Грабовского, у которого ума хватило открытым текстом, ни капельки не шифруясь от цензуры, написать, что стал я маменькая с прошлой неделе возить не кого иного, а аж самого наиглавнейшего нашего начальника, товарища командира дивизии, Героя Советского Союза (которого видел вживую один раз, стоя на крыльце у штаба, во время дежурства по штабу, и то боком, не выпуская из рук метлы) товарища Ушакова Анатолия Васильевича. Вся рота с развода до ужина гоготала и покатывалась, представляя, как ежедневно Вася Грабовский, по утрам подгоняет к домика комдива свой ЗИЛ-131 с прицепом, сдвигает палатки в кузове и предлагает товарищу комдиву, не побрезговать теснотой и грязью от печек и мешков с углём, забираться в кузов и с ветерком пронестись до того самого места возле штаба, где Вася с метлой и видел однажды комдива, место говорит Василий, приметное, доставлю в лучшем виде, а после того, как закончу с уборкой перед вашими окнами, милости просим обратно, можно и в прицепе, на обед и в прицепе не стыдно заявиться, мы сами там однажды езживали, а вашим родным я как-нибудь сумею объяснить, почему не в кузове и не в кабине, думаю, они меня поймут, а вам я по секрету могу прямо сейчас ответить, вами же, и издан указ, чтоб в кабину посторонних не подсаживать, так, что извиняйте, надо было думать, прежде чем такие указы подписывать, а вас, товарищ начальник политотдела и сосед Анатолия Васильевича, взять на борт, даже и в кузов, не имею возможностей, нет, не из-за грузоподъёмности, токмо ради сбережения имиджа товарища народного героя, участника Великой Отечественной войны, не извольте беспокоиться, скоро вас Володька Мельников, из нового призыва, на мотоцикле подвозить будет, тому тоже в письмах грустно писать стало, про то, как уборкой территории, да мытьём бордюров занимается, совсем трошки походить ножками придётся, не берите это в голову, прогулки по свежему воздуху на своих двоих, очнь пользительны для всех категорий военнослужащих.
Владимир Мельников 3: Продолжение рассказа "Наряд по роте" часть третья, последняя. Смешинка в рот попала, но наряд по роте из прежнего состава это воспринял по своему, ножи в ружейку снесли, полы курточек за ремешочек подсунили к заду и на глазах у старшины роты слали, вроде, делать вид, что устраняют недоделки «ото ти самыйе огрехи, ти цвиркуныкы, щёй описля сдачи наряду надо трошки повбираты долой гэть», так он выразиться изволил и добавив для верности своих слов ещё одну не страшную угрозу «прыйду, самолично провирю!» Вот все страхи позади, глазам страшно, но руки делают. Я в первом наряде по роте, и что? Тепло, пока поставили на тумбочку, второго на улицу, третьего в подвал. Витя, как дежурный по роте повязку нацепил и сапожками, как девка на выгоне красуется, заметят, не заметят, пригласят на танцы, не пригласят, сапожки, что хромовые сестрички, чем они их до такого состояния довели, вроде, слышал, утюгом и хорошим немецким гуталином, полгода отслужу, сам попробую так сделать, утюг знаю из чего сделать, нихрома на складе у мазуты полно. А ничего на тумбочке, приделе, никто из старослужащих не будет задирать, да и пароль на батарее рядышком лежит, вот возьму его в руки и в дверную ручку, попробуйте до меня докричаться с улицы, маленькая паркетина, да сила в ней великая, пусть пока до поры полежит и ночью не страшно, суну и не возьмут нас голыми руками, ни с шомполами, ни без них. Интересно, как, двери в канцелярию то откроются, то снова хлопнут, и разговоры можно подслушивать, а всё слышно, я же не виноват, что орёте, все новости знаю, вот и телефончик чёрненький, жаль позвонить никуда нельзя, щас бы в Москве шороху навёл «а разговор заказывали, говорите, на проводе Москва, алё, Москва, я на тумбочке, у меня всё хорошо» вот новости, кому это интересно на том конце линии? «Лимон», кислятина, но запомнить придётся и 35100 тоже нельзя забывать, как отвечать дежурному по штабу, если проверят, тоже объяснили. Стою, балдею, дурак, но уже счастливый, пара моих корешей сама себе наряд у дедов пошла принимать, как надрают, с таким результатом и старшина принимать будет, за кого драят, сами себе и выходит не то сдают уже наряд, не то принимают для себя? Во, комедия, но очередь моя на второй этаж туалет драить, меняю пост на щётку с куском хозяйственного мыла иду принимать у деда второй этаж и туалет типа сортир в два окна размером. Спасибо за помощь, товарищ Сергей, я бы ни за что не догадался, как правильно мыло каблуком сапога к кафельному полу прибить и воды напустить по самую щиколотку. Писсуары первые номера мои уже отдраили, за мной унитазы лежачие (без бачков) два, раковины две и полы два, стены по всему периметру три. Скучно читать про мытьё полов и натирание писсуаров аседолом и шерстяной тряпкою, скушно шарошить жёсткой красной щетиною щётки по прибитому куску хозяйственного мыла и нагонять пены до размера истерания большого куска мыла в пену, но на самом деле, стоять на мойке и мыть десяток мотоциклов, ничуть не легче. Там ты батрак и над тобою твои же и посмеются, здесь ты на службе и всех вон щёткой под зад, пока не будут насухо вытерты полы, разница существенная, да, но работать, смерть, как не охота. Кто скажет честно, что он получал удовлетворение от идеально вымытых полов или не менее надраенных писсуаров? Дудки, получали, забываешься и начинаешь неожиданно для себя хорошо делать работу, нравится самому себе твой труд и время пролетает быстрее, а фофманы прямо исчезать так и начинают, так и начинают из обихода общения между призывами разных периодов службы, ля-ля тополя, но воду ещё и собирать в сторону «норки» надо, сначала щёточкой, потом стягивать тряпкою, знаю, все так делали, методика проста, тряпку по всей ширине на пол, встал раком и пошёл назад, не отрывая тряпку от пола. Полы готовы, унитаз бритвочкой почищен, ну да, кое-что прилипло и присохло, не все умеют им пользоваться даже здесь в роте, поскребли и ручки помыли, ручки, правда, синенькие, как блины картофельные турдосыкы или драченики, более доступными словами обзову их. Полы вымыты, теперь пирамиды фанерные на известную мне по утру ротную мусорку, ну и что, что какой пахнет, выбора нам не сделали, мой второй этаж, второго дневального подвал, третьего дневального первый этаж и улица. На улице делать нечего, вон он уже на тумбочке зевать начал, пора на ужин его отправлять. Наряд морально казался страшным, день прошёл в суете и ожидании плохого, плохого было много, но это плохое оказалось вполне выполнимым, постояли над душой деды из прежнего наряда, поиздевались над личностью, но бить не стали, а кто убирать-то за них самих хорошо будет, не приятно быть просто рабом, рабочей скотиной, но куда рыпаться, все под одним ярмом ходим, и слабые и сильные, никто заступаться не собирался, нытиков и нюнь быстрее убивают, нам пока этого не понять и не принять, но все прошли через насилие и знаем, знаем, как и над вами издевались, товарищи настоящие деды, Пронесло, пора кричать «рота строиться на ужин!», то ли сдали нам деды свой наряд, то ли мы сами у них его и приняли, а кто завтра заступает в наряд? Как деды, опять деды, это, что же опять им сдавать наряд, ах не этим, а другим, понятно, как у себя сдавать-принимать наряд нас обучили, как сдать просто один раз наряд, думаем, справимся, хотя настроение уже испорчено на сутки, эти фамилии, позлее прежних будут. Этим я дважды за них самих сегодня уборку делал, те про меня и не слыхивали, ладно выпихивают на ужин, сержант остаётся с одним дневальным, так-то на ужин вернее идти, так, говорят хоть поесть достанется, а с нарядом придёшь, шишь с маслом, пособерут со столов объедки, всё холодное и из разряда пригарочек. Сегодня суббота, кино крутить будут, эх невезуха, нам прибираться на улице старшина велел, сколько служу, но понять смысла уборки территории никак не врублюсь. Перед сдачей наряда самим себе скребли? Скребли. После принятия наряда у самих себя для себя, Трошки для души, скребли? Скребли. Ну на фига третий раз за час скрести то же самое? Там, что три волосинки, одна пылинка упали с неба, ну на фига одно и то же, одно и то же шкарябать, ну почему надо меня вымучивать, когда сегодня у меня суббота и я тоже хочу в кинозал к батарее? Нет, дулю вам с маслом, одного на улицу, второго в подвал, третий тумбочку охранять. Приборку кое-как утеплили, спина разгибаться стала с трудом, старшина роты с платочком прошёлся по верхушкам бордюров и остался доволен, а что проверять, до его появления в Германии, сто призывов и места не оставили для пыли, негде ей скапливаться, только подумает, как шасть в то место дневальный или сочувствующий им и нетути самого понятия грязи. Что у нас там по плану? Ах, товарищ ответственный по роте, пора созывать на просмотр картины бойцов в кинозал? Подождать Трошки, не все жёны подошли и ещё кто-то собирался подгрести. « Рота пройти на просмотр кино», топ-топ-топа-топ, тук-тука-тук все затоптали, как мамонты, опять за полотёр. Из зала выскакивают, в зал на ногах по полу проезжают, полосы от входа до дверей в зал. Ольшанский, начинай и голоса искажённые динамиками загремели на полную катушку из хаоса музыкального сопровождения, начался киножурнал, киношка опять про войну, а другого и не показывают, только про войну, чтоб бойцы помнили, где находятся и не размагнителись, чтобы нюни не распустили по гражданке и после любовных фильмов не полезли друг на друга, чтобы осколки слабого пола из числа машинисток и официанток могли спокойно перемещаться по территории дивизии в любом направлении. А вам байстрюки, товарища брома в котёл, чтобы даже после просмотра военных фильмов на бабу хреном вперёд тело бойца не полезло. Хорошо там в зале, этим наряд проигрывает, да и полотёрчиком велели опосля пройтись наново. Стоим на тумбочке, разглядываем ящик сигнализации, сказали, если замигает и запищит, нажать там-то и звонить во все концы, собирая народ на войну, война обещает быть длинная, надо успеть забрать и вывести кроме оружия и матрацы и подушки в них покидать и всё, что в тумбочке понапихано, всё на койку и крутить её через левое плечо, в скатку её и в кузов зилка. Ничего, сказали, врагу не оставлять, прошли те времена, когда новые танки бросали по обочинам, всё, даже зубные щётки с гуталином и подшивой. Скушно мне на тумбочке, но тепло. Зазвонил первый раз в моей жизни телефон, алё. Звонят из КПП автопарка, из другого наряда, Брумана на выезд? Будет сдулано, топ-топ-топ, рыыыпп дверью кинозала, Бркман, на выезд, «дверь закрыл, да?», закрыл, закрыл, счастливые, угрелсь, присмотрелись, да и набоковую, кто одним глазом через кадр на экран, кто клюёт пшено и получает с оттягом хофманы, кто аж храпнул и слюни выронил на соседа, даааа, ночь не поспать предстоит, эти массу тут притопят, потом ещё добавят в кубрике, как люди, но вот то, что спать не полутся, теперь только и стало напрягать, то, что поспали днём чуток, ночь стребует солна, организм не привык ещё бодрствовать, но надо перебарывать себя. «Рота, строиться на вечернюю прогулку», пошли, от казармы роты, до санчасти, развернулись и на площадку перед ротой, темень, глаз коли. Мельник, ты йилектрик, чи не, ети твою через ногу, что надо такого зробыть, шоб пэрэд казармою було ото шоб йиголкы сбираты, га? Подумай, бо дужежь тэмно и ны врага нэ выдно, щитай, нэ щитай, когось визмешь, тай пропустэшь на повирци! Будь ласка, пошуруй там у сэбэ у мозгах йэлэктрэчных. Хорошо, товарищ старшина, можно «кобру» приделать. Кобру, кажешь, вже йэ, нэ свитэ. Да, нет, на стенку её, по ходу разговора придумываю ей место, под крышу, тогда всё будет видно, на мноооого даже от роты. Ха, а як йийи тудэ прэтахторыть, бэз дробыны нэ влизэшь тудыть йёго мать. Так можно из окна второго этажа и щиток там на втором этаже с пробками, прямо рядом с окном, я это могу сделать, только, где светильник взять? Та, то нэ твойя болячка, вот тоби мы й поручайемо цэ зробити, як з наряду зминэтэсь, пидыйдэшь и напомнэшь мини, ну, добрэ, вбъявляйтэ вже стройится на вэчэрню повирку. О, кажется, дела пошли ему на поправку, кажется, есть повод себя показать, а то одни разговоры, у кого больше, а у кого с золотой каёмочкой. Холодно, им холодно, а нам в наряде тепло, пусть стоят в одном ПШ и зубами стучат, да, да, точно, не май месяц декабрь в Германии, а ещё январь, говорят, тоже не май и даже не апрель. А вот и проверка заканчивается, пошутили на счёт « Петров?», а в ответ из строя зенитчиков «пьяный, отдыхает» или типа того, прокричали тех, кто на выезде или остался на ночь в штабе, это, наверное, писаря, прокричали тех, кто в ремцехе выполняет срочную починку УАЗика, которому в 6 на Вюнсдорф отправляться, поверили, карандашиком в красной папочке напротив каждой фамилии галочку проставили и сержант Алабугин доложил дежурному по роте, что поверка выполнена, что из списочного состава по списку 149, отсутствуют такие-то и такие-то, причина отсутствия простая, люди находятся в многочисленных нарядах, на работах и на выезде, доложил сержант Алабугин. Рота вольно, рота отбой. Прапорщики и офицеры ушли с жёнами и без них в темень слабоосвещённых аллей по своим квартирам и комнатам в общежитиях готовить себе ужин, а у кого он был готов, разогревать и включать на немецком канале киношку чёрно-белую, засыпать сидя на диване, уступать жене и валиться к ней под боченю, трогать для верности прелести по порядку, сверху вниз, сопеть, стоит, не стоит заниматься сегодня, наверное уже поздно, да и она всё щебечет и щебечет, что на службе, да, да как, аааа, день пахал, надо и тут, последнюю борозду нарезать, давно это делали, жена стала косо по вечерам смотреть, не завёл ли мару на стороне, девки сейчас бесстыдные, не посмотрют, что женатые, только посмотри на неё одним глазком, она и возомнит чёрте, что, ну, что сопишь, ну на. Разбудишь меня в 11 вечера, я полотенце к спинке привяжу. Понял, второй этаж, последний кубрик налево, подслушивал, на охоту с начальником пищевого склада собрались ехать, с Захарченко и ещё, не разобрал, с кем. Вот везуха, хоть пострелять не дадут, зато зайцев можно на УАЗике или ГАЗ-66 с фарой на кабине, погонять, сколько их здесь в Германии, видели во время ночного марша, и на кучи сена с ходу запрыгивают, и косяками по полю вокруг этих присыпанных снегом куч гарцуют, меские издалека, но есть, наверное, можно, косулю или кабана какого, опять же, выследить можно, чё не жить. Туда, сюда пощли духи и черпаки, вниз в подвал в умывальники, деды мыться пошли к бойлеру неспеша, полотена на шею, ноги в полукедах, времени хоть до утра у них, никто им не указ, нет на них управы, сейчас прапорщик дежурный уже от автопарка к столовой офицерской подходит, там его последняя точка, штабной наряд проверил, на КПП в парк зашёл, там у него свои, из мазуты, таперь в столовую поднимется и домой к губе, к тому КПП, где батальон связи, далековато, но всё же дома спать удобнее, а в роте остались одни солдаты и сержанты и так сто лет подряд, никого и никогда. Лафа, полная и окончательная лафа, в роте всё на самосознании поддерживается, в смысле порядка, никаких ЧП, никаких нарушений, эти тихо побежали места у телевизора занимать, смотреть запрещено, но когда дежурный ушёл, то, оказывается, что можно, хоть до самого утра, наказание одно, отпуска не видать никогда. Эти мимо тумбочки со мной в кино, прямо по коридору и двери вторце на две половинки, покатый пол перед дверью зала, увеличивает высоту помещения, как бы полтора этажа собой образуя, умно, а что тут при фашистах было, ведь рота рядом со штабом, наверняка тоже была подобная служба прислуг господ, и апвтопарк ёмкий, тоже машин небось понапихано было, вот бы от кого про это узнать, да от кого, сами по случаю тут оказались, а фотки наверняка, где имеются, не могли люди жить без фотографии, всегда повод этому находится, полазить бы тут по подземельях, но чёртова служба так организована, что попробуй отлучиться на час, шесть раз покличут либо к ротному, либо в парк, а полазить бы надо. Из подвала потихоньку стали расходиться наверх в кубрики, альбомы склеили, фотки проявили, кружки расточили, боксом морды понабивали в клубе у Дементьева, каков счёт, только завтра по фингалам и можно будет определить, сегодня только лёгкие отёки и припухлости, тишина стала проявляться и кажется всё, можно теперь отправляться мне спать с напарником, а третьему брату заступать на тумбочку, время, кому сколько стоять, поделено сержантом, возражения не принимаются, когда лучше, а когда хуже ночью на тумбочке, пока не имеем опыта, я пошёл баиньки, а это лучше, чем стоять истуканом. Оба-на?! Товарищ прапорщик, дежурный по роте, вернулся из последнего пункта проверки личного состава, не занятого собиранием снов, «товарищ прапорщик, за время вашего отсутствия происшествий не произошло, бойцы роты, в данный момент времени, занимают позицию лёжа на првом боку, через час даём команду переверорачиваться на другую сторону, разрешите приступать к перевороту лёжа?», отставить, пусть остаются до утра в этом положении, на првом боку сон воспринимается серьёзнее и отдача от бойца, принявшего сон в таком положении, получается большею. Мэлнык, вы куда? Отдыхать. Допрэж, будь ласка, одна нога тутай, другая там, чув, в штаби аккорд роблять плотныкы, гоны йих усих сюда, завтря дороблють ти окаянии йящикы, будь воны нэ ладны. И вот так всегда, загадала баба сон, дэжь мий диду, самогон? Поспал, называется, это же в зачот мне не пойдёт, и какой чёрт их там на ночь глядючи работать припахал, что за аакорд и кому опять ящики колотят, кого срочно из дивизии в Союз высылают с 5 тонным контейнером, что аж ночью в субботу акордные работы появилиь. Вход в штаб с заднего проходу закрыт, определённо, значит бежать мимо вербы и мимо окон самого штаба, щас там Ванька Гусак в наряде, сам видел, их туда повели, интересно, спит или на улице крутится? Никого, как корова языком слизала, одни кусты голых роз и верба до неба. Тук-тук, пришёл барсук, яйца свои он повесил на сук. Заходи, барсук, не прилипла кликуха? Смоти, будешь не фазой, а барсуком, чего тебе, зёма? Точно, який москаль Ваньше нэ земеля, я же говорю, хохол и русак, земляки навеки. Да, за вашими послали, сказали, чтоб спать шли, ну да, из подвала. Неа, я там у вас ни разу ещё не был, лазили с той стороны, но ничего не помню, сведи к ним, а? Не можу, дежурный вже спыть, я, бачишь, тута одын остався, пийдэшь уныз и потим прямо, там вбачишь огонь, то и йе то мисто, щё называйеця пэлорама. Вбачишь, уныз, в кассе на вокзале в Бресте билета себе до Москвы не купишь, не язык, а двуязычие, они, что не знают, что это не я в украинской армии, а они в Советской и язык народов подменять на свой, не стоит, как же на войне их понимать, все должности говорят на промежуточном уставному языке, устав написан на одном, а выполняется, кто, как его переведёт на свой язык, вот так и служба исполняется, пока дойдёт, что от тебя требуют, уже два залпа пропустили. Где же тут лесенка и прямо и свет из открытой двери? Вот он, но это ли помещение, хотя другие заперты, пойду сюда. Разделочный цех деревообрабатывающего комбината или обдирочная фабрика, такой пыли в мелкую пудру, на всех лёгочников с астматиками до 23 веку, на всех. Есть ли среди мути и разводов света от фонарей, люди, живы ли кто? Жаль плащпалатку не выдают дневальным по роте, я бы накинул, прежде чем войти в комнату, противогаз последней конструкции не помешал бы тоже, это же надо так накурить и напилить пыли, что и войти не каждый решится сюда, правильно сделал прапорщик, что меня сюда посылал, его жизнь Родине ещё может сгодиться, а моя, побывавшая в этом аду, уже ценности представлять для вооружённых сил не будет, но входить и кликать спать, пора. Три человека, в белых чапаевках, без шапок, с бычками на краешках губ, согнувшись полураком, тащили на себя кусок фанеры, и разговаривая вторыми свободными половинками губ, подсказывали друг другу, как лучше распускать лист из жёлтого материала. Двое распускали, третий посмотрел на меня и ничего не спросив, будто, меня и не существовало, отвернулся и включил фуганок. Там, где я стоял, земля загудела и понесла меня дрожью к выходу, пол уходил из-под ног и плясал, фуганок набирал последнюю шестую тысячу оборотов и приходил в себя, отпуская из своих клущей землю. Вой становился всё невыносимее, в моём организме начал зарождаться особый вид страха, не можно было не только начинать велеть кидать тудыть эту работу, а пожалуй самое время было подумать, как удалиться отсюда и остаться вообще целым. Фуганок вращал болванку с рузцами с такм махом и воем, что по нему наверное наш дежурный прапорщик и определил, что в штабе люди остались на вечерних работах, а от воя этого зверя и стало жутко взводному, и одновременно жалко хороших и безотказных пацанов, завтра воскресенье, я их понимаю, надо управиться, но, была бы шея, ярмо на неё завсегда сыщется, сегодня одному «срочно», завтра всем «срочно», идить вы в роту, тай ляжиця спаты. Циркулярка рвала на куски обрезки фанеры, линия, намеченная карандашом виляла, как проститутка задом, ровности не получалось, дым от папиросы, прикуренной от бычка, ел левый верхний глаз, голова лежала на боку и правый глаз был занят, второй номер не дотягивался до листа и получал окрики от старшего плотника, жить хотелось сейчас и вчера, диск бьёт и не подчиняется, куски щепой отлетают, как от пулемёта максим, схватиться не за что, а надо, кругом аврал, а этот ссыкун попался, остался последний ящик, ну, ещё напряг, один напряг, знаю и сам с утра не поел и поссать нет времени отойти, отпуск подписан и обещал, умру, но заказ сделаю, слово дал, тащи, говорю! Может мне уйти от греха подальше, щас точно припашут заместо молодого олуза, ну вас на фиг, сказал про прапорщика, не хотят даже голову повернуть, важностью своего труда избалованы и хренклавшие на не ниже майора. Иди ты сюда, это мне, хана мне, лучше бы сам прапорщик пошёл за ними, теперь и за мной надо последнего дневального по роте посылать, пропал хлопец, это я по себе отходняк заскулил, я такое первый раз в жизни здесь увидел. Таких пил, с такими под столами моторами, а это, что фуганком обзывается, да с этим на китайцев против атомной бомбы идти можно, шестеро выкатили и по великой китайской степи Гоби, прямо на Пекин, к утру в Галле обернуться успеем, никто и не заметит, что казённое имущество городок на некоторое время покидало, зато какая польза, сколько свежего китайского салату. И зачем я на свет народился, это песня про тот вечер, в фанеру пришлось зубами цепляться, эта тварь в руки просто так даваться не желала, как учуяла, что её опять поперёк под нож положили, только с помощью передних зубов и двух подрят сказанных матов и удержали, в две руки и четыре зуба с одной стороны, а заслуженный отпускник с другой стороны, пердячим паром по линеечке он от себя, мы на себя, только вой, хряск и осколки колючих щепок тоньше иглы во все стороны. Если бы не подвешенный лист фанеры над дисковой пилой, не жить нам на свете, сколько колючек врезалось в эту преграду, сколько глаз остались целыми. Вот и ты, Вова тоже теперь вправе плотницким именем называться, это про нас, про плотников говорят «весь в муке и хрен в руке», про таких, кто мукой посыпан деревянною, кому отпуск на 10 суток дороже астмы. Один лист, ещё поллиста, потом ещё и как оно получилось, но пилу пришлось выключать. Я за листом последним, отпускник полураком к любимой пиле, второй номер молотком добивает ящик, фуганок вытряс последнюю душу из тела, фанерку плотник на стол, глазом вбок, сигаретку на бок и обеими руками удерживая кривоватый , как ему показалось, лист, двигаясь параллельно столу, стал потихоньку подавать под диск закраину листа. Закраина билась о пилу и отбрасывалась на исходную и товарищ, одной ногой дома, в отпуске в Белоруссии, решил взять упрямицу силой своих ладоней и рывком набросил фанеры лист на вращающийся круг с огромными зубьями. Получилось. Получилось и мы все это увидели, правда, был ли при этом издан хоть один крик радости, мы не могли слышать по причине глухоты, вызванной работой пилы и фуганка, лист с брачок отлетел свободный от радости сначала в подвешенный гаситель из такого же материала, как сам, из фанеры, отпускник отлетел строго в противоположную сторону, а куда делись два указательных пальца с левой руки, этого никто до утра так и не нашёл! Что работу покончали и я могу с чистой совестью баиньки, я понял сразу, но куда делся плотник, вот этого не сразу мы и заметили, не в отпуск ли он рванул, но как же пальцы, кто их будет в горах пыли и стружек теперь искать, да и так ли они необходимы солдату, когда он всего лишь собрался в отпуск, другое дело, если бы он собрался на войну. Вот в этом месте я выражаю спасибо фуганку, он, во-первых, вёл себя куда приличнее, хотя и не тихо, во-вторых, его вой заглушал нечеловеческий крик и катания по полу отпускника плотника, то ли в поисках своих любимых пальцев, то ли в поисках чего0нибудь такого, чем можно было бы нас оглушить, потому, как мы к его участию не предпринимали никаких беспокойств, по причине охрененного онемения своих всех членов и ног. Он катался и раскрывал рот, наверное ругался и просил помощи, а мы с трёх точек зырились на него и не знали с чего начинается спасение погибающих. Вот, скажите, хотя вы так же стояли бы и не знали, а кто и что сейчас должен делать? Вот, я , например, ничего тут не знал, я даже выхода обратно бы не нашел из подвала в такой темени, мне простительно, только и хватило ума, что нажать на все красные кнопки «стоп» на пилораме, растерялись и помошники беспалого, но ситуацию сам пострадавший и разрешил, пальцы искать ему ни к чему было, он сначала сделал ноги, а потом к аптечке. А вот дальше объяснять не пришлось помошникам, нашлись и бинты и вата и нашатырь, вот это самое по-моему главное, эта вонь по-моему любого на ноги поставит, начиная от меня, заканчивая беспалым, мне, наверное одного пузырька в тот вечер было мало, если бы не уважительная причина у беспалого, я бы весь пузырёк один и вылакал на ватке, такого воя я ни разу в жизни не слышал, а кровищи и того меньше видеть приходилось, но пальцы затерялись. Спасибо мне, я быстро зделал ноги, прапорщик вовремя обо всём узнал и такое мне устроил, будто это моя сейчас висела над ним, будто я не успел вовремя выпроводить подзадержавшихся в штабной плотницкой, вот только меня они и послушали, самим, товарищ на сегодня главный, своими ножками, да матерком на свежий воздух, гони теперь машину с погибающими заживо в санбат, там не хватало ещё людей переполошить, гони, гони скорее, может хоть кровь толком остановить успеют, да укол противостолбнячный сделают. Вот в роте и штабе будет шухер, но парень, кажется, уже остался калекой. Ночь прошла без сна, ротного примчал посыльный, роту обложили и никому не велели ни входить, не выходить, всех оставленных на любые работы в экстренном порядке собрали и велели быстро ложиться спать, сон не шёл, во сне снились пальцы, они нашлись, но снова потерялись, а побудка в третьем часу ночи, радости не прибавила, тумбочка ходила от батареи к стене, я стоял и другал ногами, просыпаясь и засыпая стоя, ротный исчез с дежурным в каком-то соседнем кубрике, завалившись покимарить не раздеваясь и не снимая сапог. Утро опять превратилось в беготню, все стали навещать канцилярию и писать служебные записки с объяснениями и извинениями, рота ушла на завтрак, три километра пробежали первый раз в жизни без меня, я был в наряде и мне это под воскресенье понравилось, жалко было за вчерашнее, где теперь парень и что будет с его службой, наверное, подумалось, первое, что пришло в голову, его комиссуют и забудут вскоре и об этом парне, и об этом страшном случае. Воскресенье замполиту прибавило видно и без этого хлопот, но его не жалко, служба у каждого своя, но за аккорд кое-кому, кажется, и звёздочки могут снять или попридержать на годик, что тоже Помошник начальника штаба капитан Реунов, зверем прошёлся по состоянию дисциплины в роте и велел командиру роты немедленно устранить недостатки и доложить ему по исправленю. Для нас это означало, что сейчас будет шмон. Большой шмон начался строго после завтрака, в коридоре первого этажа, каждый подозревался в покушении на распиз…через дяйство, пощады не было никому, ни каптёрщикам и приближённым к ним, ни мотористам и сверхзаправщикам, раздевались до пояса и казали даже свои портянки, на пол летели свитера и носки, домашней носки, ключи и печати от несуществующих ценностей, ножи, фотоаппараты, приёмники, очки от солнца, спортивные трико и кроссовки. Какую цель преследовал при этом шмоне наш ротный и какое это имело отношение к оторванным по усталости и накуренности пальцам, при чём тут свитера с отрезанными рукавами до локтей, какое отношение имеют дырявые носки к травме руки. Оказывается самое полное и разлагающее такое понятие, как дисциплина и боевая готовность? Это был ответ на наш вопрос и ответил на него за командира роты товарищ замполит, он так по этому поводу и выразил свои предположения, что театр военных действий начинается с вешалки. С гардероба или именно с вешалки, тогда кого и за что. Тишина в роте после шмона говорила о том, что период сладкой жизни закончился, ошибку ротный сделал в начале своей карьеры ротного, надо было со шмона и начинать, может и пальцы у парня на дембель тоже с ним и поехали. После обеда навестили пацана в санбате, аж до подборотка бинтов ему накрутили бдительные медики, три дня подряд пальцы дёргало так, будто каждый раз их отрывает заново. К Новому году, забегая вперёд, хлопец отмечать прибыл праздник уже в свою роту, так на фотографиях и остались его пальцы все в бинтах, прижатые к груди, так и за столом с культёс колу со всеми пил и кричал, ура, Новый год. Наряд свой мы дотряслись, щётку и веер отрывать силой приходилось друг у друга, лютого ротного видеть даже дневальным запрещалось, даже значение долга и положение на ремень, не являлись защитой от его пулемётно стреляющих всех подряд глаз, скорее бы смениться и куда-нибудь лёд колоть на неделю, только бы не видеть происходящего с командиром. На полголовы подчинённые командиры стали ниже и на два тембра тише, солдат, как пуля мечтал пролететь, чтоб ротного в коридоре не встретить, как жалко было парня, а ещё обиднее, что из-за чего стоило становиться человеку калекой, а ведь письмо матери, как пить дать, не одному замполиту подписывать, что матери на этот счёт отписать, какими словами свою вину загладить? Чем закончилось всё это в роте? Да тем же самым, покруче дела происходили, а что теперь, не служить? В наряды под воскресенье и мы старались теперь попадать по-чаще, в наряд под марш или дивизионку попасть, об этом уже с этого первого стали, надрываясь залётами, мечтать и лелеять мечту начиная от самого гнилого духа, до крутого деда, жить в тепле и покое кому не хотелось?
Владимир Мельников 3: .
Владимир Мельников 3: Аскар, посты пустые, потому, что никто не читает и не отвечает, а в пустоту кидать? Ссылка для тебя, программы, как скачивать ролики с Ютуба. http://yandex.ru/yandsearch?clid=48646&yasoft=barff&text=%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%87%D0%B8%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D0%B5+%D0%B2%D0%B8%D0%B4%D0%B5%D0%BE+%D1%81+youtube&lr=213 Продолжение рассказов про службу солдата в комендантской роте. Рассказ "Фаза" часть первая. Фаза. Проснись, ты дрищешь! Боец, вставай, нас обокрали! Палата номер 13, второй этаж, время после пяти утра, в синем свете фиолетовой лампы ночника склонилась над спящим бойцом мотоциклетного взвода, шапка замполита роты лейтенанта Черноуса. В койке под тонким слоем утеплителя, состоящего из простынки и каньёвого одеяла, моё тело, скомканное пополам на уровне живота, в кубрике прохладно, это проделки дежурного по роте, товарища замполита. Окна настежь, но проснуться не смог никто, время перед побудкой, около шести утра, в кубрике, где находится половина пехотной роты, вонь и смог от солдатских портянок, с вечера, самые духовитые синего окраса, не позаботились выставить вместе с сапогами в коридор, теперь из голенищ прёт, хлор-пекрином, а то и чем потяжелее, ожог носоглотки уже схвачен, вторая степень, отхаркивание и хрипы на три дня вперёд. Замполиту стало невмоготу, пришлось прибегнуть к радикальным мерам, мы этих мер побаивались, у окон спали самые-самые говнистые мерзляки из числа приближённых к клике императора, деды и кандидаты, подпевалы первого уровня, попробуй вздумай сказать поперёк, будешь спать у выхода и иметь в обязанностях тушить свет ежедневно, а также рассказывать по ночам дневальным кто, где спит и кого как надо будить, чтобы не всполошить весь кубрик, в наряд или на выезд, никто добровольно вставать не давался у нас, матерились и отстреливались до последней гранаты, то есть, до последнего сапога и последнего полукеда. Кто появляется перед подъёмом в кубрике? Да не дай Бог! Никто и никогда не вздумает запереться к спящим и видящим последние разы сны про дом, маму, чувиху и самогон, никто кроме замполита, факт и пожалуй никем не оспариваемый. «Контуженный» до обидного зря приклеенное прозвище, прилипло к вполне классному и адекватному человеку, прилипло так, что все в роте об этом знали и молча про себя так величали чудного и замечательного человека, может от того, что сам замполит об этом знал, может поэтому он и позволял себе прикалываться и самодурством заниматься, зная и будь уверенным в том, что никто на него по этому поводу обиды никогда не выкажет и простит любую пошлость и любую выходку, знал и фулюганил, но! Но спать, чёрт его дери, любому приятнее, чем участвовать в дрессировке мозга и очень нервной и пораненной системы, перед подъёмом, зимой, когда темнеет рано, а светает поздно, зимой, когда проклятая зарядка с этим самым замполитом сегодня будет длиться ровно час и не меньше, зимой, когда сегодня воскресенье и 3 км забега вокруг дивизии, в честь праздника всех великомучеников забритых в сапоги, и 3 км это для обленившихся за неделю, очень даже много, зимой, когда сны снятся самые вкусные и все про созревающие вишни и груши, когда во сне сады зацветают и организм перестраивается на дембель и счастье, «проснись, ты дрищешь», это 3 килограмма тола заложенные под койку со врывателем немедленного действия. Какого чёрта тебя, простите, вас, товарищ замполит припёрло и именно ко мне, так рано в жисть никто ко мне не прикасался, мне дурно не от того, что вы меня поднимаете, ни свет, ни заря, мне дурно и дико от другого, что я должен буду лепетать в оправдание дедам, забиваемый хофманами после возвращения с задания? Кинув брови кверху и перемешивая бред из сна с наворотами словоблудия у койки, втыкаясь штепселем сознания в происходящее, стыдно и обидно и что случилось, почему «Я», почему горе ходит по ночам в офицерской фуражке и почему в глухую ночь? Пот и мурашки с галушку, с бока на спину и не соображая сразу в сидячее положение, для одурачивания в несознанку и бормотание якобы во сне, «солдат, Родина в опасности, подъём 42 секунды, форма одежды номер шесть», что это за форма одежды, не знал никто, но соображать пора было приступать, почему 42 минуты вместо 45 положенных, что за бред, и почему остальные дрыхнут, когда вокруг меня такое горе? Что случилось и почему мне аж замполит протягивает форму одежды номер шесть и тычет портками под самый нос и в спину поторапливая стаскивает, нет, не стаскивает, а даже выпихивает из тепла наружу, в чём дело? Неужели по поводу отрезанных парнем пальцев на пилораме? Может искать погонит или того хуже, к прокурору потащат к товарищу полковнику со щитом на петлицах, в ту пристройку, что притулилась павильончиком к нашей офицерской столовой у стелы, точно, к прокурору, всё воскресенье носились взад-вперёд, кучу рапортов поди исписали, нас всех своим шмоном разогнали из тепла на стужу, как там интересно парень в санбате, пальцы-то раскромсало так, что и спришивать нечего и не к чему. Поднимают, силой одевают, да ещё и молчат, как рыба об лёд, может даже на губу, поспеть стараются, а то приём боятся пропустить, там с этим строго. Глаза не открываются, хотя пора приноравливаться к понедельнику, но почему замполит, дежурил он вчера в воскресенье, в своё коронный день, и что в самом деле стряслось? Давай, давай боец, Родина долго ждать не будет, шевели мослами, тебя ждут великие дела. Вот так у вас всегда товарищ лейтенант, вместо слов, блуд и флуд и никакого юмору, друг у друга понахватались присказок, и этим ограничили своё обращение к младшему солдатскому составу, как при крепостном праве. Под ноги смотри, перед вами лестница, товарищ боец. Да понял уже, а после первого поворота уже дежурный по роте роскорякой стоит с повязкой на рукаве и фуражкой на макушке. Ба…., скорее пуговички насмерть застёгивать, пусть душат ети их мать, ноги через ступеньку к самому товарищу старшему лейтенанту запрыгали, неужели сегодня сам ротный припахан в дежурные или сержантскую долю прицепил, это за ним бывало, случалось, так сказать, это когда он и им разгон устраивал вместе с уснувшим или отлучившимся дневальным на тумбочке, да-да и такое бывало, я что делать, он же не предупреждал, что явится в неурочный час, когда сержант уснул в чужом кубрике, а дневальному в Париж по делу срочно приспичило, делов-то, десять шагов до писсуара и столько же обратно, при развороте у последнего на месте кругом, в целях экономии времени. Тупость в мозгу и дрёма в очах, к стене сносит, но мысли посещают меня такие, что не каждый им был бы рад, даже приняв на грудь пол литра самогону, мысли дрянь, страшно и не могу начать делать доклад, а ступеньки уже закончились и виляния ротного с каблука на мыски тоже. « Това…», отставить. Воёдька, стюденьть, на тибья вся надегжда, бистга за амуницией и пгичиндагами, и пуйей в стайёвуйю, катастёфа накгыла нашу вагачнуйю, ( далее два слова матом, про то, как завтрак накрылся нежным женским половым органом с головой ) две мигнуты и йа жду от вас докъяд о готовности пгинимать нашими бойцами писчи, одна нога тут, дгугая там, даогу ты знайешь, всё выпагнять!». Темень за окном, в курилке с метлой дневальный разметает изморось, образовавшуюся за ночь от сырого воздуха и осевшую снежной пылью на плитки дорожек. В коридорах яркий свет от люминисцентных светильников с решётчатыми рассеивателями, дежурный по наряду по роте уже волочёт из подвала противогазную сумку битком набитую клещами, перчатками и другим хламом, необходимым электрику, этакий дежурный чемоданчик офицера, который всегада готов следовать за хозяином по порвому требованию Родины. Сумку в зубы, разворот налево и в чём был, в том был и выпихнут за дверь на улицу, хоть позволили доодеться до формы номер шесть, ведь сам замполит только, что обещал, но ни мороз и не плюс, а что-то среднее не испугало и не заморозило, тепло ещё не успело выйти из под того, что было на плечах, а дело ожидалось пожалуй очень серьёзное, не станут поднимать и в таком темпе выпихивать за ворота, кажется теперь стало до меня доходить, что мандраш идёт не от неожиданности побудки и не от бодрячка-утречка, а сейчас весь твой трёп Вова, вылезет наружу, два месяца строил из себя супер-пупер половинку, а сетей-то ты этих и не можешь знать, пара зализаний в электрику жилых домой не в счёт, тут дело посерьёзней, тут не нашими электриками дела делались. Всё, голова заработала, от роты до столовой, соображаю, как ближе и где можно срезать, мысль бешено вертит извилины в поисках выхода, да нет, не как сделать и засветиться получше, что придумать в оправдание, когда обломаюсь и позору оберусь. Там-то дурачки ждут спасителя, а тут трепло в сапогах и с сумкой наперевес, сумка вместительная, ею тебя Вова и будут бить, жить тебе осталось от поворота у клуба артполка и если по прямой, то ещё сто пятьдесят два метра, ступеньки не в счёт, по ним тебя за здорово живёшь вниз спустят. Что могло такое случиться и почему главного штатного электрика или гражданских не зовут, почему «Я», может прикол, какой или проверка, а что, в армии, что хочешь придумать смогут, а если всерьёз? Всерьёз и раз не посылают никого, то неужели мне так запросто ротный мог поверить и купиться на то, что я ему тогда на стадионе, при вербовке меня в роту, наплёл и в его блокноте нарисовал, или даже что-то там начертил про магнитный пускатель и кнопку «стоп». Срезать пора, Вова, не занимай попусту голову, ближе прижимайся к темени отбрасываемой под ноги клубом артполка и твёрже ставь ноги, не надо скользить по траве и прыгать от корней в сторону, держи ровнее, не заплетай свои ноги, да ровнее же, видишь, вон тропинка высвечивается и виляет. Вижу, виляет, но глаза открывать не буду до конца, никого вокруг, никто не видит, дорожка ровнее пошла, глаза снова в спячку и по памяти на слух исходящих ударов по твёрдому, стучат сапоги, значит не надо беспокоиться и открывать глаза, бегу правильно, не по траве, продолжать спать хотя бы глазами, так легче, кругом ночь и никого, кроме караульного от пушкарей, того, что остался стоять возле склада и клуба со своей телефонной трубкой и спрятанными концами проводов в ветвях дерева. Бегу, сплю, получается отрешиться и даже словить околосоние, ноги не подводят, им некогда, они в погоне за временем, время дорого, рота проснётся, на физзарядку сбегает, зубы для завтрака почистит и притопает, а кушать не подано, рота назад в казарму явится и объявит себе бунт, вот вся недолга. Бегу, а может уже и не бегу, может остановился, сплю, а кажется, что продолжаю бежать и спасать Родину. Пора открывать глаза, нет, ещё секунду, и ещё две и потом открою, сверю свой истинный курс и прямиком ко входу в столовую и наверх по ступенькам на второй этаж, но при пересечении дороги надо бы всё же глазок на всякий пожарный приоткрыть в размер малой щели, ну это попозже, ещё две секун…. Гух, удар ниже коленных чашечек рельсом трамвайным, вспышка пламени жёлтого цвета во оба глаза и темень, и тишина. Трамваи, да, это трамваи, звенят и кажется, я лежу и мешаю им двигаться дальше, но почему я ничего не вижу, кто погасил фонари вокруг столовой и ГДО, почему так тесно под трамваем и что мешает мне подняться? Грязь и какие-то палки, где я как проснуться, пробую кричать и сам себя пугаюсь, да не сон это, и не под трамваем я вовсе, не успел я до них так быстро домчаться, уснуть себе дал прямо на бегу, на секунду с малым выдохом подзадержался и очутился в канаве, нет, не в канаве, канав здесь отродясь не было, кажется это что-то похожее на окоп или даже на траншею, но что с ногами и почему я их не чувствую, и долго ли я здесь валяюсь? Трамваю гремят и им нет больше до меня дела, проезд открыт, начинаю приходить в себя, кто меня тенет наверх и почему там на верху молчат, но продолжают тянуть, и даже, кажется душить верёвкой, как же мне отсюда выбраться и почему тут так тесно, кто же это тут накопал и почему я раньше этого не заметил. Ноги вывернуты кто куда, начинаю чувствовать огонь под коленями и на локтях, правая рука не слушается и по-моему стала опухать в районе косточки локтевой, пробую, вдавливаясь другой рукой в грязь днища траншеи, встать или типа того, вот это поспал, мать моя женщина, отец мой мужчина, миг и я его прозевал, а всё по тому, что бежал на свет слепящего фонаря и под ноги не смотрел, так мне и надо, но почему ноги деревяшками кажутся и гнуться не хотят. Шок, от удара обеими коленями об острый край траншеи, выкопанной накануне чужими гробокопателями, выкопали больше чем на метр и моё ещё счастье, что я вмазался с лёту в верхнюю кромку среза обеими ногами синхронно и не переломал себе ноги, ждали бы меня ещё сутки с завтраком, а то и не нашли бы тут никогда, срезал называется, умник хренов, вот это вляпался, так вляпался и как теперь в таком виде можно заявиться в белоснежную варочную, где последнюю бацыллу убили в 19 веке при Кайзере Вильгельме французские военнопленные. Никогда не знал, что земля может быть такой твёрдой и бить так больно, шок и потерю сознания получил видать в одно время, был без памяти миг, спасибо трамваям, в самый раз прозвенели, а может приснилось, но то, что трамваи имели место звенеть и брать разгон с 4 утра, это точно, как там в ЗРП спали под такой аккомпанемент, но слышимость была отличной и что запомнилось, так именно этот звон трамвайный по утрам. До ног даже дотрагиваться боюсь, но вроде могу стоять, хотя огонь в коленях не проходит, вокруг никого, а душила противогазная сумка с инструментом, которая по инерции улетела вперёд и там осталась якорить меня, а сам я не помня в каком положении и в каком порядке, сложился по частям в яму и там остался долавливать кайф от сна. Поспал и Родину спас, рукав набух и рука вист правая вдоль тела, но на первую попробу, вроде без перелома, но почему мокрый рукав. О, попал, вчера посмеялся над неудачниками из плотницкой, которым не повезло и одному из бедолаг отрезало пальцы, вернее не посмеялся, а скорее позавидовал тому, что теперь без пальцев комиссуют и не повезло неудачнику дослужить, а вот, что больше, позавидовал или посмеялся, так теперь вот и ответ в канаве нашёл на свой вопрос, не завидуй и не радуйся, что у других горе. Глаза попривыкли к темноте или это светать стало и я потерял много времени и может стоит вернуться назад в роту и отлынить по вполне уважительной причине, без посещения санчасти тоже не обойдусь, но, как я заявлюсь в роту в таком чумазом виде, побитый, как собака со свалки, ковылять и молчать, сумку в левую руку, а то так, как сейчас тянет и в глазах посвиркивает от боли в локте, что снова в несознанку завалюсь и не дрогну. Сколько и чего налипло на мою форму, это мне дежурный по столовой скажет, у него для этого будет много времени и сил, как я башкой не сподобился жахнуться или передними зубами о землю, хотя как я мог, ноги в районе коленей во время падения отпружинили и скинули в траншею не дав коснуться лицом земли, весь удар пришёлся на колени и правую руку, которой я придерживал сумку с инструментом, чтобы не билась о правую ляжку, вот теперь и рукав мокрый, и горит огнём в том самом месте, наверное перелом локтевого сустава, рука готова и стала, как колотушка твёрдой. Рука тянет и не вздохнуть не пёрднуть, как она мне мешается, в запазуху, как у товарища Ленина, еле засунул, а со стороны глянуть, клоун Вася из сгоревшего цирка, отбился от труппы и болтается, как дерьмо в проруби, с ног до головы в земле и песке, шапку посеял и не понял где, а времени искать и того меньше, и как теперь на глаза людям казаться, это опять вопрос вопросов, а путь до столовой окончен и дверь открываю не в пример левой рукою. На верху уже ждут, из окна столовой за мной наблюдали и кажется всё видели, дверь на площадку открыта, дневальные вместе с дежурным по роте смотрят на меня, делающего вид, что со мною всё в порядке и даже бегущего вприпрыжку вверх к ним по лестнице, хотя самого и мутит и водит. «Что с рукой, дух, ты живой?! Как ты сам? Ты чё, зёма, не видел канавы, что ли? Мы, как ты исчез, так в роту кинулись звонить, щас за тобой приедут и в санбат, давай вниз, сам-то сможешь спуститься или отвести помочь?» Вот это поворот, в роте уже знают, писец, хана мне и моей карьере, «Фаза» оборвалась и может даже навсегда. «Неа, я в порядке, всё нормально, показывайте, что у вас вырубилось, вырубилось, хорошее слово, наше, электрическое, а ко мне оно имеет двойное отношение, дважды вырубилось, хорошо бы этим и закончилось. «Ну ты, это, может сначала в санбат, а, то, это, ты смотри, мы, это, мы тебя не заставляли, ты, это, если, что, то, ты это, ты сам, понял, да?». Только сейчас на свету смог определить, как я себя в канаве вывалял, как ротный боров на свинарнике в жвркое лето в грязевой ванне, грязи со всех сторон, хоть обтрухайся, хоть палкой стучи, без химчистки не обойтись, а весь правый локоть в крови и она почернела или это от такого освещения такое восприятие, но люди расступились, моча ударила в мою глупую голову, набитую страхами за последствия, а раз уж на ногах стою, то делать нечего, надо идти Родину спасать. Показывайте, где не работает? Веет в зале горит и в хлеборезке тоже, в проёме двери, что ведёт в коридор офицерской столовой, тоже свет и голоса, ведут в варочный зал солдатской столовой и что я вижу? Враки, всё враки и вымысел чистой воды, зал со светом, вода в котлы залита и парит основательно, зал и сама столовая полны дыму, всё в порядке, но тогда почему и зачем я здесь, весь, можно сказать, пораненный, стоило ли того, чтоб меня будили и на верную гибель посылали? Если полно дыму и вода в котлах парит, и сияет светом зал, то что искать и где неисправность, а по наглым рыжим рожам начинаю определять, что дело здесь не чисто, явно, что-то произошло, раз вызвали не штатных электриков, а духа-самозванца. Дым прибывает и с ним безуспешно и длительно пытались бороться, явно шла здесь борьба за выживание, только кого и от кого, но дым воняет смердячим шерстяным одеялом и открытые окна прибавили больше холоду, чем свежести. Дым валил из варочной, но не от сковороды и не от котлов, а откуда-то сбоку, со стены, фууу, какая мерзлятина, что они там варганят вурдалаки ночные, как пить, что-нибудь скрали с общего стола и решили на завтрак поджарить, может даже бегон готовят по ангрийски, кху-кху, фух гадость, из чего они его вздумали готовить? Рожи масляные и не такие старые, чтобы пользоваться услугами старослужащего электрика Бодрова Сергея, вот и ответ, случилась бяка, брякнули с испугу дневальному по роте, чтоб тот тихонько меня притащил сюда и втихаря можно было всё обделать, но трубку взял сам ротный, припёршийся ни свет, ни заря в роту с замполитом и вот он я, в варочной комнате, битком набитой олухами и полной дыма, который и не собирается куда-то уходить, ему здесь понравилось и он валит и скапливается тошнотворным запахом с желтинкой под потолком и вытягивается в столовую, как из бабушкиной печи, тихо и грациозно. Я не вдупляюсь пока происходящему, но рожи начинают колоться раньше времени, пора открывать краплёные карты. Всё было, как в любом наряде, сходили за продуктами на склад, налили куда надо воды и, где надо щёлкнули выключателем нагрузки, расставили пластиковые кружки, поставили алюминиевые тарелки-лепёшки по четыре на стол и вспомнили о главном, о том, что если скучно и нету больше дел, то почему себя трошки для сэбэ не повеселиться, рота ещё спит, вода даже на градус не нагрелась, дайка мы доделаем, то, что на утро отложили, и начали доделывать, и доделывали полчаса, пока бедный крысак, размером с Францию, спасаясь от вурдалаков бегством по кабелям, проложенным на роликах по стенам, не нырнул в тёплое, спасительное для него местечко. Мышеловка захлопнулась, крыс перепутал «Фазу» с нулём и землёй и, не представляя поражающих возможностей переменного тока, стал рядовым потребителем электроэнергии данного узла. Попав лапами и ушами между шин и потрясённый возможностями переменного тока, не соображая больше, где он и что надо делать, стал пассивным элементов и превратился в плавкую вставку на 250 ампер. Плавкая вставка с таким амперажем стала перегорать слишком долго и дымно, сеть не выдержала потребителя с таким киловатником, и дугой решила обойти вставку без шерсти, шерсть сгорела в первую миллисекунду и была выброшена в виде жёлтого дыма через щели электрического щита, в последствие и заполнившую всю варочную. Наряд по столовой ойкнул от такого, на крик сбежались все даже из офицерской столовой и генеральского зала, консилиум был скорым, а моя побудка спешной, в роте поверили туфте, проверять никто пока не спешил, а стоило бы. Плавление и прожарка была такой крепкой, что одним дымом не отделались, вырубило все вставки у плавких предохранителей и вода, только, что пошедшая кругом от нагрева в котле, так и осталась парить и напоминать, что ещё недавно всё фунциклировало и работало. Все смотрели на меня и ждали, что я буду делать, знали точно, что я электрик, знали, что очень хороший, в этом я их сам успел за два месяца убедить, Троцкому тоже, помню хорошо верили, вот и я в ту спепь всех кинул, да и виделся именно с этим щитом я второй раз, причина выбивания пробок у котлов одна, нагрузка не меняется, плавиться вставкам не от чего, беда одна, крысы! В глазах мухи появились, ясный перец, в тепло попал, стало отходить и болью наливаться побитое на мне мясо и кости, но люди ждут и Родина тоже. Сумку помогите открыть и перчатки давайте, крышку ящика вскрывайте и достаньте проволоку из сумки, расплетайте по одной проволоке медной сантиметров на десять и кусайте кусачками. Да не мне перчатки, не налезут, рука опухла, а я правша, левой только под напругу попаду, давайте вы, да не ссыте, всё отключено без вас, вернее с вашей помощью. Время тикает, дым из под крышки повалил гуще и огарочки стали видны между фазами, горело до корочки, уголь получился из животного, даже зола сгорела и обуглилась. Тошнота привалила не только ко мне, под видом «мне некогда» стали расходиться непрошенные зрители, помошников не осталось, дураков перчатки натягивать тоже, ну и хрен с вами, ручки изолированы, соскребу и без перчаток. Всё, причина ясна, дальше не интересно, дежурный и повар уже больше не переживали за завтрак, поломку устраним, а завтрак на 20 минут и перенести можно, причина уважительная, старшина роты и не чухнется, роту сам ротный сегодня приведёт, а он в курсах, вот только с этим в грязюке, что делать и чем благодарить, хотя, пусть сначала починит, а потом видно будет. Жить хочется, крысак показал на собственном примере, что делает электрический ток с ротозеями, скреби аккуратнее, не отвлекайся на трёп повара и его обещания и помыться в душевой, и покушать по меню номер три ( третья часть украденного, от положенного в солдатский котёл продукта питания и глотания), но слушать сказки приятно, слушать и получать удовольствие хотя бы в эти минуты, не прислал бы ротный и вправду кого за мной, никуда не поеду, вспоминаю и санроту и санбат, одни шланги, и постоянные припахивания дневальных, видел на улице не раз болезных в халатах и как правило с веерами и мётлами, ну какая это радость? Какое лечение, сплошная трудотерапия, хлопнуло под отвёрткой, хлопнуло и слава Богу, сползла отвёртка, не удержал её и перемкнул нечаянно сам шины, а они-то не все были со снятой нагрузкой, одна фаза осталась не разминированной погибшим животным, хорошо сам не полез наобум в надежде, раз так горело и гремело, то вырубило всё и надолго. Хорошо не поняли повар с дежурным, за мной всё таки приехал хлопец на уазике и разоравшись пошёл искать придурка, из-за которого его так же, как и меня, срочно подняли и отправили прогревать машину и чухать в срочном порядке сюда, ЧП никому не нужны были, спешили всё по тихому обделать, перевязку и в роту на казённом транспорте и замполита чёрт принёс. Теперь всё станет ясно с причиной повлекшей к отрублению электричества, на второй срок наряд обеспечил себя трудоднями, а я всё равно не поеду. Руку поскорее, через «уууййй» из-за пазух вдоль туловища, левой рукой пригоревшие пробки против часовой стрелки назад, замполит уже за моей спиной и в лицо пытается заглянуть, ага, догадываюсь, объясняли в карантине, ищет расширенные зрачки, степень боли определяет, да я сейчас такие вам, товарищ замполит глазки сострою, что о госпитале забудете на десять лет. «Осторожно, товарищ лейтенант, я тут под напряжением, не касайтесь пока меня, пока пробки не выкручу», вот этого для него было достаточно, отскочил или пошутил в шутку момента, но разразился очередным словоблудием, вспомнил к чему-то про бром, попёрся в хлеборезку, полез шайбы считать, выкатил с куском хлеба и маслом на нём и всухомятку принялся перемалывать челюстями и сыпать, сыпать соль на рану, про дом, про брошенных чувих, которые в наше отсутствие объезжают других и красивее наших, а мы на пару с поваром уши развесили и мотаем проволоку поперёк керамической трубки, восстанавливая проводимость, закрываем контактами блинчиками донышки и возвращаем на место в щит. В котле зашумело, я вторую и третью вставку предохранителей, на место, в котле запищало тоненько, пар заметнее стал белеть и густеть, кажется, починили. Крышку на место и в объятия меня. А вот этого делать и не надо было, на пол сполз я из объятий и нашатырём не отделались, всё окрасилось по возвращении оттуда, в разного цвета круги, кровавость присутствовала в окружающем воздухе, в ушах звенело и нашатырь резал слизистую оболочку носа. Замполит умотал и это меня спасло, спасибо наряду, отволокли меня в душевую и стали помогать скидывать грязнющую одежду, замполит спохватился, я уже голый и под душем, ниже коленей опухло и пошло всё красным, но перелома не было в ногах, с правого локтя натекло в рукав и кровь засохла чёрным от локтя и к плечу вверх, и к ладони вниз, кожа была рассечена и под толстым слоем опухоли чувствовалась отколовшаяся косточка ( так и осталась до сих пор, катается между костью локтя и мешком кожным, но не мешает и не болит никогда ). Вода в душе освежала и приводила в чувство, грязь отмыл сам с горем пополам, одежду привезли сменную ХБ, выгоревшую на солнце прошлым летом до белого состояния, видно дедова одежда, ну, какая есть, сухая, да чистая. Свою законную завернул в узел и кинул на пол, вытирался своею же рубахой, одним теплом стало меньше. Душ в офицерской столовой ещё много раз нас выручал и согревал наши души, отлично придуманная кем-то дюже вумным человеком вещь, вода, лучший лекарь, и успокоитель, помылся, постоял под струёй воды и как рукой болячки сняло, нет, не вылечило и не зализало раны, но легче намного стало, правда, одеваться пришлось просить помогать, но это не в счёт. Замполит молодец, не потащил в санбат или в санчасть, замазали йодом, наложили повязку, усадили за стол с маслом и горой хлеба, открыли тушёнку, навалились вместе со мной и под шутки-прибаутки, про «до свадьбы заживёт, шрамы украшают мужчину, ты хлопец не нытик, а герой, молодцом держался, бывает ещё хуже (понятно, про пилораму напоминают и отрезанные пальцы )», ты только этой дорогой больше не ходи ( ага счас, через год я в неё же снова упаду, точно таким же способом, и кто их только копал эти траншеи, но потом кабели, как оказалось, прокладывали для кабельного телевидения ), будь повнимательнее, а электрик ты и в самом деле классный, надо будет старшине роты тебя закрепить за столовой и штабом, а то наш Бодров он ведь и не электрик вовсе, а автоэлектрик, взяли, для ремонта трамблёров да генераторов со стартёрами, зарядки аккумуляторов, а остальное он самоучкой допетривал, поэтому тебя и прихватили про запас осенью, на всякий случай, так сказать. Вот тебе Вова и ответ, как ты оказался в мотоциклетном взводе и почему ты не во взводе обслуживания в электротехническом отделении и что быть тебе в мопедах, как пить дать ещё целый год. Время тикало, голова высохла, завтрак до конца съеден не был, меня стало подташнивать с масла, а может от чего другого, перед столовой раздались голоса ротной песни, строй энергично рассыпался после команды « рота, стой, раз, два, направо, слева по одному в столовую, шагом марш», сапоги забухали под тяжестью тел по ступенькам, дверь в столовую рухнула нараспашку и гомон солдат всех возрастов стал растекаться между столами и греметь стульями. Я не знал, что мне теперь делать, всё починено давно, я ем, а рота только-только рассаживается, моё присутствие здесь, мало кому понятно и косые взгляды и град вопросов в мой адрес, а шлангов в роте не любят, и болячки мои спрятались поглубже от всех, а странная форма одежды номер шесть поднимает волну возмущения в душах дедов и кандидатов в особенности, ведь форма одежды явно с чужого плеча и дедовского травления в хлорке или бензине, да как я посмел, но главное, где взял? Провалиться сквозь землю, мой призыв смотрит на меня, как на того крыса, что почил в бозе, и куда девать себя, хоть вешайся, геройство не понято, завтрак на столе, подвиг не зачтён. Спасение приходит неожиданно, в столовую вваливается громада ротного и идёт в мою сторону, я давно стою у стола и жду приговора. « Дегжи пять, товагищ сайдат, смигна! Объявяю вам бгагодагность от имени комондования!» . Служу Советскому Союзу! Но руки по швам и не по Уставу. Наглость высшей степени, рота загудела, дух охренел и припух, будем устранять недоделки карантина. «Кажи руку», задираю до локтя ХБ, дальше бинта не могу казать. «Жить сможешь?», смогу. «В санчасть на обработку и доложить по прибытии, жалобы, замечания имеются?», никак нет. Но в санчасть я не попал, зашёл в казарму, посидел в очереди, да и сбежал втихую, как посмотрел, кто там рулит и какие условия, так до дембеля и обходил эту каку стороной. Рука два дня жить и спать не давала, деды не тронули, всё выяснилось и простилось, но «Фаза» прилипла из уст ротного до сего дня.
Аскар: Владимир Мельников 3 пишет: Аскар, посты пустые, потому, что никто не читает и не отвечает, а в пустоту кидать? Владимир тут ты неправ неотвечают это еще незначит что с интересом нечитают Владимир Мельников 3 пишет: В котле зашумело, я вторую и третью вставку предохранителей, на место, в котле запищало тоненько, пар заметнее стал Да ты спас роту от голода Ну,а если серьезно повезло тебе что несломал себе кое что .
Владимир Мельников 3: Аскар Аскар, я испугался гораздо сильнее, чем сломал бы ноги. Быть засветившимся молодым, это сразу подписать себе приговор, шланг, который откосил от службы, когда другим придётся хлебать и хлебать, а ты с...ка уедешь домой, в свою Москву и будешь над нами хихикать над неудачниками, а тебя в каждом разговоре будут вспоминать и вспоминать "хорошими" словами. Таким же образом у нас сержант из Беллоруссии сломал ногу с открытым переломом, когда приезжал цирк на Спортхалле из Союза и мы демонтировали сцену, и тащили тяжеленный щит, а он провалился в обитую досками яму для прятания фокусника и вылезания его в другом месте, так вот, он провалился, а мы не удержали щит и бросили его, а щит и ударил по провалившейся ноге и перебил пополам ногу, но парень сознание не потерял, положили его ногу рядом на коже в сапоге, он белый, как полотно, но молодец, только крупным градом пота покрылся и скрипит челюстями. Спасли его немцы, потом дослуживал. Звали его Вова, фамилию не помню, но друг у него и земляк был Макаревич, нет, не тот, который Макаревич из Машины времени.
Аскар: Владимир Мельников 3 пишет: шланг, который откосил от службы Всегда хотел хоть немного побыть шлангом смотря как они скользят и выезжают за счет других и самое главное у них это всегда получается ну,а мы старой закалки и неможем чисто по человечески так поступить.Владимир Мельников 3 пишет: когда другим придётся хлебать и хлебать, а ты с...ка уедешь домой, в свою Москву и будешь над нами хихикать над неудачниками, вот и ты не о себе думал,а о тех кто останется и это потверждение правоты моих слов
Аскар: Владимир Мельников 3 пишет: Ссылка для тебя, программы, как скачивать ролики с Ютуба Владимир!наверное я все же недогоняю или тупой,ну неполучается ты хоть убей.
Владимир Мельников 3: Аскар, может компутер слабый или ещё чего не делаешь, ну ты спроси у подрастающего поколения, у дочери может? Аскар, у моей сестры Татьяны муж Михаил закончил Ленинградское высшее военно-политическое училище с отличием и я таким болваном был ы юности, что во всём с него пример брал, а второй брат Лёшка, тот в Фергане служил в десантных войсках, а на гражданке фотографом в фотоателье на Рязанском проспекте в Москве, так он столько фотографий сделал и в воздухе они летят, и на БМП и с со спарками зенитных пулемётов, и в пустыне. Я от этого сам трусом себя не праздновал, но прыгать боялся с неба, а они давай десантные войска или в училище на замполита, так вот, я и не жил своей жизнью, только и думал об этом, но потом прошло, наверное повзрослел и пошёл в гражданский ВУЗ Московский Энергетический институт, решил стать инженером энергетиком, вот и стал, только я на первый курс поступил, а кафедры военной нету и в армию тю-тю, вот тут я тоже зверски обозлился, ведь умный, учиться могу, такие потом с высшим образованием в армиии больше нужны, это мне так казалось. А оказалось, что я ошибался, там нужен был именно я и именно в таком солдатском качестве, ну и не жалею.
полная версия страницы