Форум » История и боевой путь дивизии » Боевой Путь соединения (часть 4) » Ответить
Боевой Путь соединения (часть 4)
Admin: История и боевой путь нашего соединения 27 гвардейская мотострелковая Омско-Новобугская Краснознамённая ордена Богдана Хмельницкого дивизия У всех остались в памяти стенды и плакаты, располагавшиеся на аллеях гарнизона, в полках и красных уголках подразделений. На них были нарисованы схемы-маршруты передислокаций и даты участия в знаменитых боевых операциях и сражениях, а также были отражены их номера-названия и полные наименования со всеми регалиями. Жаль, что сейчас восстановить полный боевой путь дивизии и каждого входящего в ее состав полка очень затруднительно. И все-же, будем помнить наших отцов, и постараемся хоть частично восстановить факты истории.
Вячеслав: Спасибо, Сергей Л. на фото узнал конец кольца!! ЖДЕМСС с нетерпением новых фото!!
Сергей Л: Господа! Я ( как модератор этих тем) вас СЛЁЗНО и ПОКОРНЕЙШЕ прошу временно прекратить здесь общение ( как темы не имеющие отношение к данной теме) Ещё раз (поверьте на слово!!) Времени катастрофически не хватает ( информации -море - и я готов вам её предоставлять!!! Если она нужна и вас это интерессует.) в том числе и для переноса данной темы в тему Управление дивизии. Поэтому ,пожалуйста, у кого есть возможность -перенесите это в тему Управление дивизии, , в том числе все разговоры о БУиАР и ГСМ. Там же я дам официальный ответ Василия Ружейникова о БУиАР, с которым успел пообщаться. Тему О ГСМ можно тоже оставить там же- в теме Управление дивизии, У меня есть точное расположение на карте по состоянию на 35-40 год. Но кажется склад там же и остался и в советское время. Есть фото 1994 года, когда немецкие строители разрезали резервуары ГСМ на металлолом и фото тоо места. Перенос тем попросите сделать или Самойленко Володю или Диму Русакова или Василия Ковтуна! Если они согласятся. На будущеее, пожалуйста, если не знаете куда написать - спросите, решим вместе - девайте пытаться соблюдать если не порядок, то по крайней мере логичность в написании и сортировании тем! Ну очень тяжело мне потом вспоминать где и что, написано... Плиз!!
pavel1990: Сергей Л а, как называется книга?
Сергей: Не так давно, ко мне обратился с вопросами внук старшего политрука ( без вести пропавшего в первые дни ВОВ) Дмитрий Наливайко. Его дед служил в 345 стрелковом полку 27 стрелковой дивизии. ОН передал кое-какие интересные архивные материалы из Белорусского гос архива. СПАСИБО ему БОЛЬШОЕ!! Но для начала.... На первой странице этой темы в 1 части - есть воспоминания военнослужащих 27 СД о первых днях войны. Но ссылки эти изменились, поэтому обновляю их.. Воспоминания ЗУБЕНКО СТЕПАН САВЕЛЬЕВИЧ-Топограф 75-го гаубичного артполка 27-й стрелковой дивизии http://rubon-belarus.com/2011-01-12-10-02-50/84--27- ТИТОВ ФЕДОР ДМИТРИЕВИЧ-Красноармеец особого отдела штаба 27-й стрелковой дивизии http://rubon-belarus.com/2011-01-12-10-02-50/83--27- МИХАЙЛОВ ВЛАДИМИР АНДРЕЕВИЧ-Лейтенант, командир пулеметной роты-132-го стрелкового полка 27-й стрелковой дивизии http://rubon-belarus.com/2011-01-12-10-02-50/82--132-27- Ну и на всякий случай главная страница-http://rubon-belarus.com/ Раздел- Я помню. Как оказалось - это далеко не полные воспоминания о первых днях войны и в частности по 27 стрелковой дивизии. Есть воспоминания командира 345 СП 27 СД и более полные и подробные воспоминания Зубенко С.С. Немного подредактирую, уменьшу немного, так как там очень много страниц, всё поместить нереально - и скоро опубликую здесь. Заинтересую..... Оказывается в 27 СД накануне войны с инспекцией приезжал генерал Карбышев....Ну и вообще, воспоминания командира полка о первых днях войны - это многого стоит.
suhanovamama: ЗдОрово, Сережа!
Андрей_А: Топограф 75-го гаубичного артполка 27-й стрелковой дивизии Красноармеец особого отдела штаба 27-й стрелковой дивизии Лейтенант, командир пулеметной роты-132-го стрелкового полка 27-й стрелковой дивизии впечатление, написано одним автором
Сергей: Даже тем, кто не очень интересуется историей 27 стрелковой дивизии думается будет всё же интересно почитать о первых днях войны, написанных командиром полка. Вот какие материалы прислал мне внук комиссара ( пропавшего без вести в первые дни войны) 345 СП 27 гв СД Дмитрий Наливайко. С Дмитрием у меня сложились дружеские отношения, надеюсь они принесут свои плоды. Из фондов Белорусского государственного музея истории Великой Отечественной войны. Электронная версия подговлена: А. Дударенок. Солодовников Василий Константинович, полковник, командир 345 стрелкового полка 27 стрелковой дивизии. «… Накануне войны дивизия произвела некоторую передислокацию. В частности 239 стрелковый полк был передислоцирован из г. Гродно в г. Граево. По моей просьбе командир дивизии с нежеланием разрешил мне расположить, (вывести из казарм) 1 батальон, командир капитан Мартынов, на боевые позиции и прикрыть Августов со стороны Сувалковского шоссе; 3 батальон, командир капитан Добшиков, был расположен у Жерновка-Слеиск, левее 1 батальона, в предполье (дзоты, заграждения), а 2 батальон, командир капитан Красько, остался в казармах и по тревоге должен был занять укрепленную позицию (подготовлена заранее) в районе Белобжечи (5 км в тылу по берегу р. Нэтта и августовскому каналу). Артполк дивизии и вся полковая артиллерия находились на полигоне на сборах в 80-100 км от Августова. Накануне мне был придан разведывательный батальон дивизии. В субботу 21 июня в полк прибыл генерал-лейтенант Карбышев с целью инспекции обороняемого полком участка, главным образом его укреплений (дзотов, заграждений). Утром в субботу мы выехали в район батальонов. В общем, укреплениями районов обороны он остался доволен, но выразил свое неудовлетворение, что некоторые промежутки между дзотами не были прикрыты заграждениями. Работу он закончил к 14 часам и уехал в направлении Граево в 239 сп. После встречи с Карбышевым я должен был доложить командующему 3 Армией генерал-лейтенанту Кузнецову и выехал в район Сопоцкино. Меня там встретил представитель штаба армии и сообщил, что в 17.00 командующий армией и член военного совета назначили встречу в Августове, куда я и выехал для встречи. В 17.00 21 июня прибыл командующий армией и член военного совета (запомнились 3 ромба) и потребовали доклада об обстановке. Я доложил об обстановке и своих мероприятиях о готовности. «Какой Ваш вывод?» – спросил командующий. Я доложил, что война неизбежна - начнется не сегодня, так завтра. Командующий и член военного совета, как сговорившись, обрушились на меня, что я не правильно сделал выводы из обстановки, войны не будет, немцы нас боятся и мы не должны обнаруживать своих действий, что мы к чему-то готовимся. Потребовали вызвать оперуполномоченного с докладом. Последний, по прибытии, доложил то же, что и я. Командующий и член военного совета были недовольны нашими докладами об обстановке. Я попросил командующего разрешить выдать каски личному составу. Не разрешил. Но, когда я доложил, что у меня завтра, в воскресенье, смотр полка по плану, разрешил выдать каски, но с предупреждением, чтобы об этом не знали немцы, чтобы это не носило открытого характера подготовки, и уехал. Оставшись с уполномоченным, мы были удивлены, почему они не хотят слышать, что война неизбежна. Но мнение командующего армией не изменило моего мнения, потому что обстановка была накалена до предела. В соответствии с этим я и решил действовать, зная, что ничего плохого в этом нет. К тому же ко мне прибыл заместитель командира артполка и просил лошадей для вывода оставшихся орудий полка на сборы в район стрельбища для приведения их в боеготовность. Я, как начальник гарнизона, об этом не был поставлен в известность. Все это вместе взятое вынудило меня вызвать в штаб полка начальников служб, командиров батальонов и начальников отдельных подразделений. Я отдал приказ иметь по одному среднему командиру дежурным в роте, а всему командному составу быть в готовности. Одновременно я приказал командиру приданного нам разведывательного батальона дивизии выслать разведывательные машины в направлении Сувалок и Щерба. Все поняли в чем дело, да командиры и сами знали, они только ждали чтобы я подтвердил их мнение о готовности. Ровно в 4 часа начался обстрел городка тяжелой артиллерией, о которой я знал, где она расположена, и бомбардировка с воздуха. Я позвонил начальнику пограничного отряда, но связь уже была порвана. Было ясно, что противник ведет наступление, что предстоит тяжелый бой. Я покинул штаб полка и ушел на командный пункт. Подразделения покидали казармы, семьи командиров уходили в лес. Были и первые жертвы. Противник наступал вдоль Сувалковского шоссе на Августов. Ему нужно было преодолеть дефиле на этом шоссе. И это для него было невозможным. Артиллерии у нас не было, но ротные, батальонные и один полковой минометы действовали очень хорошо. В течение 4 часов продолжался бой. Фашисты с бешенством атаковали наши позиции, переправляясь через озеро Нэто слева, но все их попытки ворваться в г. Августов были отбиты с большими для них потерями. После некоторого затишья со стороны противника была организована атака. Характерно, что на этот раз пыл у фашистов ослаб, и хорошо наблюдалось, как офицеры уже применяли палки и угрозы оружием для того, чтобы поднять солдат в атаку. На берегу озера, левый фланг, метров 20 впереди нашего переднего края, находился небольшой одноамбразурный дзот, поросший сорняком. Этот дзот был заброшен из-за ветхости. Но расчет пулеметной роты 1 батальона занял эту позицию. Противник после неудачных попыток атак на этот раз решил атаковать не сходу, а с занятием исходного положения, и кустарник давал ему возможность скрытно произвести накапливание. Параллельно нашему переднему краю был расположен артиллерийский тир 100-150 метров, глубина до 2 метров. Противник решил использовать этот тир для накапливания, чтобы ударить одновременно с фланга и тыла. Одновременно был открыт сильный артиллерийский огонь по нашему переднему краю. Когда противник накопился в тире, готовясь уже атаковать, как из дзота был открыт пулеметный огонь вдоль тира. Это было так неожиданно для противника, что в тире послышались крики, некоторая часть солдат бросилась назад, а некоторая – к озеру. Около 150 человек было убито и ранено в тире. Противник отошел. Но и геройский пулеметный расчет погиб. На правом фланге батальона совершилось неожиданное. Вдоль дороги шли плетенкой дети, а сзади них двигались фашисты, видимо надеясь, что мы не будем вести огонь. Видя эту картину, бойцы прекратили огонь слева, поползли навстречу и вывели детей за укрытие, а потом и в Августов. Противник понес не только большие потери. Он утратил возможность овладеть Августовом. В районе 3 батальона (левый фланг полка) противник решил взять Августов не лобовым ударом, а обходом левого фланга полка. Это направление было опасно потому, что слева я не имел соседа. Поэтому в районе д. Жерновки действовала сильная разведка (разведбат), которая, активно действуя, принудила противника вести наступление в направлении 3 батальона, который дал возможность противнику приблизиться на расстояние действенного ружейно-пулеметного огня и внезапным огнем заставил противника отойти в укрытие, где он понес также большие потери. Однако одна рота батальона второго эшелона находилась на исходных позициях для контратаки противника в случае угрозы прорыва на левом фланге батальона. Но до этого не дошло. Противник решил на этот раз атаковать в промежутке между 1 и 3 батальонами, которые разделяло озеро. Вернее ударить по правому флангу 3 батальона и по кратчайшему расстоянию выйти у Августову. Противник подтянул артиллерию и, поставив ее на открытой позиции, начал обстрел дзотов. В это же время он организовал переброску людей через озеро в направлении двух взаимодействующих дзотов почти в тылу батальона. Накопившись при поддержке артиллерии, пошел в общую атаку на 3 батальон. Ни у меня, ни у командира батальона артиллерии не было, действовали только минометы, которые и на сей раз сделали свое дело. Перед фронтом батальона атака противника была отбита, но угроза с фланга была очень опасна. Два дзота, подустив противника на близкое расстояние, открыли мощный огонь из станковых пулеметов. Видя угрозу с тыла, гарнизоны дзотов вышли на открытые позиции, но силы были не равны и в рукопашной схватке гарнизоны дзотов, истребив немало фашистов, погибли. Была введена в бой часть 9 роты второго эшелона и остатки противника отошли на лодках через озеро. В этом бою полк понес потери убитыми и ранеными около 150 человек. Наступило затишье. Мне было ясно, что противнику необходимо время, чтобы организовать новую атаку, а он это сможет сделать не ранее 21 часа или утром. Причем я ожидал прибытия со сборов артполка и полковой артиллерии. В 15-16 часов на кп прибыл заместитель командира дивизии полковник Гогоберидзе. Он передал мне приказ отходить в район Белобжечи (второй эшелон полка). Я не успел ответить и в свою очередь спросить какова обстановка на фронте дивизии, как услышал от своего заместителя капитана Свиридова: «Измена! Отходить не будем!». Этот приказ тяжело отозвался в моем сознании. Я ответил, что приказ будет выполнен. Гогоберидзе уехал. Своему заместителю я сказал, что он был не прав, так как он не знает обстановки на других участках фронта. Он молчаливо согласился со мной. Тут же я посмотрел на лица в лица бойцов и увидел в них большое горе и подумал, что они, пожалуй, согласны с капитаном Свиридовым. Отдав приказ об отходе, капитану Свиридову я приказал руководить отходом 1 батальона. Отходить только тогда, когда 3 батальон отойдет за шоссе Августов-Граево. Отход совершил организовано, без особого натиска противника, и занял боевые позиции в указанном районе. Здесь ко мне прибыла полковая артиллерия и артполк дивизии со сборов. Я был обрадован этим и отдал распоряжение командиру артиллерийского полка майору Пчелкину расположить на боевые позиции артиллерию. Но радость была кратковременной. Полковник Гогоберидзе отдал мне приказ отойти в Штабинский укрепленный район, в 30 км от Августова. К вечеру 22 июня я занимал оборону в указанном районе. Отход совершил в развернутых боевых порядках до отделения. Авиация противника сильно беспокоила при отходе, а также в обороне. Вот здесь я вспомнил, к чему привела нас осторожность перед врагом. А если бы ее не было, если бы накануне командующий не ориентировал меня, так я бы давно вынес бы сюда продовольствие и военное имущество. Никто из штаба дивизии не спрашивал и не задавал вопросов накормлены ли бойцы и командиры, как это было на учениях. Многое, что мы делали в мирное время, не соответствовало боевой действительности. Пришлось находить другие пути, чтобы накормить полк и приданные части. Наземный противник не беспокоил нас, он как бы исчез, кроме воздушного. На второй день войны в 14 часов я получил приказ отойти из укрепленного района на 25 километров. Что я и сделал, отошел под воздействием воздушного противника. Потерь мы не несли. Не успел я изучить новый район обороны, как получил приказ взять Августов (до Августова 55 километров). Вот здесь я и подумал, что здесь измена. Срок ограниченный. Пришлось мобилизовать подводы местного населения и двинуться обратно в направлении укрепрайона. Там обратно занял оборону и через некоторое время получил приказ атаковать противника правее моего расположения на линии дороги Августов-Гродно. Это продолжение укрепленного района, которое было занято противником. Взяв работников штаба, я выехал на рекогносцировку, а своему заместителю приказал вывести полк в исходное положение, где я его и встречу. По времени полк должен быть в исходном положении, но его нет. Возвращаемся искать полк, а он уже получил приказ отходить и находился на марше. Таким образом, 1 рубеж боя дивизии и полков это Августов – Граево. Второй рубеж – Малая Берестовица и Крынки. Здесь полк принял неожиданный и скоротечный бой. Был получен приказ отходить на Волковыск. Через некоторое время завязался бой между, прикрывавшим отход полка, 1 батальоном и противником. В этом бою противник был отброшен. Но был убит командир артиллерийского полка и ранен и контужен я. Полк организованно под командованием капитана Свиридова отходил на Волковыск. К утру 28 июня с трудом при помощи лейтенанта и бойцов других частей, т.е. через ночь, я достиг Волковыска, который горел, и противник был впереди. Ни дивизии, ни полка там не оказалось. Зная направление движения дивизии через Зельвенские болота, я направился на Минск. Выходя из окружения, я ни разу не встретил никого ни из своей дивизии, ни из своего полка. После неудачной попытки перейти фронт в районе Орша – Смоленск я организовал там партизанский отряд, который действовал в районе ст. Крынки. В марте 1942 года, после установления связи с Большой Землей я был отозван в Москву. После доклада в Москве я был направлен в распоряжение Западного фронта, где и провоевал до конца войны. В 1944 году я встретил младшего лейтенанта из нашей дивизии (фамилию не помню), который рассказал мне о судьбе дивизии после отхода на Волковыск. С его слов дивизия получила приказ выйти в район местечка Свислочь и прикрывать отход из окружения частей 10 Армии. В кровопролитных боях у Свислочи почти вся дивизия и погибла. По моим сведениям заместитель командира дивизии Яблоков вывел из окружения 500 человек солдат и офицеров из разных частей. Также и мой заместитель, капитан Свиридов, вывел из окружения 130 человек. Командир дивизии генерал-майор Степанов выходил из окружения вместе с группой генерала Болдина и был убит. Я предполагаю, что знамена дивизии и полков были спрятаны в районе южнее или юго-западнее Волковыска, но выйти на адреса людей, которые их прятали я пока не смог».
suhanovamama: Действительно почти вся дивизия погибла тогда?
Андрей_А: Сергей пишет: Из фондов Белорусского государственного музея истории Великой Отечественной войны Кто в языках силен, в бундесархиве есть инфа по этим местам?
Сергей: suhanovamama пишет: Действительно почти вся дивизия погибла тогда? Люба! Говорить , что вся дивизия погибла -наверное не совсем верно. В воспоминаниях Солодовникова В.К об этом написано - сколько человек осталось в живых. Хотя при выходе из окружения-наверняка остались в живых и другие. Несколько дней назад по ТВ показывали фильм по Симонову " Живые и мёртвые". У меня сразу возникли аналогии по фильму и по боям 27 СД. В фильме, остатки 176 Краснознамённой дивизии, которую выводил комбриг Серпилин, точнее остатки в кол-ве 312 чел выходивших из окружения со знаменем --расформировали. В материалах, которые прислал мне ранее Мисникевич А.С о 27 СД написано .. Бойцы и командиры 27 СД стояли насмерть. В итоге неравных боёв, дивизия понесла огромные потери в живой силе и технике и была вынуждена с жестокими боями отходить. Почти весь личный состав вышел из строя, оставшиеся в живых бойцы и командиры сумели вынести все знамёна. В связи с тем, что личного состава почти не было 14 декабря 1941 года дивизия была расформирована" С одной стороны материалов у меня много, с другой - чтобы делать какие-то выводы- их всё же недостаточно.
Сергей: Вот следующие материалы, присланные мне Дмитрием Наливайко. С.С.Зубенко. Из рукописи. Машинописный текст из архива И.И.Шапиро с пометками К.Г.Ремизова. Сканировано и распознано Д.Н.Егоровым, март 2007 г. В августе 1940 г. получил повестку Ленинского райвоен¬комата г. Ташкента на призыв в ряды РККА. Мать провожала в слезах. У нее, кроме меня, никого не было. Я успокаивал ее как мог, убеждая, что через два года вернусь, и мы снова будем вместе. Но ни она, ни я, как и все в толпе провожающих, не знали, что эти все милые, добрые мальчики, русские, узбеки, украинцы, казахи, евреи – уходят в вечность. Они делают последние шаги по своей многонациональной республике. И вы, папы и мамы, братья и сестры, всмотритесь в их лица, не нанесли ли вы на заслуженной обиды новобранцу, или ты, возмужавший духом своих родителей воин, не обидел ли ты свою мать, отца, сестру, брата или близкого человека? Если да, то простите друг друга, ибо другой возможности не представится. Все полетит за колесами вагонов, отодвигая одних от других. Сперва расстояние, потом... Из тысячи двухсот молодых людей, отправлявшихся тем составом, не вернется тысяча сто девяносто восемь человек. Все новобран¬цы окажутся в числе без вести пропавших. Они были лучшие из лучших. Приграничный округ попросил прислать грамотное попол¬нение и Ташкент его дал. Все призывники имели среднее или незакон¬ченное высшее образование и дополнительную подготовку по военно-учебной программе. Итак, чувствуя надвигающуюся грозу с Запада, я возобновил свои записи 2 сентября 1940 г. по прибытии в г. Гродно, где располагался штаб 3-й Армии. Нас, человек 300, зачислили в 27-ю Омскую им. Итальянского пролетариата, Краснознаменную дивизию, прославившую себя в Граж¬данскую войну, мирное время, при освобождении Западной Белорус¬сии. И пошло - марш, марш. Шире шаг, выше ножку. “… в горах Урала под Красным знаменем 27-й”. Ох, как мы пели! Наверное, было слышно в Восточной Пруссии. Подружившись еще в городе Ташкенте с Георгием Ушаковым, наша дружба не только укрепилась, но и раз¬давалась ширь. Она сыграла значительную роль на формирование отношений в более широком смысле. Сперва укрепились хорошие отношения во взводе, потом на батарее. Общими усилиями сняли обез¬личку с перегородок. Нашли понимание между рядовыми и младшими командирами. Служба велась строго по уставу, без каких либо нарушений. Это радовало нашего командира штабной батареи ст. лей¬тенанта Торопова и он как бы платил нам за это своим отцовским вниманием, строгой добротой и четкими действиями управления. До принятия присяги мы числились во взводе связи, а потом, ра¬зобравшись в нашей гражданской специальности, меня перевели в измерительно-пристрелочный взвод разведки, а Ушакова в топовзвод. В октябре месяце, неожиданно нас погрузили в товарняк и двинули в район Бреста, где проводились учения, на которых при¬сутствовал маршал Тимошенко, а с ним и генерал-полковник тан-ковых войск Д.Г. Павлов. Наш 75-й ГАП на учениях представлялся первым дивизионом 122 мм гаубиц. Подполковник Юрьев был гвоздем учений. Он выдвинул два вида артогня: артогонь сопровождения пехотных подразделений при атаке и артогонь прикрытия пехоты от действий штурмовой авиации противника. Маршал Тимошенко проявлял повышенный интерес к тактическому новшеству, но предупреждал об особой осторожности и грамотном ведении огня. Артиллеристы от¬лично справились с задачей. Особенно хорошо провели стрельбу бризантными по мнимым штурмовикам. Подполковник был удостоен пох¬валы наркома. Его ожидало повышение в звании. Однако, самолю¬бие Д.Г. Павлова (а может другие причины) привели к тому, что при утверждении списков он вычеркнул фамилию Юрьева, причем так, что след его карандаша оставил глубокий шрам на бумаге. Подполковнику довелось увидеть список с прочерком командующего. В скором времени началась формировка учебной батареи из состава бойцов, имеющих среднее, среднее техническое или незаконченное высшее образование, (приказ наркома обороны октября 1940 г.) я с сожалением попрощался со своими сослуживцами штабной батареи. Все было там хорошо: неплохой комсостав, порядки, установленные старшиной. Но кое от чего хотелось избавиться. Мне не нравился сержант Сапрыкин своими придирками ко всему, даже не относящемуся к службе. Своего предмета не знал, ябедничал на всех, кто не проявлял к нему раболепства. Ходил с доносами в особый отдел части. Рад был избавиться от Серны – кобылы диких кровей и неукротимого характера. Как мне хотелось передать боевого помощника сержанту Сапрыкину. Старшина выполнил мое сокровенное желание. Однако потом, когда я узнал от медперсонала о травмах, полученных сержантом от кобылицы, мне стало жалко Сапрыкина. Эту ведьму сам черт не сможет объездить и будут правы вет. врачи, если ее спишут. Согласно разъяснений, поступивших с ЭВО (так в тексте – Д.Е.), нам устанавливался особый режим и программа занятий. За два года службы мы должны получить знания, равные программе военных училищ. По окон¬чании кадровой службы нас должны демобилизовать средними команди¬рами запаса с присвоением звания лейтенантов. Но у нас на уме были сугубо гражданские планы с мечтой о мирном труде. Учеба была трудная. Помимо занятий в полку, мы выезжали в Белосток, Гродно. Один раз на машинах нас привезли в Осовец для проведения штабных занятий и оперативно-тактической подго¬товки. Там мы отрабатывали маршруты движений частей за пределами восточно-прусской границы. Во время занятий представитель округа ни разу не вводил задач по обороне. На картах все стрелки тя¬нулись за Прошкен. Территорию противника мы знали лучшей своей. Триумфальная тактика дополнялась расслабленной стратегией. На политзанятиях утверждалась мораль самонадеянности и сила наших идеологических устоев. Например: чем сильнее Красная Армия? тем, что она состоит из рабочих и крестьян, что армии империалистов тоже состоят из рабочих и крестьян, а потому де, мол, их армии в случае войны, будут деморализованы. Немецкий солдат-рабочий не поднимет руку против бойца-рабочего Красной Армии. В начале 1941 года обстоятельства свели меня с лейтенантом Дубининым. Мы с ним, несмотря на разницу в годах, крепко подру¬жили. Он в полку числился ПНШ-3. Был любимцем подполковника Юрьева, привлекательным кавалером в клубе и любимцем детей комсостава. В скором времени я оказался его порученцем или исполнителем специальных заданий. Приходилось ездить в отдел картографии округа, иногда сопровождал Юрьева, помогал Дубинину в штабной работе. Это помогло мне многое узнать о делах в полку, в дивизии. Раскрывалась более ясная картина подготовки Германии к нападению на СССР. 7 февраля 1941 г. подполковника Юрьева вызвали в Минск. Сопровождающими были Дубинин и я. Ночевали два дня у какой-то знакомой Дубинина тетки, а последнюю ночь у полковника Блохина. Он оказался хорошим другом нашего шефа, к тому же важной фигурой в разведке. Многое мне, курсанту УБ, довелось узнать о предвоенной обстановке, о которой тогда говорили шепотом – с оглядкой по сторонам. …Василий Демьянович, Вы должны помнить сержанта Капустина. Бедняга погиб в первый день войны, под Граево. Так вот, захлебываясь кровью, зная свою участь (у него были простреляны легкие), Володя пы¬тался оправдаться, что не смог сделать больше того, что сделал. Он выдавил последние слова: “Не нами, рядовыми защитниками Родины, проигран дебют, проигран он верхушкой, а вы не отчаи¬вайтесь – обращался он к нам, – силы у нас хватит открутить Гитлеру шею. Ведь наши отцы сделали большее, они завоевали Революцию, а нам остается простая задача, – отстоять завоевание наших отцов!" (Хочется сейчас сказать, товарищ сержант, твое за¬воевание выполнено!)… Однако я отклонился от последовательности. После возвращения из Минска, подполковник начал готовиться к передаче своих дел начальнику штаба капитану Ивасенко. Требо¬вался хороший организатор по формированию новой артиллерийской бригады. Д.Г. Павлов дал согласие назначить комбригом подполковни¬ка Юрьева. Нашим арт. полком стал командовать капитан Ивасенко, а УБ оказалась на распутъе. Дело в том, что ее позабыли ввести в штаты. И, как выяснилось, подполковник, оценив обстановку с кадрами комсостава, решил использовать наших ребят на формировании новых подразделений бригады. Нас временно оставляли в Ружаныстоке, где многое придавало нам новые знания и опыт. У подполковника Юрьева было чему поучиться. На плацу раздавались команды, а в костеле, расположенном совсем рядом, проходило громкое богослужение. Ксендз усердно призывал бога к изгнанию анафемы большевиков с Речи Посполитой. Он в открытую называл дату нашей гибели. “И да при¬дет к вам кара Божья в день великого противодействия, вознесясь мечом своим над вашими головами!”. Да, так и говорил в глаза – “22 июня идет вам суд – Армагеддон”. То есть, суд “цивилизованной” Европы. Странно – ксендзу дано было знать о нападении Германии на СССР, а генералу Павлову и выше, не дано? В день ПЕРВОМАЯ проводился парад в м. Домброво, где первый раз довелось увидеть генерала Степанова. Комдив выглядел молодце¬вато собранным и своим видом внушал доверие. Я в Домброве был вне строя. Там в толпе, столкнулся с Бельротом – моим ташкентским земляком и сослуживцем, которого отчислили из части, как немца (как неблагонадежного). Неожиданно нос к носу. - Вас не отправили по домам, что ты здесь делашь?¬– спросил я. - То же самое, что и ты, – ответил Бельрот, – служу Советскому Союзу. После беседы с ним я окончательно убедился – войны не миновать. Бельрот там за рубежом был схвачен фашистами и казнен за неделю до нападения Германии на СССР. Похоронку родители Бельрота, получили в августе 1941 г. за подписью полковника Блохина. 17 мая начало поступать пополнение бригады. В основном это мои земляки – узбеки, причем, знание русского языка самое малое. Мы, курсанты из Узбекистана, знали больше тюркских слов, чем они русских. Подполковник Юрьев был нами доволен. Многие из наших курсантов стали исполнять обязанности взводных или занимались штабными вопросами, где должны были быть средние командиры. В батарее Ушаков обзавелся многими друзьями из пополнения. Зная узбекский язык и очень много анекдотов на тему апанды, он был кумиром всех национальностей. Ког¬да Ушаков травил очередную шуточную наживу, начинали смеяться уз¬беки, а потом и те, кто ничего не понимал, в чем была суть. 26 мая, меня и Ушакова направляют в Граево. Курсант Саиднабиев, почти в слезах, подскочил к начальнику штаба с заявлением ехать с нами в свою часть, но ему отказали. Служба есть служба. Мы с ним больше не виделись. Вспомнилось, как однажды лейтенант Дубинин спро¬сил у Саиднабиева: – Что Вас объединяет с Ушаковым? Он ответил: – Вера. – Какая вера? – Вера в торжество социалистического общества. Нас объединяет общение, межнациональная культура, характер. – А разъединяет?, – спросил Дубинин. – Музыка, – скороговоркой ответил Саиднабиев. – Он любит русскую, а я узбекскую. Это потому, что нашим ушам создавалась разная доступность накапливать своего рода привыч¬ки. Но в гостях я люблю то и другое. Особенно под хороший шашлык из молодого бухарского барашка. Снова штабная батарея, здравствуйте товарищ старший лейтенант Торопов. И ты, плюгавенький, но почему-то ставший другим, товарищ сержант Сапрыкии. И ты, мое горе, Серна, узнавшая меня на подходе. Она, не повернув голову, прижала одно ухо, раскосо глядя на меня и позволила почесать между ушей, и даже протянуть руку по крупу. О Боже, я снова согласен делать вольты не по команде, а по ее воле, преодолевать препятствия, когда она сама на полном скаку перед ним остановилась, а я, сами знаете, продолжал ее путь ласточкой, призем¬ляясь лягушкой. Да, я согласен, а куда нам деваться? 21 мая нас назначают на время отпусков исполняющими [должности] взводных. Это в виде стажировки по установленной программе. Май весь тревожный. На границе участились нарушения. Получил от матери письмо. Кто-то вместо нее, неграмотной, в поучительном тоне от ее имени написал: “... ты пишешь, что на границе неспокойно, что скоро начнется война с Германией. Кажется, пора быть взрослым и не молоть чепуху. Твое письмо прочитал сосед и высмеял за мальчишество. Какая война, если у нас договор о ненападении? Да и вообще: бол¬тун –находка для врага. Знаешь, чем может кончиться. Да, рановато командиром поставлен! И еще, строки письма наполнены шапкозакидательством. Получается, из Ташкента видят приграничный район лучше чем мы, находясь в приграничном районе. Мое письмо из Ташкента читал Ушаков. Он помотав головой сказал: - Ну и ну. Все почему-то считают, что Германию можно шапками закидать. Почему же так взволнован Елохин, генерал Степанов? По¬чему Юрьев не доволен сосредоточением войск в Западной Белорус¬сии и в открытую заявил генералу Климовских о том, что размещение частей округа, не отвечает никаким стратегическим соображениям. - Потому, что перевес мнений держится на большинстве, состоя¬щем из подхалимов и бесхарактерных подхалимов. И ещё Павлов подъигрывает политическому курсу “договора”. Берия после чрезмерного усердия резко повернул справа налево. Получилось так: пескарей ловили, а щук не трогали, наведя муть в воде, не могут видеть, что же происходит в этом омуте. Подхалимы, плавая, как дерьмо, на по¬верхности, заботятся об одном: чтобы их не трогали, т.е. жить в свое удовольствие, беспечно и, как им кажется, спокойно. В этих условиях генерал Павлов оказался в загоне. Он не забыл репрессий 1937-39 гг., его подбадривает доверие “самого”, положение и, пожа¬луй, лишняя уверенность в несокрушимости Белостокского кулака, кото¬рым он хвастался наркому. В условиях особого уважения со стороны генерального, подхалимы своим большинством помогают заштриховывать контуры загона, общая картина приобретает розовый от¬тенок, за которым не просматриваются капканы... Ушаков прижал мою руку, я замолчал. В курилке появился Сапрыкин. – О чем вы тут философствуете, академики? – О том, что закормили нас сухарями и селедкой, хотя бы кар¬тошечки в мундирах. Вот соображаем, кому бы пожаловаться. – Напишите жалобу на имя командира части и я, при удобном случае, передам ему. Уж я то знаю, как это сделать. Сапрыкин ушел, а Ушаков словно продолжая мою мысль, сказал: – Ухват капкана под действием сильной пружины может срабо¬тать на нашем участие двадцать седьмой. А, что мы здесь имеем? Три пехотных и два артиллерийских полка, на 40 километров! Если бы на случаи удара части оказались на своих позициях, то это уже кое-что, но, к сожалению, только один стрелковый полк находится в полосе, близкой к обороне. Июнь начался с массовых отпусков, частых нарушений границы и вползающей в режим расхлябанности. Интенданты закончили пере¬возку боеприпасов, продовольственных складов и ГСМ из Ружаныстока в Граево. Под самым носом у немцев сосредотачивались ресурсы боеспособности. Наши бойцы на разгрузке снарядов наблюдали за немецким “костылем”, который шел вдоль границы и когда сделал снимки, наваливался на левое крыло. Они в сторону самолета пока¬зывали фиги или еще что-нибудь, приговаривая: – Вот тебе, Ганс, на-ка выкуси. Наверное и немецкий пилот, что-то хотел сказать, коль возвратился тут же, но теперь над самими складами. Регулярно получаю письма от своих друзей с Ружаныстока. Часто хожу в гарнизонный наряд и позваниваю к своим ташкентским землякам, находящимся в других частях дивизии. Бойцы 1920 года намыливаются к демобилизации: фотографируются, прихорашивают обмундирование, чаще cтали обмениваться письмами со своими близкими и знакомыми. Накал боевой и политической подготовки сведен к благоспокойствию. Та майская волна “ГРОЗЫ” затихла. Кажется, настало время всеобщей демобилизации войск и перехода на всеобщее мирное сосуществование. Очень хочется домой. Скучаю по родному Ташкенту. По тихим заводям и журчащим перекатам Чирчика, где невдалеке от с. Михайловка прошло мое короткое детство. Наша зенитная батарея счетверенных пулеметных установок отбывает в район г. Лида. Там ей предстоит провести огневую под¬готовку со стрельбой по движущим мишеням. Сегодня Наташа Торопова попросила Ушакова снести письмо кому-нибудь из зенитчиков с тем, чтобы в Гродно сдать на почту. Письмо адресовано в Витебск к маме. Наташа Торопова является сестрой нашего старшего лей-тенанта. Между Наташей и Ушаковым тянутся страстные узоры взаимоотношений. Поначалу казалось – обыкновенное общение двух молодых людей, но потом (страшно писать об этом), потом, сколь¬ко же горя принесла война людям! Я оставлю место для отдельного очерка. Они оба стоили мазков Рафаэля и А.Пушкина. Но ни тот, ни другой не жили в нашу эпоху, не знали поколения молодых лю¬дей 40-х годов. И хотя Пушкин, кажется, обращался к нам (“Здрав¬ствуй племя молодое, незнакомое”), верил в то, что взойдет заря пленительного счастья, ему не дано было знать, как трудно защищать счастье, свободу , правду. Через это прошел Ушаков, прошла Наташа Торопова. Воистину племя молодых людей 40-х годов было не знакомо. Ни в какую эпоху история не знала столько героев, но она не знала и Социализма. 20 июня 1941 г. мы, как обычно, вышли на занятия. Теплый солнечный день ласково склонял к расслаблению. Хотелось завалить¬ся где-то под деревом, заснуть и погасить потерянное в дни напряженной учебы. В нашем полку, как и в других частях, занятия стали проводиться вяло, бесконтрольно. Взвод, расположившись двумя наблю¬дательными пунктами сектором обзора Прошкен, Руиндфлис, Диссевен (территория Восточной Пруссии), вел рекогносцировку точек пристрел¬ки по ориентирам: шпиль немецкой кирхи г. Прошкен, конек дома с кра¬сной крышей п. Руиндфилс (у берега озера Гросс-Зелъмент-зее), отдельное дерево п. Лиссевен (проселок через болото). Оба пункта наблюдений имеют между собой кабельную связь. Направо – НП Сапрыкин, налево – ефрейтор Алексеев (резервная группа взвода). Пункты наблюдения отрабатывали определение расстояний по оптическим прибо¬рам. Им было дано задание уточнить точки пристрелки по принципу ре¬шения равнобедренного треугольника, где вершиной является наблюда¬тельный пункт, а угол между точками А и В известен. Для Сапрыкина делов на весь день, Алексееву на полчаса. Главной же не поставленной, но предусмотренной задачей, было отработать хватку наблюда¬теля, у которого малейший изменение в секторе обзора должно быть замечено, зафиксировано в памяти, или в журнале наблюдений. И это особенно оказалось полезным потом в нашей артиллерийской разведке. Вот и сейчас, рапортуя о положении точек наблюдений, оба пункта до¬ложили: на проселках Прошкен-Длутоссен-Рундфлисс, против нашего пункта Дворки, установлены замаскированные орудия. Ближе к границе появились новые дзоты, между которыми свежие признаки траншей, при¬крытых ветками. То же самое сообщил и Сапрыкин. На его участке легкие танки амфибии. В камышах укрываются бронекатера и лодки. К станции Бросциммен подходят составы с крытым брезентом платформами. Убедившись в достоверности наблюдаемого, я решил позвонить в часть. На связи оказался начальник особого отдела полка ст. лейтенант Кобрисов. Помолчав и взвесив положение, он сказал: – Продолжайте вести наблюдение и фиксируйте все, что возможно. Я доложу в дивизию, хотя они уже информированы нашими пограничниками. Майор Здорный с генералом Степановым выехали в Августов. Нач.штаба Федоренко сидит у коммутатора. Потом старший лейтенант спросил: – Ты откуда говоришь? – Со столба, – ответил я. Мы тут подключились к нашим соседям, а так мы [находимся] на повороте дороги в сторону Черна Весь, 8 км от Граево. Кобрисов собирался подъехать к нам, но неожиданно получил задание поднять группу содействия в помощь 3-й погранкомендатуре. Ночью прошла группа нарушителей по лесному массиву южнее Делда. Потребовалось оцепление и проческа местности. Это в двух шагах от объекта занятий 21 июня 1941 г. полк, как обычно, поднялся в 6.00. Уход за кон¬ским составом, осмотр. Началось все, как обычно. В 8.00 завтрак, толь¬ко не сытная пшенка или перловка, а два сухарика и одна желтоватая селедочка, покрытая изморосью соли. На десерт чай в галопе. Ох, как я хотел бы посидеть в нашей узбекской чайхане и спокойно попить зе¬леный чай из крутого кипятка массивных самоваров, не с сухарем, а с лепешкой, только что вынутой из тандыра. И ещё, захотелось съесть кисточку катикурганского винограда с сизым налетом на черных гроздьях и ароматным привкусом. На выходе из столовой я столкнулся со старшиной. Он скороговор¬кой выпалил несколько слов, из которых было понятно одно: полк по¬кидает Граево, срочно на построение батареи. У дверей нашей казармы стоял ст. лейтенант Торопов и все командиры взводов. Через 15 минут два артдивизиона загрохотали своими колесами по рокадной дороге Граео-Шучин-Ломжа. При этом, сперва провели непонятный маневр в сторону границы, а потом, подняв клубы пыли (словно для того, чтобы обратили внимание – вот мы де, уезжаем, не стоит беспокоиться) устремились в путь неведомым перстом какого-то воен¬ного начальника. Ушаков морщился. Его тошнило. Пожаловался на завтрак. Мне было не по себе и я неосторожно съязвил: – Больным другого не положено. – Ты кого имеешь в виду? – Всех, ведь всех нас считают больными страхоманией и поэтому отводят от границы. А то, как бы не поднялись провокации. Выслужи¬ваемся, а они от этого наглеют. Ушаков отмолчался. Чувствуется, ему не до беседы. Я спросил: – Что с тобой? Ты выглядишь не лучшим образом. – Я сегодня совсем не спал. Наташа в воскресенье уезжает в отпуск. У нас с ней серьезные чувства. Понимаешь, мы искренно лю¬бим друг друга. А тут этот выезд. Просился задержаться. Торопов не разрешил. Мало того, безбожно отчистил. После сказанного Гока замкнулся. До конечной точки ни звука, ни взгляда по сторонам. Шел он, как запряженная лошадь с тяжелым грузом, видимо, не замечая, что идет. Не отвечая на вопросы, видел свое. Страдал от переполненных чувств, а длинная дорога давала дос¬таточно времени на процесс любовного синтеза. По пути следования я усадил его в повозку, но, кажется, Ушаков и не заметил. Через не¬которое время в хламе средств связи бедняга уснул, и все у него встало на место. А, может быть, влюбленный продолжает страдать и во сне. Странно, даже командир полка не знает, что за вариации происхо¬дят в приграничных войсках, да и во вверенной ему части. Дивизион тяжелых 152 мм гаубиц распорядились направить в Вульку Малую, зе¬нитную в Лиду, а конную артиллерию – в полосу 10-й армии. Причем, без боеприпасов и продовольствия (нас вроде бы должны снабжать из складов Ломжи). Эта команда исходила не из штаба 27-й, а из штаба 3-й армии. Генерал Степанов был вне себя. Ну, а когда был получен приказ о передаче тягачей НАТИ, лишив третий дивизион 75-го ГАП, а это было в середине дня 21 июня, когда окончательно вырисовыва¬лась дата нападения, генерал Степанов вовсе взорвался: – Что они там, одурели? В такой-то момент чехарду разъигрывают. Одних туда, других сюда. Войска к укрепрайону надо подтягивать, а они наоборот. Не разрешаю передавать тягачи и обезличивать артиллерию, 6-я артбригада находится в тылу, к тому же не укомплектована пушками. Зачем им сейчас наши тягачи? Помолчав немного, приказал срочно выз¬вать Ружанысток, подполковника Юрьева. Но и там никто толком не мог разобраться, кому потребовалась такая операция. Не была ли она под¬готовлена людьми Канариса? 21 июня в почтовых отделениях Западной Белоруссии ходили телеграммы: “Поздравляем днем рождения, тетя” (На встрече в Волковыске, я встретил сослуживца по 6-й артбригаде Чупикова Петра Венедиктовича из Пермской области, мы вспомнили этот случай, и он может подтвердить факт невероятного безобразия в управ¬лении войсками округа). На подходе к селу Щучино Торопов дал мне карту с проложенным маршрутом. – Вот карта, следи, чтобы не сбиться с пути, я немного взремну в повозке. Алексеев принял коня (по кличке Диоген, до сих пор помню), а комбат какой-то осунувшийся закачался в проеме между тю¬ков сена. Кажется, тут же и заснул. Путь был дальним и тяжелым. Пересеченная местность, выбоины на дорогах изматывали лошадей и прислугу. За орудиями молча шли бойцы, которым отводилась роль заряжающих наводчиков, подносчиков снарядов, связисты взвода управления, оружейные мастера и почему-то тоже вперемежку с огневиками. Шли быстро, без остановки. Шли закаленные, хорошо обученные, кадровые бойцы – артиллеристы, вышколенные Юрьевым, Федоренко, такими как Торопов, Артамонов. Шли Ивановы, Семеники, Арутюняны, Сулеймановы, Кадыровы, Томашевичи. Шли люди разных на-циональностей, но прав наш земляк, – одной веры. Шли увереннее в непобедимость РККА, в мудрость своих военноначальников, в прозорливость своего великого вождя товарища СТАЛИНА. А день великого противодействования быстро и неумолимо двигался навстречу войскам Белостокского Выступа. Более 80 % бойцов пешие. Жара необыкновенная, чай быстро выпарился, а соль белыми пятнами, просочившись через нательное белье, оседала на гимнастерках. Тело щемило, ноги горели от трения. Но солдат шел как ему было положено: 5-6 км в час. Отмахали 37 км. В назначенном месте лесного массива начали разбивать палаточный лагерь побатарейно. Только разметили линейки, как связной генерала Степанова передал приказ: срочно вернуться в Граево. Это было в 16.00, а устанавливалось время прибытия в Граево в 4.00 22-го. Подумать только, 74 км, меньше, чем за сутки! Помнит ли история такие переходы, после которого вступает в... Мы этого пока не знаем. Все были крайне утомлены предыдущим переходом. Кони из артиллерийских пристяжек нервно подергивали ушами, косили глаза на ездовых и тяжелые 122 мм гаубицы. На бежавших впереди бойцов. Они были массивные, подстать гаубицам. Необыкновенно сильные, как на подбор, с широкими крупами, серые в яблоках. Эти кони раньше служили [маршалу] Рыдз-Смиглы, теперь нам. Служили без присяги, но верно. У многих коней появились надсадины. Пересеченная местность вызывала рывки натяжения. Спуск – подъем, спуск – подъем. Шли и выдавливали из-под своей плоскости жесткую кожу и мускулы. Тело, покрытое пеной и солью, не выдерживало нагрузки и лопалось, по ранкам сочилась кровь, а на молоденьких лицах ездовых – слезы. Пешние бойцы наби¬вали мозоли. Обувь на ногах шоркала по телу, сбивая портянки в жгуты. Но переобуваться только на ходу. Несмотря на все это, полк не сби¬вал темп. Почувствовал что-то неладное – спешили, знали: к границе приближается “ГРОЗА”. Знали все, еще с мая месяца, хотя не были ни полководцами, ни политиками, а лишь присягнувшими Родине. Кто первый пустил “утку” о неожиданности? Меняли верховых, ездовых. Бойцы, уцепившись за лафет или повозку, бежали трусцой и не было ропота. “Нужно”. Потом что-то случилось. Колонна из 30 гаубиц и 135 повозок (с пустым, не боевым балластом), растянулась на 2-5 км. На спуске коренник сломал ногу. Заминка на несколько минут. 22 ИЮНЯ, 2.30, местечко Щучино. Страшная картина. По улице разбросаны тюки сена, котелки, ящики, рассыпан овес. Что случилось? 4.05. Группа бомбардировщиков на высоте 1,3-1,5 км пересекла границу и исчезла за пеленой предутреннего мрака. Они пошли в направление Гродно. Скорость движения увеличилась. Колона стала бесконечно длинной и разорванной. Светало, а душа темнела от тя¬желых предчувствий. И вдруг, от августовской твердили, до самой Ломжи, вспыхнули ракеты. Густо, густо разрастался фейерверк вспышек. Но это уже были не всполохи ракет, а вспышки орудийных залпов. Сперва огонь, потом раздирающий грохот, начинавшийся с Запада на Восток, Словно разряды в страшную грозу. А на небе ни единой тучки. Громыхало повсюду. Смерть неслась с захлебывающимся воем снарядов. И хотя они еще не коснулись нашей колонны, уставшие переходом бойцы, чувствовали ее размашистый вздох. Он давил на осунувшиеся плечи. Казалось, бойцы помельчали. Мокрые, просоленные гимнастерки покрылись ржавой пылью. Они прилипали к телу и не давали свободно дышать. Очень хотелось пить, утолить жажду не было времени. Нe до этого. В колонне оживление. Что-то неведомое хлыстнуло по движущимся. Кони и люди перешли на рысь и смешанный топот стал заглушать рас¬каты артиллерийских залпов. Мы не просто двигались, а мчались навстре¬чу своей судьбе, уготовленной великими сумасшедшими, вышедшими из-под контроля народов.
Сергей: Продолжение. 6.30. Перед проселком Граево–Осовец – рев моторов. Два истре¬бителя с черными крестами в желтой окантовке, вынырнув из-за сос¬нового бора, начали утюжить нашу колонну. Где-то в хвосте загрохо¬тали разрывы бомб, потом пулеметная трескотня. Они били по измучен¬ным коням, по мокрым телам военнослужащих, били, как приказано. Потом летели обратно, потешаясь своей работой, за которую нечем было от¬платить. Они возвращались так низко, что казалось, вот-вот заденут кого-то колесами. Как жаль: ни единого патрона, ни единой возможности ответить тем же. Весь обоз был загружен шанцевым инструментом, палат¬ками, фуражом (сеном), средствами связи. И только двенадцать снаря¬дов на 30 стволов! С возвышенной части дороги, хорошо видно Граево. Центральная улица упиралась в костел, за которым вырисовывался парк. Слева от улицы станция с таможней. Чуть выше – казармы 75-го ГАП, полковой школы. Направо – отдельное здание 3-й погранзаставы, а юго-восточ¬нее – казармы 239-го стрелкового полка. Это вниз по течению речушки Лонг, впадающей в Бебжу. Там где-то рядом с кирпичным заводом рас¬полагались казармы 200-го СП 2-й дивизии. Артиллерия противника густо ложила снаряды на здание полковой школы, словно знала, где оставалась живая сила полка. Курсанты в на¬тельном белье выскакивали из окон, но тут же падали сраженными. Горели деревянные домики, где квартировали семьи комсостава. Странно: семьи пограничников были, в основном, вывезены за три дня до нападения Германии, а в войсках прикрытия этого сделать не дали. Теперь судьба огненным смерчем выискивает свою жертву и глумится по всем правилам ужасной войны. Запылало здание комендатуры, потом ближние постройки. Огненные языки появились у казарм 200-го стрелкового полка 2-й дивизии. Там тоже оставались одни курсанты (полк находился где-то в летних лагерях). В голове колонны двигалась штабная батарея, впереди которой су¬тулясь ехал верхом старший лейтенант Торопов. Рядом как-то рассеянно следовали капитан Кракановский, Челаевский и начальник связи 1-го дивизиона мл. лейтенант Королев Григорий (Королев Григорий Кузмич, 1914 г.р., Орловская область, Дятьковский район, пос. Любань, пропал без вести), которого я знал по Ружаныстоку. Все командиры устремили свои взгляды на панораму пожарищ. Горели дома в Граево, Райгруде. Черный шлейф дыма поднимался над Дворками, что-то горело в Вулька-Мало, где должен [был] быть наш дивизион тяжелых гаубиц. Виднелось зарево и в Августове. На подходе к деревушке Каширово Торопов окинул взглядом прибли¬женных и, заметив меня, ехавшего верхом на некотором расстоянии, дру¬жески приказал: – Степа, возьми с собой пару хороших ребят и дуй в расположение части, нужно выяснить обстановку, помочь эвакуировать раненых. И загляни к нашим семьям. Если они не эвакуировались, то организуй их выезд. Ты знаешь, где я живу? – Нет не знаю, но я разыщу, обязательно разыщу. Со мной, наверное, хотел бы поехать каждый. В нашем взводе не было низкосортных солдат, не было трусов и это потом было доказано делом. Однако, мне хотелось взять Ушакова. Торопов же не пожелал: – Не надо, мне перед ним неудобно, я его беспричинно обидел, но и он тоже мне... Торопов не договорил. – Алексеев, Капуза, за мной! Наши стремена между Тороповим и мной при развороте сошлись и я увидел глубоко запавшие серые глаза, полные тоски и горя. В свои 35 лет ст. лейтенант выглядел несколько старовато. На лбу небольшие заводи лысины прикрывались коротенькой порослью волос цвета пожухлой соломы. На ее плоскости три полоски морщин с глубокими кавычками на переносице. Брови мягкие, на загоревшем лице мало¬заметные и неподвижные. Под бровями излучающие доброту глаза. Верхняя часть лица напоминала тихую русскую деревеньку с домика¬ми, покрытыми светлыми снопами соломы. Колодезь на улице с журав¬лем доступный всем, лужайки с гусями и барашками, телятами, жеребятами, играющими детишками. А в доках свет, песни, смех и радость. И нос был без горбинки, прямой, чисто Русский. Не как у Наполеона, а как у сказочного героя Добрыни. Гордый, но незаносчив. Зато подбородок был волевой, губы принципиально строгие. Они всегда выражали озабоченность. Сегодня особенно. – Ну, с Богом, не задерживайся, я будут ждать, – Торопов в догонку крикнул, – сын там у меня, сын. Рука Торопова тянулась куда-то в пространство, возможно к семье. Я оглянулся, а он как будто весь в моих глазах, такой: какой-то предчувствующий. Кони неслись прытко, словно не перенапрягались тяжелым переходом. Это всегда так. Они шли домой, не чувствуя, что от их конюшен остались лишь не догоревшие стены и надворные коно¬вязи. Вот и Граево. Широкая улица с костелом, а рядом рвутся снаряды. Осколки горячими кусками пляшут и ищут кого-то из нас. Вот и полковая школа. Часть курсантов из состава бойцов 3-го дивизиона, готовились стать водителями тягачей, вырвавшись из пекла, ушли на подмогу погранкомендатуры, занявшей оборону на подступах к Граево. Другая часть, выносила раненых из горящего помещения. Это были будущие младшие командиры огневых взводов. Они оказались под огнем артиллерии, бившей прямой наводкой со стороны п. Точилово. Над ранеными хлопотала наша всеми уважае¬мая Машенька – фельдшер санчасти. К сожалению никто не помнит ее фамилии и звания. Десять раненных, обработав как могла, отправила в строну Осовца. Они были ходячими. Семнадцать нуж¬дались в транспорте, но его не было. В буксе стоял учебный “ВОРОШИЛОВЕЦ”. Он оказался исправным, а рядом цистерна на санях. Я подсказал сбросить цистерну, а на сани усадить раненых. Получилось подходяще. Должен отметить, что к нам по пути присоединился Ушаков. Торопов, снизойдя от командира до человека, тиснул поводья своего коня в руку Гоки, сказал: - Поручаю коня и семью. Догоняй своего друга, да смотри мне! Хотелось ужасно есть. При подходе к полковой столовой нас неожиданно обстреляли из пулемета. По дороге от парка неслось несколько мотоциклов с колясками. На шарнирном креплении люльки ствол ручного пулемета гулял по курсу движения и время от вре¬мени выплевывал огоньки с визжащими жучками, от которых вос¬пламенялись отдельные предметы. Заметив нас, пулемет хлыстнул по плацу, потом по забору. К этому времени нами были взяты из каптерки оружие и боеприпасы. Ограда скрывала нас и позволяла вести прицельный огонь. Первые же винтовочные выстрелы вывели водителей двух машин и головного пулеметчика. Капуза подметил: – Три десятки! Доложите старшине, пусть проставит в журнале отметку. – Подбери патроны, а то схлопочешь наряд вне очереди, – серьезно заметил Алексеев. Тем временем из одного опрокинутого мотоцикла выползал напуганный немец: просил и умолял остальных не покидать его, но не до него, остальные, развернувшись, помчались к парку. Мы вдогонку торопливо вели огонь. Капуза, примкнув штык к винтовке, бросился к немцу. Перепуганный солдат поднял руки. Так у нас появился первый пленный. У убитых забрали документы, в которых значилось: они относились к 17… какой-то ги ви компании, а, что это такое? – для нас осталось загадкой. Мы теперь имели трофейный пулемет и большой к нему запас патронов. Пленный хромал, рука была повреждена легким ранением. Мы его доставили к Торопову, на том же мотоцикле, с его личным МГ-37, в форме, при ремне с бляхой имеющей, ангельское предначертание “ГОТ МИТ УНС”, - с нами Бог. Как же, он мог согласиться быть с ними – этими извергами рода человеческого? Это первая маленькая победа не могла не радовать нас. Сестру Торопова Наташу нашли мертвой. Рядом лежал племянник – сын Торопова. Под развалинами дома осталась жена. Это произошло где-то около 9 часов утра в воскресенье 22 июля 1941 года, в первый день отпуска, предоставленного Наташе, на втором месяце беременности, послужившей причиной жесткого разговора между Тороповым и Ушаковым. Эти убийства произвели разбойники с бляхами, на которых написано “ГОТ МИТ УНС”. Будьте вы прокляты! За истекшие сутки 75-м гап совершил около 100 км перехода по трудным дорогам между последним мирным днем и первым днем жесточайшей войны, в которой могли исчезнуть многие названия государств, народы, националь¬ности, свобода, языковая кладовая, да и вообще та категория людей, которая сдерживает мир от страшного озверения человече¬ства. Несмотря на то, что полк совершил тяжелейший переход, выглядел вполне боевито, готовым КО всему. Вот она, закалка, взращенная из суворовских кладовых. Помогло слово “тяжело в учениях, легко в бою”. Этот клич Суворова укрепил дисциплину, порядок, волю к победе. Дай этим, вчерашним мальчишкам, достой¬ное их оружие, укажи цель, наметь маневр и, не найдется в мире армии, способной потягаться в любых видax действий. К сожалению, высший командный состав, лишившись талантливые настав¬ников, пренебрегая опытом последних войн, особенно гражданской войны, не смог выделить фронтам новых Суворовых, хотя они были, их замечали, но их почему-то придерживали на задворках, А Гудериан, Манштейн и всякие фон Боки, изучали Буденовские марши кавалерии, значение их при сосредоточенных ударах, при прорывах. И все русские, которые потом повернули против Русских. 9.40. Митинг на лесной поляне. Слово Торопову: – Товарищи, это война! Многих из нас не досчитаются, кто-то вернется калекой, кто-то героем. Но эти вшивые фашисты узнают кузькину мать! Семьсот лет донимает их собачий зуд уничтожить славянство, а теперь и другие народы. Неуемная алчность прусского воинства расширить свою империю за счет России заканчивалась провалом всегда, а теперь провалится тем более. Наш союз советс¬ких наций, объединяющий сейчас 180 миллионов человек, единой стеной встанет на защиту своих священных рубежей. Захлебнетесь кровью, господа фашисты, не на того напали. Это вам не Австрия и даже не Франция, в которую вы ворвались в белых перчатках. Мы вас в белых подштанниках прогоним туда, откуда Гитлер послал вас, безмозглых, чинить произвол, насилие, убийство и вы пожнете вечное презрение всей нации, ибо вы оказались вместе с этим идиотом, назвав его своим великим вождем. Товарищи! Вы видите эти пожарища. Это горят труды нашего народа. Земля наших предков. Будем же действовать к как на пожаре. Здесь нет места быть в стороне от общего горя. Закончились наши мирные будни. Начинается страшное побоище, которого не знала история человечества. Враг сильный, зараженный идеологи¬ческим развратом, пройдет мором по пашей земле, если мы его не остановим здесь, у стен Гродно, где еще в одиннадцатом веке утвердилось право славян жить на этих землях. Фашистская Германия закабалила всю Европу. И мы, сражаясь с ней, принесем освобож¬дение порабощенным народам. Привели пленного. Немецкий ефрейтор испуганно смотрел на Торопова. Он понимал русский язык и ждал после митинга своей судьбы. Но Торопов как всякий культурный человек, не допускал крайностей. Старший лейтенант показал своим батарейцам пленного. Он представил его как экспонат вражьего мира. Однако все в нем такое же, как и у всех, как у каждого: были отец, мать. На плечах голова с развитой черепной коробкой. Но есть ли у него обыкно¬венное “Я” – человеческий рассудок? Может ли он созидать для че¬ловечества, а не против человечества?! Наверное может. А как? Видать, что он “хайль” по приказу, он же натуральный болван с обворованным мышлением. Ему приказали, и он “хайль” Гитлер – дранг нах Остен, туда, где-либо поправят мозги, либо убьют перед тихой русской деревенькой. 10.00. Отбыли в направлении Осовца. Одна батарея осталась для поддержки малочисленного гарнизона Граево, где пограничники, курсанты и рота 239-го СП доходили до рукопашной схватки. Раненый пограничник, примкнувший по дороге к нам, сообщил, что на подсту¬пах к местечку видел, как безоружные бойцы с лопатами и палками бросались в атаку. В обороне Граево участвуют даже женщины, молодые парни из гражданского населения. 20-я погранзастава взор¬вала свой блокгауз вместе с собой и блокирующими немцами. Мы прибыли в Осовец в 15.30. Еще прибавилось к нашему солдатскому спидометру 12 км. Здесь по разрешению комдива-2 (и.о. командира дивизии полковника К.П.Дюкова – Д.Е.), нас обеспечили боеприпасами и выдали малость продуктов. В 14.00 началась усиленная бомбежка. Она свирепствовала больше часа. Немцы сбрасывали бомбы и еще какие-то гадости-вертушки, которые вертятся юлой, дымят, воняют и страх нагоняют, но не взрываются. Ну и Европа! За кого вы нас принимаете? За это время нам удалось подкормить лошадей, немного отдохнуть от переходов и даже вздремнуть, по-заячьи. 15.00. Одна батарея вышла в створ с. Руда, остальные пять ¬ юго-восточнее с. Пеньчиково (Пенчекувен). Еще одна батарея, приводя себя в порядок, находилась в резерве. Нашему полку постав¬лена цель: взять под обстрел дорогу Граево-Райград и далее. Одновременно поддержать огнем действия 2-х батальонов 239-го СП, находящихся в предполье 68-го укреп. района. Там за рекой Бебжа, часа два тому назад 1-й батальон полностью контролировал дорогу на Августов. Однако потом его зажали в клещи. Со стороны Граево давили гренадеры 17-го полка, а со стороны Дворки – мех. часть с эмблемой туза червей на машинах. Черная Весь была блокирована водными средствами и еще в 9 утра оказалась в руках противника. У генерала Степанова появились данные: немцы, не встречая сопротивления, движутся к населенному пункту Кулиги, расположенному у речушки Кезия (приток Бебжи). [Пометка К.Ремизова – Кезна или Егзна, Приотк Ленга притока Бебжи]. Это на стыке двух батальонов. Генералу стало ясно: немцы пытаются выйти в тыл осовецкого оборонительного рубежа и потому проводил срочные контрмеры. Он через командира полка распорядился выставить резерв полка (две роты третьего батальона) в Кулиш и с боем перекрыть возможный выход противника в наш тыл. Тем временем принимались все меры по укреплению боеспособности основного рубежа обороны: 67 УРА. Там наводили порядок бойцы: в новенькой форме с ярко-красными петлицами и беленькими подворотничками. Массивные доты своими подслеповатыми бойницами, выглядывали из-под серого лба бетонной массы, нацеливая свой взор в сторону противника. А он давил: всеми силами, словно спешил: “а то будет поздно”. Артиллеристам 75-го ГАП предстояло выполнить трудную задачу: провести по болотистому бездорожью батареи на огневые позиции, с которых можно было оказывать поддержку пехоте и вести огонь по противнику, овладевшему рокадной дорогой: Граево-Райгруд-Августов-Гродно, После утомительного перехода из Ломжи в Осовец казалось, [что] люди и кони не смогут двигаться дальше. Груди у животных были опухшими, подковы расслабленными. Oни на людей смотре¬ли дикими глазами с настороженностью. А люди были словно железными, чувствительно-сердечными; делали все, что облегчало участь боевых помощников. Подбивали подковы, смазывали ранки какими-то мазями, обматывали шлеи мягкой ветошью. Кони в пути, шли в поводу, а на взгорках им помогали сзади идущие: подталкивали, крутили колеса, подставляли под них булыжники. Сами же бойцы казались заводными призраками, не замечающими войну. Они как бы продолжили учение. Кто знал, что эта учеба продлится 1400 дней. К вечеру артполк был рассредоточен широким фронтом на лeвом крыле дивизии. Четвертая батарея привела себя в боевой порядок, ушла лесными дорогами в Кулиги. Отдохнувшие бойцы стрелкового батальона шли вперемешку с артиллеристами и на ходу подкармливали лошадей: кто сухариком, кто клочком травки – и, конечно же, помогали преодолевать топкие места. В пути за селом Кулиги батарея получила задание: накрыть колонну фашистов, расположившихся бивуаком в лесу перед перекрестком двух проселоч¬ных дорог. Там небольшая поляна, подворье лесника и редколесье, позволило разместиться сотням автомашин, бронетранспортеров, артиллерийским орудиям. Все это открылось перед разведчиками батальона, скрытно пробравшимися к стоянке противника. Немецкие дозорные прохлопали момент сосредоточения рот вокруг колонны, которую охватили полукольцом бойцы 239 полка. Запомнилось, как старший лейтенант, командовавший сводными ротами, спрашивал – как ваши артиллеристы смогут вести огонь по карте, не ударив по своим, если они залегли, например метрах в 150 от цели. Капитан Федоренко ответил: – Если карта точная, то можете быть спокойны. И артиллеристы подтвердили заверение своего командира. Как на учении: взвод управления установил буссоль, дал исходные, привязанные к цели, и комбат скомандовал: – Батарея слушай мою команду! Цель постоянная, угол 32°, снаряды осколочные, беглым – огонь! Гаубицы рыгнули огнем и дымом, в лесу многократной волной столкнулось эхо, а следом звуки глухих разрывов. Потом привычно закипела работа: подскочили заряжающие, наводчики как на кирпичной кладке, только очень быстро, отлаженно, -ТРА, ТА, ТА, ТА.... ТРА, ТА, ТА! Снаряд за снарядом ложился в гуще машин, тягачей, прицепов артиллерии, по метающимся фашистам. Наш связист кричал в трубку, – Давай, давай, в самую гущу! И снова огонь... Стволы издавали запах краски, подносчики увеличивали темп, а заряжающий не успевал заты¬кать уши, работал с открытым ртом, словно кого-то хотел укусить. И снова ТРА, ТА, ТА, ТА... ТРА, ТА, ТА. С места боя поступила команда перенести огонь несколько дальше. Противник, бросая технику, начал отходить к рокадной дороге. Однако, кое-где организованно [оказывал] жестокое сопротивление. Наши стрелки атаковали и несли потери. Они постоянно вылавливали фашистов из леса как из тьмы, нагноение фурункула (так в тексте – Д.Е.). Ночь в лесу зажмурилась теменью. Немцы, прикрывая отход, покидали лесной массив, отстреливаясь частой дробью пулеметов. В момент преследования противника поступил приказ отходить за р. Бебжа. На месте боя продолжала гореть немецкая техника, издавая черную копоть мазута.На левом фланге полка, правее Руды, картина была очевидная. Стрелковые батальоны после ожесточенных боев на рубеже Граево-Белда-Райгруд отошли к болотам и намерены [были] к вечеру возвратить утерянные позиции. Настроение у всех было оптимистичное: откопав на удобных местах ячейки, приводили в порядок оружие, обмундирование и даже брились. Командиры и политработники скрыто от противника делали обход позиций, давали наставления, исследовали дальнейшие возможности. И, видно было: учили, учились сами, накапливая опыт, которого ох как не хватало. В камышах много раненых, беженцев. Эвакуация днем была невозможной. Переправы были под прицелом немецкой артиллерии, дороги и тропы простре¬ливались пулеметным огнем, не забывала нас и авиация противника. Все ждали ночи. А она! - словно ее кто-то проглотил. 22 июня 1941 года, день казался годом. Это даже не было днем времяисчисления, а физическим элементом, напоминающим раскрытую пасть дьявола, которая ненасытно глотала все: людей, технику, жилье, заводы. Лишь не глотала часы, минуты. Многие успели отвоеваться: их трупы лежат вздутыми, глаза – незакрытыми, а годы – не дожитыми. О них не будут плакать навзрыд, а потихоньку, но каждый день десятилетиями. Не на людях, (нельзя же одновременно ждать и хоронить), а у околицы тихой Русской деревеньки, или Узбекского кишлака, или осетинского аула: из-под материнской ладони, которая лелеяла, растила. Неужто не вернется! Но он лежит, не похороненный, к нему не подпускают немецкие снайперы. И останется без вести пропавший на рубеже своей Родины. КП 75-го ГАП разместился в с. Пенчикове – дворов в тридцать населенном пункте, Здесь жили белорусы. Кругом бедные, боло¬тистые места. Основным занятием жителей было животноводство. Добрые по натуре люди, поили нас молоком и предлагали ржаной хлеб с добавкой картофеля и крапивы. Год был не голодным, но чистый хлеб не пекли. Нужно было отдать налоги, а детей в каждой семье более десяти человек! Как хотелось чем-то заплатить за их искреннее гостеприимство. В доме одного крестьянина разместился коммутатор, там же [были] капитан Федоренко, Торопов, Артамонов. За столом, согнувшись над картой, сидел страшно изменившийся Ушаков. Он наносил на планшет размещение батарей, а стоявший за его плечом Королев изучал местность для прокладки кабельной связи. Как она была нужна артиллеристам! Несмотря на сложность обстановки, физические трудности и другие факторы, – связь у нас была устойчивой. Наши связисты были примером и для стрелковой части. Командир полка Федоренко заканчивал переговоры со штабом дивизии. Майор Толстиков (Павел Федорович) после указания зада¬чи коротко информировал капитана о положении частей дивизии. Кое-что у него [было] выяснено и о других соединениях. Что же прои¬зошло на левом крыле 3-й армии к 16-00 в это кровавое Воскре¬сенье? Выяснилось: противник, имея численный перевес, овладел крепостью Августов (10-30), захватил Липск (12-00), движется по направлению Домброво. Против усиленной танками, артиллерией и поддерживаемой авиацией [пехоты] противника выставлен заслон из одного батальона 345-го полка и двух батальонов 132-го полка, снятых с летних лагерей и с ходу вступивших в бой южнее Бялобжеги. (Первый батальон 132-го полка в отсутствие артиллерийской поддержки был смят и только единицы вырвались в Домброво). По распоряжению командования в районе прорыва направилась 6-я противотанковая бригада, укомплектованная 30% пушек и с незначительным запасом снарядов. Отправлен разведэскадрон (все, что мог послать Степанов). Итак, три батальона стрелков, конный эскадрон, вооруженный саблями да старыми карабинами, против дивизии с полным укомплектованным штатом. 6-я противотанковая бригада выставила 713-й полк с 18 пушками и 731-й, с 12 сорокапятками (713-й и 679-й ПТАП – Д.Е.). Вследствие отсутствия обслуги подполковник Юрьев вынужден был отправить учебную батарею. Для него это было хуже, чем потерять самого себя. По центру обороны дивизии пятился к Суховоле 345 стрелковый полк. И его не обошла трагическая судьба на рассвете. Согласно приказу командования, один батальон полка был выведен на оборонительные работы по строительству ДОТов, (они были оставлены без всякой пользы для обороны - слишком близко к противнику и далеко от наших приграничных частей). Бойцы батальона размещались в выбеленных солнцем палатках, хорошо видимых с сопредельной сто¬роны. В 3-15 артиллерия противника разметала палатки, а вместе с ним и основной состав батальона. Через несколько минут после мощного артиллерийского налета лагерь оказался охвачен мотоциклистами, которые сгоняли бойцов в колонну, при этом раненых добивали в упор. Выискивали, а потом расстреливали командиров и политработников. Первых пленных погнали через Творки, на показ пpyccакам, в Калленчиннен. На левом фланге нашей дивизии действовала 2-я стрелковая дивизия им. Фрунзе. Она умеренно удерживала рубеж обороны, опираясь на мощный узел старой крепости Осовец. Левее нее на всем участке 1-го корпуса, которым командовал генерал Рубцов, бои не носили решающего характера. Зато правое крыло, составляющее 56-ю стр. дивизию (комдив Сахнов) и в створе с Гродно 85-й дивизией, оказались в более сложной обстановке, чем 27-ая. Дело в том, что главный удар на Гродно немецкое командование проводило не прямым, фронтальным, ударом, а фланговым. Овладев крепостью Августов, основная группировка гродненского направления пошла боевым клином по рокадной дopoгe, вдоль долговременной обороны, к чему ни 56-я, ни 85-я дивизия не были подготовлены. Отвлекающими действиями по фронту противник сковал [нашу] оборону, а потом разрушил [ее] посредством флангового удара. В этом стратегическом плане было задействовано два корпуса про¬тивника. Один шел на Гродно, другой на Домброву с заходом в тыл оборонительного рубежа Осовец. В этой обстановке немецкое ко¬мандование принимало все меры по разрушению боеспособности трех мобильных корпусов РККА, используя для этого огромное количество самолетов. Еще до получения директивы № 3 заместитель командую¬щего фронтом генерал-лейтенант Болдин, обменявшись мнением с генералом Степановым, распознал замысел противника и потому принимал срочные меры к выводу некоторых танковых и кавалерийских дивизий в район Сокулки. Он, в частности комдиву 27-й сказал: “...упорно держите оборону до подхода конно-механизированной группы войск, которую ожидайте к полудню 23-го”. Однако вернемся к положению частей 27-й стрелковой дивизии по состоянию на 17-00. Между 239-м, 345-м и 132-м стрелковыми полка¬ми образовался разрыв. К этому времени соединение по фронту раз¬вернулось на пятидесятикилометровом участке, не чувствуя соседа справа. А враг громыхал где-то там у Нового Двора. Такая картина представилась мне, когда мы готовили исходные данные для ведения артогня. В этот день Торопов, Ушаков и я были заряжены особенным рвением накрыть цели и так, чтобы разрядить свою боль за погибших. А пока замысел сопровождался строгой тишиной и непроницаемостью. Там, на дороге, о нас позабыли. Двойными рядами мчались машины, танки, мотоциклисты; словно по Линден-Штрассе плыли Мерседесы, Опели, БМВшки с важными персонами. Патрулировала дорогу немец¬кая авиация, а в районе Язево она бомбила оборону 345-го СП. Руки чесались замахнуться на отлаженный механизм противника. Однако трезвая оценка обстановки сдерживала наше желание. Нужно было подготовить надежную переправу через Бебжу, обеспечить эваку¬ацию раненных, вывести обозы и лишь потом, когда будет затруд¬нено действие авиации противника, рубануть всей мощью огневых средств. Вечерело. Мы с Тороповым вели наблюдение, изучая положение ориентиров на местности. Подтянули связь. Связист сорвал горсть разнотравья, долго принюхивался, потом сказал: – Ух прелесть какая! Украиной запахло. Во время сенокоса на Тясимине мы, бывало, с батей свалим по десятине душистого траво¬стоя, потом навернем молока с паляницей и медом, а потом, дорвавшись до отдыха, опьяненные запахом трав, сидим до утренней зорьки, а поднимемся, никакой усталости. Не то, что косой, а и оглоблей могли косить... Целебность в травах заложена необыкновенная! Торопов спросил: – Батя жив? – Нет, на Соловках Богу душу отдал. – Как это, что-нибудь натворил? – Да нет. В колхоз не хотел вступать. Сперва все пугали, а потом раскулачили. Нас вывезли за село, оставили в сугробах, а батю сослали в Соловки на лесоразработки. Там и похоронили в общей могиле. – Вот почему ты всегда такой строгий, задумчивый, – сочув¬ственно проговорил Торопов. – Вы, товарищ старший лейтенант, не придавайте особого значения сказанному. Я ведь сын такого кулака, у которого до революции клочка земли не было. Мой отец в первую империалистическую был в экспедиционном корпусе во Франции. Оттуда вернулся с Геор¬гием. Потом защищал революцию, ну, а потом оказался репрессированным. Кто-то, видать, по злобе обидел. Да и бог с ним. Потом жили в городе, не надрываясь так, как до раскулачивания. Зарплата выдавалась вовремя, хлеб был, а что еще нужно? – Ну, а как там в селе, на Родине? – спросил Торопов. – Да как сказать, маленько хуже чем в городе, но люди живут, приспосабливаются. В 1933-1934 годах было плохо. Вымерло боль¬ше половины села, многие удрали в город. Я вот в позапрошлом году поехал и не узнал: село как после чумы, тихое, безлюдное. Спросил: – А где Костя Остапенко, мой школьный товарищ? Мне ответили: – Его в 1933 году сосед зарубил лопатой. – За что? – спросил я. Ответили: – Картошку откапывал. Сосед посадил, а он откапывал, тут сосед и ударил пацана по голове. Да как же это он, сволочь, посмел хлопца такого загубить? Голод, говорят, заставил. У него сперва отец умер, потом мать. Старшего брата посадили за то, что колоски собирал. Вот он один и жил, как Бог пошлет. У меня одеревенели голени от услышанного. Все закрутилось в памяти водоворотом неосознанных событий: голодовка, репрессии, война, осложнения на границе. И я уже не мог разобраться, где гениальность, а где самобытный волюнтаризм, причем как на Востоке, так и на Западе. Вот он, самодавлеющий родник, который порождает войны, репрессии, человеческую трагедию. А у нас все было спокойно: конался день, все так же было жарко, нещадно припекало солнце, на дороге с отдаленными ревом неслись двойными рядами машины, танки, мотоциклисты: словно по Линден–Штрассе и нам не до политики. Я начал маяться нетерпением: – Баклан, ну–ка, проверь связь и запроси у своего товарища, что там па КП? – Березка, Березка, я Сосна, как меня слышите? – Я Березка, слышу тебя хорошо.... – Первый у себя? – Нет, отбыл на кухню, в 1-ю. Обещал скоро начинать раздачу обедов. Готовьте побольше соли. Ты меня понял? – Да, понял, передам.... Через некоторое время: – Сосна, я Береза, как слышите? – Слышу хорошо, что скажешь? – Посылаем огурчик для пробы, отложите место к обеду. Над нами с фюканьем пронесся снаряд и ударил в пяти метрах от рокадной дороги, оторвав от машины часть кузова. Торопов взял трубку телефона: – Дальше 005, справа налево веером, снаряды фугасные.... второй, всеми орудиями! Как понял? – Вас понял, команда передана. Я не успевал делать вычисления и Торопов давал цель глазомерно, допуская пропуски. Посмотрев на меня, пояснил: – Не до чистоты, надо ухватить мотопехоту, пока не рассеялась. И снова:
Сергей: – Ориентир 3, правее 20, ближе 03 снаряд осколочный... Ближе, дальше, правее, левее! Снаряды неслись в сторону дороги, пронизывая воздух каким-то дрожащим посвистом. На дороге горели машины, метались люди, а снаряды с воем врывались в гущу фашистской колонны, словно разыскивая тех, кто на рассвете такими же снарядами расстреливал мирное население, курсантов, молодых бойцов в палаточном городке. Слева от нас та же картина: 1-й дивизион 75-го гаубичного артиллерийского полка под личной командой капитана Федоренко вел огонь по колонне противника. Артиллеристы визуально видели результат своей работы и с азартом выполняли свои функции. Но вот в колонне, в разных местах дороги стали разворачи¬ваться танки. Сходя на обочину, открывали огонь в нашу сторону, но снаряды падали с большим недолетом до НП. До огневых позиций тем более. Они просто не могли достать своими короткоствольными пушками. Мы же этим пользовались. Снова: ориентир..., правее..., дальше..., – беглым! Немецкие танкисты чувствуя нашу неуязвимость, рванули в нашу сторону. Это уже опасно. Пришлось перестраиваться на заградительный огонь. Старший лейтенант Торопов перевел стрельбу на фугасные снаряды. В условиях близкого залегания грунтовых вод образовались глубокие воронки; они в вечерних сумерках казались сплошные бездонным болотом. Какой-то черной пропастью. Танки вынуждены были остановиться. Teмп стрельбы затухал. Кон¬чались снаряды. Последний запас расходовался по важным и конкретным целям. Всполохи огня позволяли видеть вою панораму боя. Через окуляры стереотрубы просматривался весь ужас артиллерийского урагана. Трещала и дымилась крупповская сталь. Метались люди. Пылала рокадная дорога, а над ней гуляли черные смерчи дыма... Потом, по приказу вышестоящего начальства, подразделения 239-го и 75-го полков отходили к укрепрайону на реке Бебжа. Я со своими разведчиками покидал позиции вместе со стрелковой ротой прикрытия. При выходе на переправу встретили командира 239-го СП Ежова, фамилия которого нагнетала ужас прошедших репрессий. Однако, он оказался лишь однофамильцем и добрейшим человеком. Его в части любили, он был популярен в дивизии. Хотелось рассмотреть его лицо, запомнить черты хорошего человека, но темнота выделяла лишь голову, прикрытую фуражкой, под которой была умная личность с хорошим командирским характером. При выходе одной нашей батареи из-под Граево, она попала под бомбежку. Убито два коренника из артпристяжек и несколько обоз¬ных. Разбита полевая кухня, обезличенная продовольствием. К ней не было в наличии никаких запасов продуктов. Жалко было потерять молодого жеребца, которого вместе с кухней использовали для перевозки телефонного имущества. Батарея была выведена к пункту Пшеходы. Там она перекрыла дорогу на Осовец и в её активе оказалось немало сокрушенных целей противника. В секторе артиллерийского огня батареи был противник, наступавший на позиции 200-го стрелкового полка 2-й дивизии. Здесь фашистам хотелось прорвать обо¬рону и выйти в крепости Осовец и разделить силы 4-го и 1-го корпусов. Для этой цели, помимо моторизированных частей, был бронепоезд, значительной силы авиация, тяжелая корпусная артиллерия. Батареи, вписавшись в недостроенные доты, хорошо замаскиро¬ванные позиции, достигли невероятного. Они не только сорвали такти¬ческий план противника, но заставили пересмотреть план военных действий. (Пометка К.Г.Ремизова. Это не так! Немцы захватилди рокаду Граево–Августов–Гродно и успокоились, т.к. она была их целью). Уже к вечеру 22 июня фашисты начали вести перегруппировку своих сил, что на второй день войны сказалось на правом фланге 27-й стрелковой дивизии. Всю ночь немцы расчищали дорогу Граево–Августов и перебрасывали подвижные части для нанесения сокрушительного удара по направлению Липск–Домброва–Суховоля. Генерал Степанов не спал всю ночь, принимая всевозможные меры противоборства. Со штабом 3-й армии связь потерялась. Радист Молдованов не вылезал из машины радиостанции. Почти сутки в наушниках и потому выглядел каким-то растоптанным. Все требовали, но кроме радиопомех Молдованов ничего не улавливал и это болезненно сказывалось на молодом, но уже опытном радисте. Ночью все основные подразделения полка выходили к п. Капица, где и заночевали. 4-я батарея 2-го дивизиона с подразделением 239-го СП должна была выйти на Протоки, в районе которого неожиданно появились передовые отряды противника. Приказ был передан лично комбату Петрову. Однако, сводная группа на указанном маршруте перехода не оказалась. После успешного разгрома лесной группировки немцев 3-й батальон стал каким-то легендарным. Ему, собственно, и поручалось тяжелейшая часть операции, сопряженной с дальним ночным переходом, в котором конечная задача отводилась соприкосновение с противником встречным боем (так в рукописи – Д.Е.). Задача необыкновенно сложная. Выход противника в этом направлении мог быть трагическим. Ах, Петров, Петров..., куда ты дел свой батальон и батареи 122 мм гаубиц? К этому времени дивизия Степанова не имела никаких резервов. Посланный на розыски лейтенант Михайлов прибыл ни с чем. То есть, с сообщением, что через приток Кезев батальон не возвращался, а правее боевых действий батальона слышны звуки моторов и скрежет гусениц. Ежов взорвался: – Не может этого быть, там же сплошные болота! Сухопарый лейтенант Михайлов спокойно и довольно обстоятельно разъяснил следующее: год на год не приходится. Местные жители утверждают, что нынче лето сухое, по проселку проехать можно на Ожитовку, а там через Августовский канал на Язево–Протки. Полковник Ежов перебил Михайлова настороженным вопросом: – Ты хочешь, лейтенант навеять догадку на то, что фашисты выходят на Протоки этими болотистыми путями? Зачем им лезть в болото, когда с Авустова открыт большак. Саперный батальон дивизии и еще какие-то подразделения не смогли перекрыть прорыв. Противник к вечеру начал контролировать весь участок дороги до самого населенного пункта Протоки. – Нет, я не навеваю догадку о действиях противника, я предпо¬лагаю другое. Капитан Петров обладает исключительными способностями командира. Разгромив моторизованную группу противника, он мог воспользоваться трофейной техникой, посадить на нее своих людей и вывести их во фланг вражеской колонны. – Хорошо, – согласившись с доводом, сказал полковник Ежов. – А как же конная батарея? – Про это я ничего сказать не могу. Однако, лучше никто не придумает, чем капитан Петров. – Ну, ну, будем надеяться, что капитан оправдает ваше особое мнение. Спустя несколько минут появилось с десяток повозок и 24 тяжеловоза–красавца, проплывших мимо Ежова, как белые лебеди. Лейтенант Михайлов радостно заулыбался. Его предположение сбылось. Все произошло лучшим образом: батарея была прицеплена к тягачам и по мягким проселкам пошла следом за стрелками, освоившими немецкую технику. А кони прибыли в полк. В 23.00 в paйонe Протоки разгорелся ночной 6oй, навязанный капитаном Петровым. Огненные сполохи, подтверждали действие наших 122 мм гаубиц. Умеем же мы хорошо действовать, если не подтачивается личная инициатива! Я лежал на расстеленном брезенте и впитывал радость за первые успехи, достигнутые в составе дивизии. Как никак, фашисты в предполье задержаны на целые сутки. Этого достаточно, чтобы ввести [в бой] резервы округа и дать соответствующий отпор бандитам. Округ располагал такой возможностью. В его составе находилось 700 тысяч военнослужащих, около 1200 самолетов, большое количество танков, несколько сот ДОТов и тысячи ДЗОТов, дополняющих 6poнируемую защиту границы. Все было в руках командующего. Стойкости и умения частей вести 6oй с превосходящими силами тоже предостаточно, а это значит: 23 июня немцы пожнут расплату за свой государственный бандитизм и дипломатическую непорядочность. Ночь светилась мигающими звездами, пожарищами и сполохами огневых средств. Где-то на юго-востоке гремела канонада. Хотелось спать и забыть все ужасы первого дня войны. Прошло менее суток, а отпечаток остался на целую жизнь. Утром нас разбудили господа немцы – Здрасте, – пробормотал первый снаряд. – Ах, – пробормотал второй. – Вы еще не завтракали? А мы уже: паштет, яйко, коже с французским коньяком, теперь сигары. Извольте прикурить. И, Ах, Ах! Утренняя концертная программа гансов, фрицев и как их там еще величают, началась с выступления дальнобойной артиллерии. Вокруг нас от тяжелых снарядов лихорадило почву. У одной из повозок, где продирали глаза не выспавшиеся бойцы, вдруг вознеслась огромная сосна. Она как одуванчик поднялась над другими деревьями, поверну¬лась под некоторым углом, словно высматривая кто ее так, опустилась на свое прежнее место, наклонившись над измучившимися от удивления бойцами. По всему видно: по укрепрайону бьет тяжелая дальнобойная артиллерия. Однако недостаточно точно, наугад. Видать, ориентируют¬ся картой, на которой не очень правильно отмечены сооружения укрепрайона. 23 июня с восходом солнца, 75-й гаубично-артиллерийский полк по¬лучил приказ выйти в район боевых действий 132-го и 345-го СП, где обра¬зовался прорыв в обороне 27-й СД. Как стало известно, к вечеру 22 июня, немцы обошли 1-й и 2-й батальоны 345-го полка и вышли на свободной простор по дорогам на Домброво, Суховолье. Находящуюся в окружении группу подразделений возглавил комбат-1 Морозов, который после безуспешной попытки прорваться к своим, решил ударить в сторону Восточной Пруссии. Немцы то ли не выдержали дерзкой вылазки, то ли специально дали коридор с целью предоставить право разгрома войскам 2-го эшелона, но Морозову удалось провести успешную операцию и навести панику в тылу противника. Потом выяснилось: отряд Морозова пересекал границу, громил колонны фашистов, а 25 вышел к своим, ослабленный, с группой пленных и подводами с трофейным оружием. В дивизии считали всех их погибшими, а тут 250 обстрелянных бойцов, они как находка стали в строй истекающей кровью дивизии. Так полу¬чилось, что в первый день войны 27-я Омская весь удар приняла на себя. Словно часовой на посту, вынесла на своих плечах всю тяжесть просчетов командования, а потом и осталась заложницей просчетов. Однако это все было дальше, за пределами видимого первых дней боев в приграничье. Маршрутом на Суховолье полк начала движение без особых усложнений. На ходу позавтракали сухарями и соленой кетой. Лоша¬дей подкармливали заколосившейся рожью. Слева от нас шли тяжелогруженые бомбовозы, которым было не до нас. Где-то далеко на востоке их ожидали более важные объекты. В скором времени стала доноситься артиллерийская дуэль и грохот бомбежек. Потом появился истребитель, похожий своими повадками на осу. Затем рой таких же ос. И, началось светопреставление. За несколько минут дорога опустела. Лишь кое-где лежали убитые люди, лошади, дымились повозки. На лесном проселке, где мы рассредоточились по сигналу “воздух”, появился старшина Кудинов и передал распоряжение Торопова о том, что нам с ним поручается отмобилизовать у населения гужтранспорт. Здесь в лесу оказался склад со снарядами, вывезенный из м. Суховолье, подвергавшееся ожесточенной бомбежке. До полудня снаряды были по¬гружены в гражданские фуры и доставлены по дивизионам полка. У д. Забелье, влился в оперативные действия полка, кроме основной задачи, мы со старшиной заготовили некоторое количество продоволь¬ствия, пожертвованного населением. В обеденное время в достатке была роздана картошка, творог и по куску сала. Бойцы повеселели, стали более подвижными. Ожили шутники. У ведра с дымящейся картош¬кой сержант Наджимов и рядовой Чхеидзе вели незатухающий спор о том, где и как жили их земляки до революции – Ты вот, Наджимов, считаешь своего деда почтеннейшим человеком в кишлаке, а он был маклером, – начал Чхеидзе. – Ну и что? У нас маклер уважался наравне с мастеровым человеком, он вроде бы являлся нештатным законодателем рыночных цен. Хороший маклер должен обладать высоким коммерческим опытом, гибким умом и даже силой. При акте совершения сделок, маклер, ухватив за руку партнера, трясет и не отпускает ее до тех пор, пока не будет утрясена сходная цена. Это не каждому дано дости¬гать своей цели. – Как ни говори, маклер, есть маклер, – подмаргивал Чхеидзе, – он, в любом случае мошенник и потому не за честность его уважает, а за ловкое надувательство. В прошлый раз ты расска¬зывал, как дед, продал яловую корову за стельную... – Я тебе лично ничего не рассказывал, – возразил Наджимов. Чхеидзе сделал удивленное лицо, повел глазами по кругу и возмущенно заметил: – Хорошо. Не мне, а вот всему честному народу скажи про то, как твой уважаемый дедушка, перед продажей коровы накормил ее залежавшимися персиками, от которых корову раздуло, словно она вынашивала не менее трех телят. А еще твой дедушка стегал калошей по мягкой части животного, чтобы эта часть также выражала признаки стельности. И не спорь. Маклер является разновидностью мошенника. И, если он у вас мусульманин, то позволь спросить: за что же вы себя относите к правоверным? – Давать религиозную характеристику, о том, какая вера впи¬тала в себе больше погрешностей, не могу. Я лично не вижу разницы между маклером-исламистом и маклером-христианином. У вас, у христиан, они тоже проявляли себя до недавнего времени, палец в рот не клади, у христианского маклера технология была даже более отработанная. Что касается самой коровы, то она к религии никакого отношения не имела, то есть, она имела представление о ней, примерно такое, какое сложилось у товарища Чхеидзе. В кругу шутников, взорвался смех, а Наджимов, не дав опом¬ниться, продолжал: – Дед мой был человеком сообразительным. Дай ему такое об¬разование, какое получил Чхеидзе, дед стал бы наркомом торговли. А вот твоего деда, товарищ Чхеидзе, нельзя было выдвигать на столь ответственный пост, ибо он мог натворить головокружитель¬ные глупости. К примеру, ни мусульманин, ни христианин, да и вообще порядочный человек, будь он даже маклером, со своего живого животного шкуру не станет сдирать. А вот дедушка Чхеидзе содрал. Да еще с кого? Со своего единственного в хозяйстве помощника – безропотного ишака, услужливо выполнявшего все прихоти своего хозяина. – Ах, живодер! Да как он посмел, – кто-то негодующее подбод¬рил Наджимова. – Вот так и посмел, – продолжал Наджимов, – много ли для этого хитрости требуется? А дело было так. Поздней осенью ишак уважаемого деда Чхеидзе грыз с голодухи деревянную привязь. Недовольное своей участью и невниманием хозяина, животное нервно перебирало ногами и казалось, что оно отрабатывает коленце русск¬ого танца “Барыня”; ишак всегда так поступал, когда был очень голодный. Хозяин, конечно, догадался, что животное хочет есть, но за сеном пойти поленился, во дворе лежала гора виноградных отжи¬мков, перемешанных с винным суслом. Не выбрасывать же их, и загрузил винными oтxoдами пускую кормушку. Голодный ишак не стал разбираться в качестве поданной еды и слопал все, что оказалось под носом у страждущего. Дед Чхеидзе ушел проводить последовательную дегустацию вин, а ишак спустя некоторое время не своим – скорее коровьим – басом промычал: Му-у! Потом поднялся на задние ноги, всплеснул передними, и с paзмaxy грохнулся, как случилось с дедом, когда он выползал из винного погреба после дегустации. А тут вдруг ишак?! Сосед видел всю эту картину глазами беспристрастного зрителя. Он, как черт из курджума, вынырнул из-за ограды и понесся в погреб доложить деду о случившемся. Что там было, сам аллах знает. Однако, только через полчаса из погреба стал выползать сосед, продолжая жестикулировать перед дедом. За ним возбужденный дед с ножом. Оба они бросились к неподвижному животному и начали сдирать шкуру, а то де, завоняется и пропадет добро, которое мож¬но использовать на изготовление ступеней... После завершения работы они пошли помянуть животное. Но вдруг, не успев допить содержимое рога, как послышался дробный то¬пот. У порога погреба появился ишак, отчего дед Чхеидзе, начал креститься, напуганный сосед, пятясь, попал в огромное деревянное корыто, в которое стекало вино, рухнул в него спиной и неизвестно, что с ними было бы.... В это самое время, меня вызвали к Торопову. Я, не дослушав до конца шутку, шел на вызов и думал – отошли наши ребята от ужасов первого дня войны. Отшучиваются, значит привыкают. Но 23-го июня война выкинула сюрприз непредвиденного масштаба. Правый фланг дивизии захлестнула волна фашистского наступления. Немцы стремительно продвигались в направлении Домбровы и Суховолья. Нашему гаубично-артиллерийскому полку ставилась задача нанести артиллерийский удар по флангу движущихся по дорогам частей противника. По дороге на огневые позиции Алексеев поведал мне, как Сапрыкин уговаривал его, Алексеева, подписать донос на Наджимова. В сатирическом диалоге двух приятелей Сапрыкин узрел политику оскорбления партии. Уму непостижимо было услышать такие беспочвенные нелепости. Чесались pyки, но нам было не до глупостей. Надо пресечь ковар¬ный замысел немцев. Враг рвался на Cyховолье, пытаясь расчленить части дивизии и 1-й корпус 10-й армии. Артполк форсированным маршем двигался куда-то на юго-восток. В пути мне удалось побеседовать с ребятами, вышедшими из боев под Граево. Там, вскоре после моего посещения, появились немецкие под¬разделения. Где-то в 8:00 они овладели основной частью местечка. Но потом со стороны кирпичного завода и погранкомендатуры прор¬вались атакующие. Фашисты отошли к кладбищу. В местечке появились курсанты-пограничники и вооруженные “цивильные” из местного насе-ления. У них были польские винтовки с примкнутыми штыками. До 10:30 Граево удерживалось нашими, но бой разгорался. В это время хорошо было видно, как немецкие танки заходили в тыл нашего гарнизона. Батарея вела по ним огонь. Отсекала, как могла, немцев и все таки они овладели местечком. Это им удалось благодаря усилен¬ной поддержке авиации. Там, в Граево, при первом артналете был убит капитан Ивасенко. Он был назначен командиром 75-го гаубичного артиллерийского полка в начале марта месяца 1941 года, приняв часть от подполковника Юрьева. Это был смелый и волевой командир с хорошей теоретической подготов¬кой. Смерть была неожиданной и нелепой. При первых залпах немецкой артиллерии капитан бросился к штабу полка, чтобы выяснить обстанов¬ку и возглавить действия части. Не добежав до казарм, его подброси¬ло волной разорвавшегося рядом снаряда. Обе ноги были оторваны, десятки осколков пронизали тело молодого командира, и тут же он скончался с приоткрытыми глазами и недоумевающим взглядом. Второй раз немцы прорвались в Граево не со стороны п. Точилова, там дорога была уже перекрыта курсантами 200-го СП, a сo стороны железнодорожного полотна, где находился, куцепалый семафор. Состав товарняка, проталкиваемый бронепоездом, неожиданно пересек границу и двинулся к станции Граево. Пограничники не успели опомниться как он, опрокинув шлагбаум, проскочил через мостик, который на всякий случай был заминирован. И тут началось (рассказ пограничника). Бронепоезд свободно проскочил через рубеж точиловского оборонительного треугольника, где тогда еще никто не занимал его. Железнодорожный десант не торопился с ходу захватить Граево. Первой удар наносила артиллерия, а потом, после усиленного артогня, десант приступил к своей операции. Как раз к этому времени и подоспела одна из батарей 75-го ГАП. С расстояния пяти километров гаубицы ударили по бронепоезду, сопровождавшему огнем действия штурмового десанта. Несколько снарядов угодило в бронированные вагоны. Фашисты, опасаясь повреждения линии, попятили свою бронированную фалангу в лес, примыкающий к станции. Таким образом, немецкие гренадеры были лишены огневой поддержки. Наши артиллеристы перенесли огонь на поражение десанта. Здесь и начались совместные действия артиллеристов с малочисленным гарнизоном. Слух прошел, что наряду с гибелью командира полка Ивасенко, был смертельно ранен комбат Петров. Но слух, к счастью, не под¬твердился. Капитану Петрову пока отведена судьба действовать во главе своего прославленного батальона и сейчас он где-то в районе Протков надежно держит оборону. Во время нашего дальнейшего марша снова налетела авиация противника. На этот раз бомбили одномоторные штурмовики (пикирующие бомбардировщики Ю-88 – Д.Е.). У них плоскости крыльев были слегка искривлены, с каким-то надломом у фюзеляжа. Нахальству [их] не было предела. Штурмовики шли один за другим, при пикировании они включали сирены. Было страшно жутко от их раздирающего душу воя, от частых взрывов бомб, от хлестких пулеметных очередей. Все искали укрытий, но их не было. Кругом ржаное поле да реденькие кустики у самой дороги. Казалось, всем здесь хана.... И вдруг, словно делая вызов смерти, на повозку вскочил Ушаков. У него в руках оказался наш трофейный пулемет. Весь как памятник на постаменте – стоит и чешет по проносящимся над головами стервятниками. Потом, всем смертям назло, огонь откры¬ли все, у кого было чем стрелять. Но самолеты делали свое: выли, бомбили, обстреливали. Я попытался стащить Гогу с повозки, но его взгляд парализовал мое желание. Чтобы не показать свою трусость, я рядом с ним начал вести стрельбу из своего автома¬та, приобретенного способом “находчивости”. И мы, два кореша, два абсолютных друга-дурня, мишенями простояли, пока авиация не покинула нашу маршевую колонну. Благо, запас у немецких летчиков был куцый. Видать, прилетели к нам налегке, после проведенной где-то ограниченной бомбежки. Я посмотрел в глаза своего друга и, не выдержав, сказал: – Дурак ты набитый! Чего смерть ищешь? – А ты мне под руку не лезь, а то знаешь… – сердито ответил Ушаков. – Какое тебе дело до моих поступков? И тут я увидел его таким, каким он был в то время, когда получил трое суток ареста за пререкание с политруком штабной батареи. Я не смог выдержать и закатился смехом: Ушаков посмотрел на меня и с комом в душе спросил: – Че, ржешь, как лошадь? – Я вспомнил, как я тебя сопровождал на гауптвахту. Как мы зашли в уборную, уселись, а у меня там стащили винтовку. – Что ж, помню. – и [он] заулыбался словно ребенок от чего-то приятного, словно он проглотил все свое безумное отчаяние. – Напомни, как ты тогда выкрутился? Я уже все забыл. И я ему рассказал, как выручила меня солдатская находчивость, которую прививал старшина своим подчиненным. А дело было так: старшина нашей штабной батареи проходил мимо уборной. Услышав наши голоса и смех по поводу гауптвахты, он решил заглянуть в отхожее место и посмотреть, что мы там делаем и над чем смеемся. Глядь, а в уголке стоит моя, вне поля контроля, боевая подруга-винтовка, Он ее цап и в казарму. Старший лейтенант Торопов, видел, как старшина ставил в пирамиду винтовку, спросил: – Чья, откуда? – В уборной нашел, – и назвал мою фамилию. Все это было при дневальном. Потом они зашли в служебную комнату комбата. Как только закрылась дверь, я тут же появился на маршевой площадке. По ходу заметил, что моя винтовка стоит на своем месте. Я обратился к дневальному: – Дневальный, позови каптенара к выходу. Его там внизу ожидает интендант с каким-то тряпочником. Дневальный посмотрел на меня огрызнулся: – Надо, позови. – Ты что, службу свою не знаешь? Дневальный нехотя пошел в каптерку. Я же, тем временем, взял свою винтовку, а чью-то крайнюю поставил на опустевшее место. Ни дневальный, ни старшина, вышедший из [комнаты] комбата, не заметили перестановку в пирамиде. Бог видит шельму и потому, наверное, он оказался не на стороне старшины, потиравшего руки от предстоящей возможности посмаковать на моей беспечности. Но он ошибся. Передав арестованного на гауптвахту, я вернулся при своем ору¬жии и тем самым подтвердил хорошую воспитанность ученика, по¬лученную от учителя-старшины. Оправившись от бомбежки, наш полк на рысях помчался к роще. Там я получил задание увязать дорогу, по которой движутся немец¬кие войска в сторону Суховолья с огневыми, которые должны быть развернуты на окраине рощи. Обозначив точки привязок на карте, я взял связиста Ермоловича, разведчика Алексеева, выехали верхом к наблюдательному пункту. Ермолович, здоровенный детина, попал к нам в полк, как приписник. Учитель по профессии, добряк по натуре, он был очень исполнительным бойцом, хотя к военному делу у него не было никаких навыков. Перед началом войны таких, как Ермолович, было человек пятнадцать на батарее. Побольше бы таких! На сей раз мы выбрали опорный пункт наблюдения – отдельный двор польского крестьянина. По пути Алексеев, вслед за Ермоловичем, следил за кабелем, помогая связисту в прокладке линии. Перед пунктом Алексеев слез с коня, провел тщательную маскировку. Ермолович, не слезая с коня, раскрутил полторы катушки, т.е. мы выдвинулись от огневых примерно на 1200 м. Близость огневых не являлась гарантом нашей безопасности. Да и сами огневые нынче не прикрыты стрелковыми подразделениями, а потому держи ухо востро. Вот почему пришлось все делать обдуманно, предусмотрительно. Коней мы завели в сарай, в котором наметили пункт наблюдения. Выход на чердак оборудовали лестницей, протянули связь, а в крыше проделали оконце, из которого хорошо просматривалась дорога и все ориентиры, совмещенные с картой. Хозяин дома был недоволен нашим появлением. Пробовал уговорить перебраться куда-нибудь в другое место. Но у нас другого выбора не было. Потом он угощал нас молоком с черным как смоль хлебом. Дал для лошадей ведро тощего овса. Мы его поблагодарили, но посоветовали с необходимыми шмотками и детьми поселиться в подвале. На огневых [позициях] батареи готовились к бою. Капитан Федоренко поторапливал и вот пошли доклады: ¬– 4-я батарея к бою готова! – 2-я батарея к бою готова! – 1-й дивизион к бою готов! – 2-й дивизион к бою готов! Я доложил о своей готовности к подаче исходных. – Дайте цель для пристрелки, – строго распорядился комполка. – Ориентир 6, группа велосипедистов; ориентир 3, колонна автомашин; ориентир 1, бронетранспортеры и мотоциклисты. Разрывы при движении незначительны, не более 10 метров. – Первая одним орудием, угол 20, снаряд осколочный… Шестая… Я сидел на снопе обмолоченной ржи и следил за разрывами, которые поглощали все мое внимание. Передавая поправки на огневые, вкладывал всю душу в поражение цели. Во время артиллерийской пристрелки наблюдатель входит в такой азарт, какой появляется у охотника. Он ничего не видит, кроме той цели, которая может от него ускользнуть. За неполный час стрельбы руки, удерживающие бинокль, скрючиваются судорогой. После усиленной оптики предметы начинают расплываться. Невооруженный глаз должен прийти к естественным условиям постепенно, а тут вдруг! – Немцы, во дворе немцы! Алексеев, не оборачиваясь ко мне, дергает за руках и чуть ли не шепотом: – Немцы, во дворе немцы! Через слуховое окно сарая было видно, как несколько мотоциклов остановилось на усадьбе, а на проселочной дороге в нашем тылу колонна машин. Не колеблясь, я взял телефонную трубку и доложил на огневые. Видать, и там проворонили, хотя им оттуда было сподручнее следить за предпольем. Федоренко спросил, что мы намерены делать. Я ответил: – Открывайте огонь по дороге, а мы попробуем прорваться на конях. – Рады были бы, да ужe нечем, нет снарядов... Ждали транспорт, а он попал под 6омбежку. Но вы попробуйте прорваться. Мы вас поддержим всеми имеющимися средствами. Главное, не отчаи-ваетесь. В трубке послышался отдаленный голос командира полка, отдающего какие-то распоряжения. Во дворе с работающими моторами стояло несколь¬ко мотоциклов с люльками, на которых торчали пулеметы, а хозяева вытирали запыленные лица. Heужели это все – немцы приехали взять причитающееся: за велосипедистов, спаленную технику, колонну машин? Нет, господа хорошие, вы нам больше должны! У меня быстро нарастала реши¬тельность, спокойно и умеренно сообщил свое решение: – Алексеев, Ермолович, – быстро вниз. Действовать будем так: сядем на коней, тихо отопрем ворота и, сколько есть духу, мчимся мимо немцев за холм. Немцы пока опомнятся, мы окажемся за пределами видимости. Во время галопа бейте по ближним целям. Ермолович, катушки оставь здесь, телефонный аппарат возьми с собой. Да смотри, не вывались из седла, а то ты как корова на заборе. Алексеев, подгони ремень у “Дегтяря”. Алексеев был прекрасный конник. Он на ходу мог выполнять любые номера, джигитовки, а стрелять, тем более. Этим я и все¬лял надежду, что кто-то из нас прорвется к своим. – Ну, как говорится, с богом. Будь, что будет. Пошел! Мы открыли ворота стодолы и никто из немцев даже не повернул в нашу сторону голову. Шум моторов заглушал наш рывок, в котором, было заложено все: и энергия наших боевых коней и наша отчаянная надежда. Я немного придерживал свою Серну, чтобы фиксировать положение. Алексеев
Сергей: видать, подстраховывал Еpмoлoвичa и потому шел следом за ним. Я же вынужден [был] тянуть поводья и от¬того кобылица шла зигзагом, при котором чуть не наскочила на мотоцикл. Немцы шарахнулись в сторону, а мы открыли огонь, от которого началась короткая паника. Пока они очухались, мы были за холмом, где встретили группу прикрытия. На этот раз Серна ве¬ла себя превосходно. Хотя не могла успокоиться, вертелась под седлом, словно хотела вернуться назад и повторить там свои не-обыкновенные пируэты. На огневой почти никого. Последнее орудие выходило на просе¬лок, за которым шел боевой расчет и несколько повозок. Наш полк был переброшен к поселку Забелье, что в 10 км от Суховолье. Вечерело. 23-е число отразилось в сводке Верховного главнокомандования не по докладам, а по предположению: на Западном нап¬равлении идут тяжелые оборонительные бои. Наши войска сдержива-ют наступление противника. Но какой ценой? К вечеру 23 июня 27-я стрелковая дивизия за два дня боев, потеряла около 6,5 тыс. боевых товарищей. Оставшиеся в живых не уклонялись от жестокой схватки с противником, а изыскивали все возможности отчаянными действиями задержать противника. В населенном пункте Забелье я находился на командном пункте полка, там и узнал общую обстановку боевых действий дивизии. Однако, с каждым часом нарастала трудность сдерживать превосходящие силы противника. Обещанная помощь генерал-лейтенантом Болдиным пока не подходила. Дивизия перешла к очаговому сопротивлению. Роты, заняв круговую оборону, били по немецким флангам и тем самым не давали возможности глубокого вклинивания. Обе воюющие стороны чувствовали себя в окружении. Не организуй такой метод обороны, фашисты давно бы отрезали соединения 10-й Армии. Но этого они пока не добились. Где-то часам к 7-ми вечера начали подходить подразделения кавалерийской части. Измученные кони еле-еле волочили ноги. Да и сами конники выглядели не лучшим образом. Запыленные, голодные, потрясенные дорожными бомбежками. Оказывается, вместо того, чтобы воевать по плану “Гроза”, они скакали сперва от границы к Белостоку, а потом наоборот. И пока они живыми мишенями для авиации противника носились туда-сюда, большая половина личного состава осталась на дорогах Белостокского выступа. Час за часом война пополняет список без вести пропащих, а разве они не заслужили попасть в списки погибших за Родину. Они не были виновны в головотяпстве своих высоких чинов с громкими титулами и званиями. Они делали то, что приказано, безмолв¬но, как сейчас после гибели. Наши дивизионы расчленились. Один дивизион выдвинулся севернее Забелье, другой южнее. В первый дивизион ушел Ушаков, Сапрыкин и кто-то из связистов. Я остался при старшем лейтенанте Торопове. Здесь же штаб полка, коммутатор и полковое знамя. Для удобного наблюдения мы оборудовали вышку, используя три высоких сосны, между которыми на значительной высоте соорудили помост, набили на дереве планки в виде ступеней и произвели маскировку точки. Стереотруба на треноге стояла устойчиво. Ее оптика очень чувствительна к колебаниям, но для визуального наблюдения такое положение вполне нормально. Как уже было сказано, подразделения в разных частях местности вели очаговое сопротив¬ление. Эти подразделения находились под визуальным контролем дивизии километров на 20 в обе стороны, а то и более. Наш выбор наблюдательного пункта носил широкомасштабный характер с возмож¬ностью укрупненной панорамы обзора. С него в стереотрубу хорошо были видны все дороги, идущие от Белостока в сторону Домбровы, Липска, Дубасни. Просматривался костел в Сокулке. Все это позволяло наводить огонь нашей артиллерии на скопления частей про¬тивника и оказание помощи нашей разбросанной обороне. Где-то около 8-ми часов вечера под нашей вышкой послышалось оживление. Прибыл генерал-майop Степанов. На нем была полевал форма без красных лампасов. Просто и добродушно он окликнул нас, привле¬кая к себе внимание. – Эй вы, голуби, к вам можно забраться? – Конечно, товарищ генерал. Милости просим, – ответил я. – Просить-то просите, а сами нагородили черт знает что. Разобьется генерал, будете вы отвечать за дивизию? – А что тут придумаешь, товарищ генерал? Как могли, так и сделали. Нам ведь сектор обзора главное. Обзор здесь что надо. Генерал осторожно поднимался по нашей “городьбе” и продолжал задавать вопросы: – Минск оттуда не видно? – Видно, товарищ генерал. – Тогда посмотри, что там штаб округа делает. – Ничего не делает, товарищ генерал. Пока сидят и обсуждают, что делать. Надумают, авиацию пришлют на помощь. – Ух ты, какой дальнозоркий. Небось под носом ничего не видишь, а в чужую душу заглядываешь. Ну, здравствуйте. Ого, я смотрю, тут не голуби, а целые орлы. Он протянул руку Ермоловичу и посмотрел на него снизу вверх. – Не боишься, что про¬валимся? Откуда а сам? – Местный я, с Белоруссии. А что касается настила, то не извольте беспокоиться. На совесть сделано. – Ну, а ты, дальний, чем занимаешься? – спросил меня комдив. На предпоследней ступеньке стоял Федоренко. Он опередил меня в ответе: – Я вам уже докладывал. Это курсант учебной батареи, который с двумя бойцами немецкую дивизию атаковал. – Ага, выходит коллега мой, – генерал подошел к стереотрубе, – значит, школа подполковника Юрьева. Показывай, что тут можно увидеть. Я объяснил, где располагаются дивизионы, роты полков, немецкое вклинивание. Генерал минут десять делал обзор, а потом обратился к капитану Федоренко: – Вот что, капитан. Снаряды береги, но если это нужно, не жадничай. Помоги в первую очередь подразделениям Солодовникова. Сам он раненый. Роты в окружении без боеприпасов сидят, штыковой атакой вынуждены отбиваться. Поэтому как на него будут наседать, прикрывай, как можешь. В случае чего, выходит на майора Толстикова. Наша полковая рация надрывалась морзянкой и торжественными маршами. Немецкие радиостанции на разных голосах трубили о крупном успехе. За два дня фашисты на отдельных участках продвинулись более чем на сто километров. Из их информации следует, что захвачены такие города, как Вильнюс, Лида, Гродно, Белосток, Брест, Кобрин. Уничтожена вся авиация Западного округа. Захвачены все самолеты, основные склады снабжения. Если это так, то почему в Белостокском выступе бездействуют два самых мобильных корпуса с огромными людскими и техническим средствами, на вооружении которых около 500 новейшей конструкции танков, [имеющих] по своему техническому уровню двойное превосходство над лучшими образца¬ми немецких танков. Неужто и они, как этот изнасилованный го¬ловотяпством кавполк, ищут своей судьбы на открытых дорогах, контролируемых немецкой авиацией вместо того, чтобы удерживать живую силу противника. Только сейчас сообщили о неудачном наступлении 11-го мех. корпуса. Авиация противника нанесла огромный урон технике и он, оставив Новый Двор, откатывается к н.п. Дубасна. На вечернем горизонте повсюду пожарища. Горит Белорусская земля, труды людских усилий, а вместе с ними надежда на человеческое счастье. Я спустился с вышки с тем, чтобы организовать какой-нибудь ужин. Молодой желудок очень чувствительный к этой очень важной процедуре. Старшина нам дал по сухарю на брата. Я его назвал штабным трутнем и решил смотаться к соседнему хозяину. В это время Алексеев каким-то вздернутым голосок крикнул: – На дороге танки.... Много танков. Идут колонной на Забелье. Я пулей помчался к вышке и как кошка полез вверх на площадку. С юго-запада шла бесконечная колонна бронированных чудовищ, заходивших в тыл нашей 27-й стрелковой дивизии. Алексеев по телефону вызывал 1-го или нашего комбата. Но ни 1-го ни 2-го не мог найти. Я прикинул по дальномеру общую длину колонны. Она равнялась пяти с половиной километрам. Расстояние между машинами около 20 метров. Следовательно, в колонне было порядка 270 танков. Шли они вовсе не по дороге, а напрямик: полем, посевам ржи, пересекая, дороги. Люки открытые, пушки задранные вверх, на приличной скорости. Не успел я разобраться, что к чему, как на большаке Белосток-Домброва заметил движение колонны автомашин с пехотой, усевшейся, словно перед парадом на Красной площади. Тут уж я успокоился. Таких машин у немцев не было. Это наши полуторки, давний подарок Форда с некоторым отклонением в качестве. Общее количество автомашин было не менее тысячи. Значит, хоть с опозданием, но генерал-лейтенант сдержал свое слово. Танки шли напропалую мимо нас в сторону противника, не разбираясь, где наши, а где немцы. Их остановила ночь на рубеже Домбровы. Почему же танки шли посевами, не выбирая дороги? Оказалось, что не выдерживали траки. Жесткие дороги раскупорили все слабые места у тяжелой машины. Т-34 оказался более выносливой машиной, чем КВ, большинство из которых осталось на дорогах разутыми и без горючего. В поисках боевых операций они прокатали вхолостую по 200 и более км, подмочив свою мощную репутацию и честь не сложившихся полководцев. К ночи в район Суховолье-Сокулка начали прибывать части 6-го кавкорпуса. Первые его бойцы были из 6-й кавалерийской дивизии. Они совершили тяжелый переход с участка Ломжа на Бе¬лосток. Потом их переадресовали к участку боевых действий 27-ой СД. На всем пути следования дивизия подвергались жесточайше бомбардировки фашистской авиации. Перед выходом в нашу сторону проверкой было установлено, что только 6-я кавдивизия понесла потери порядка 5 тыс. человек. Не имея устойчивой связи с отдельными соединениями, командующий конно-механизировнной группой войск генерал-лейтенант Болдин принимал не всегда правильные решения. В этой обстановке части развертыва¬лись неуверенно, без достаточных сведений о противнике, они блуждали и тратили время на проведение поисков. Допускались слу¬чаи, когда чужих принимали за своих и наоборот. Многие части, по¬неся огромные потери в дороге от авиации противника, были де¬морализованы, разъединены со службами снабжения. Обозы сновали по дорогам в поисках своих “хозяйств”, а хозяйства ощущали острый недостаток в боепитании, фураже и продовольствии. В этом котле варева кто-то подливал приправу паники, ложных слухов, всеобщей неразберихи. Однако утром 24 июня дело пошло на лад. Немаловажную роль в развертывании конно-механизированной группы оказали подразделения 27-й стрелковой дивизии. Они как бы являлись маяками фронта, в промежутках которых и началось утреннее наступление. Танковые части в обход Ружаностока двинули на Домброво-Липск. Пока командиры дивизий искали свои разбросанные части, танкисты прошли Домброво, вышли к рубежу реки Бебжа, и хотя в этих боях не было легендарных чапаевых, зрели свои, нового склада, командиры, которые воплощали в себе народных вожаков, за которыми решительно шли в бой и достигли больших успехов. Неожиданным ударом танковых колонн противник был прижат к ре¬ке Бебжа. Много техники врага оказалось в тылу наступающих, значительная часть машин, тягачи с орудиями, бронетранспортеров застряло в Прибебжских болотах и тоже была брошена немецкими солдатами. Своевременно подключилась бы конница – можно было бы сейчас осед¬лать Домбровскую оборонительную линию с системой большого количе¬ства ДЗОТов и ДОТов, исправив недоразумения первого дня войны. Но нет! Кавалерия, оставив коней в разных точках, начала копать окопы у исходных. Генерал Степанов, подняв свои разбросанные роты, спешил вывести их на этот рубеж, но где им угнаться за танками. Комдив-27, стоя в кузове полуторки, не отрывал глаз от бинокля. Он чувствовал, что немцы могут контратаковать. Нужно успеть выйти к укрепленной линии, тогда не нужны будут танки. Танки сейчас очень нужны на правом фланге. Там сложилась критическая обстановка. Генерал повел бинокль в сторону тыла. – Ага, наконец-то двинули. Скорей, скорей, милые. Дорога ложка к обеду, – бормотал обеспокоенный генерал. Медлительность кавалерии дорого обошлась танкистам. Ожидая фланговую поддержку и закрепление за собой линии обороны по реке Бебжа, танкисты вели огонь по противоположному берегу, где накапливались новые силы противника. Находясь в колонне на дороге, танки вели огонь веером, охватывая значительный участок немецких войск. Но вот в воздухе появилось множество самолетов. Они шли на высоте около 100 м. и тоже своеобразной колонной. Один за другим - в очередь. Штурмовики охранялись истребителями, барражирующими со стороны захода [солнца]. В тот момент, когда кавалерия изволила пойти вперед, танковые части подверглись жесточайшей бомбежке. Как потом стало известно, фашистское командование, почувствовав исключительную опасность со стороны северо-западной части Гродно (так в тексте – Д.Е.), переключило в этот район значительную часть своего 2-го воздушного флота. Мне довелось наблюдать, как горит металл, как горит земля вместе с танком и экипажем. Видеть, как с ничего вдруг вспыхи¬вает дом, словно в нем разорвалась цистерна с бензином. Немецкие самолеты носились стаями над нашими танками, рассредоточенными по дорогам в районе Домбровы. Ни вправо, ни влево ходу нет. Кругом болота и огонь. А фашисты чем-то жгут все, что по¬падается под крыло ненасытных поджигателей. На участке за м. Домброво вместе с танками горело железнодорожное полотно, расположенное между Сокулка-Августов. От бомб и тяжелых снарядов земля колебалась, как при землетрясении. Что же задержало кавалерию на бывших позициях 27-й СД и почему не было организовано ею преследования противника? Оказывается, приказывалось: “выйти на рубеж обороны 27-й СД, закрепиться и ждать дальнейших указаний”. Здесь, видимо, кавалерийские части по своей личной инициативе, не сдержав порыв, рванули вперед. Но в неудачное для атаки время, за что и поплатились. Комдив-27 правильно заметил – дорога ложка к обеду. Указания на дальнейшие действия поступили в тот момент, когда фашистская авиация и наземные войска расширили свою инициативу, когда надо было сидеть на хорошо оборудованных рубежах, а не в чистом поле без всякого прикрытия. Хуже того, указания на дальнейшие действия были даны на выход в район Нового Двора, где готовился удар в направлении Гродно. Это было самое критическое положение 27-й СД, оказавшейся один на один с наступающими немецкими частями, превосходившими по сво¬ему составу в 3-4 раза, не считая авиации. Танки покидали поле боя, кавалерию словно ветром сдуло, а генерала Степанова словно подменили. Он не находил никакого решения, да и казалось, что тут можно сделать? К генералу подошел как всегда спокойный и уравновешенный подполковник Юрьев. – Товарищ генерал, – обратился он. – Разрешите передать от Вашего имени команду вашим артиллеристам открыть заградительный огонь по противнику. Генерал с удивленными глазами повернулся в сторону подполковника. – Разрешаю, дорогой, разрешаю. Ты откуда взялся? – Да вот по крохам собираю своих орлят из бригады и по пу¬ти даю советы вашим артиллеристам. Ведь они мне тоже не чужие. Я у них вроде крестного отца числюсь. – Быстрей, умоляю действуй, все потом, потом. Сейчас только артиллеристы могут спасти положение. – Ало, пятерка три. Пчелкина мне. Пчелкин? Майор, все свои средства и хозяйство 120-го ОПТД приведи в готовность. Как только немцы выйдут на перекресток дороги, ударь всей силой, да так, чтобы дальше они не смогли двигаться, пока отойдет в район вашего расположения пехота. Все подразделения стрелко¬вых частей задержи впереди себя. У тебя есть связь с Федоренко? – Есть, товарищ подполковник, – ответил майор Пчелкин, – здесь его разведчики на НП – Кто именно? – По фамилии не знаю. Вот передаю трубку, сами выясните. Это все ваши бывшие кадры. – Ало, кто у телефона? – спросил подполковник. – Это я, Зубенко, бывший курсант учебной батареи. – Почему бывший? Ты и сейчас курсант. Слушай, рад услы¬шать твой голос, но не до комплиментов. Ты видишь немцев? – Да, тов. подполковник. – Они, пройдя переправу через Бебжу, растекаются вправо и влево. Ударьте по переправе. Накройте их и уничтожьте к чертовой матери этот мост. Потом перенесите огонь по наступающим. И, что б мне не медлили. Сделали все, как положено. Передай Федоренко привет, всем остальным тоже. Что касается распоряже¬ний, то скажи капитану, это распоряжение не мое, а генерала Степанова. Понял меня? – Понял, тов. подполковник. – Ну, действуйте, до свидания. Оказалось, подполковник своим тонким чутьем предполагал сложное развитие обстановки - посоветовал произвести переста¬новку артиллерии дивизии следующим образом: на танкоопасных участках ставился 53-й ЛАП и батареи 120-го отдельного про¬тивотанкового дивизиона. На правом фланге дорогу Новый Двор-Домброво прикрывали сорокопятки 713-го полка (в/ч 3115). На стра-тегическое прикрытие частей дивизии поставлен был 75-й гаубично-артиллерийский полк капитана Федоренко. Такая расстановка артиллерии спасла дивизию от полного разгрома превосходящими си-лами противника, и вместе с тем позволила задержать его продвижение до утра 24 июня. Итак, действие конно-механизированной группы в районе Домброво не предусматривалось замыслом генерал-лейтенанта Болдина, оно нацеливалось на Новый Двор. Однако, оно по ошибке произошло и вызвало особую реакцию у немцев. Вследствие этих действий к Домбровскому участку привлечено было исключительное внимание противника, куда переадресовыва¬лись части с других направлений. Благодаря им ослаблялся нажим на 56-ю СД, отступающую с кровопролитными боями от Гожи на Озеры. А основой Домбровского сражения была 27-я СД. Она была ножом, подведенным к горлу коварного чудовища. О стойкости дивизии заго¬ворили в штабах противника. На командира дивизии Степанова была произве¬дена акция покушения. Вечером 23 июня, прилетел У-2. Пилот предъявил предписание генералу Степанову срочно вылететь в Крынки к генерал-лейте¬нанту Болдину на совещание по вопросу дальнейших действий. Генерал проверил документы пилота, само предписание и, хотел было сесть в самолет. Но тут вмешался начальник особого отдела, решивший перепроверить документы, хотя прямого подозрения как будто ничего не вызывало. Вдруг он наставил пистолет на пилота и тут же с помощью своего шофера, обезоружил его и увел на доп¬рос. Оказывается, пока генерал разбирался с документами, кто-то осмотрел кабину самолета и там обнаружил немецкую форму. Об этом сообщили находящемуся при генерале особисту, а тот, проверив предписание Болдина, обнаружил еще одну улику. Гене¬рал Болдин, находясь в войсках, писал свои распоряжения на блок¬нотных листах с титульным типографским оттиском. Потом пилот раскололся. У него было два задания: либо уничтожить генерала, либо доставить в Августова, где в то время находился штаб немецкого корпуса. В тот же вечер 23 июня авангард конно-механизированной группы, выполняя приказ заместителя командующего Западного фронта, с ходу ударил в поправлении м. Новый Двор. Противник и здесь не выдержал, начал отходить на северо-восток, проявляя панику и замешательство. Обе, даже очень слабо подготовленные операции показали уязвимость противника. Немцы, проводя фланговую войну с обходом своего противника, сами не могли выдержать тактики фланговых ударов. В это же самое время 27-я стрелковая дивизия вела тяжелые оборонительные бои в районе Домброво, отходя в направлении Сокулка. Противник не мог достичь тактического успеха. Казалось, что окончательно разбитое в жестоких сражениях соединение оживало, накапливало новые силы и било по флангам, не допуская выхода на оперативный простор. Дивизия не имела сплошной обороны. Она днем оседала в лесных массивах, между которыми кинжальным огнем препятствовала вклиниванию противника в свой тыл. Огромную помощь дивизии оказывали пограничники. Они задерживали разрозненные подразделения и группами направляли их как пополнение на рубежи обороны. Генерал Степанов неоднократно благодарил начальника 86 погранотряда Здорного за высокую его инициативность. Нередки случаи были, когда пограничники, имея приказ на отход, присоединялись к подразделениям соединения и показывали пример необыкновенного мужества. Авиация фашистов выходила из себя, не находя ключ к уничто¬жению очагов обороны. Умелая маскировка частей дивизии, рассредоточенных по лесным массивам, вынуждала их наносить бомбовые удары наугад. Было душевным утешением видеть, как десятки штурмовиков и бомбардировщиков сбрасывали совой смертоносный груз на безлюдные участки леса. 25 июня вечером был получен приказ на отход частей дивизии к рубежу р. Свислочь северо-восточнее м. Крынки. Из Волковыска организованно пробился через ад бомбежек обоз с боеприпасами, который мы встретили утром 26 июня. Мы обозников целовали как спасителей. Нам был дан приказ занять оборону на водном рубеже р. Свислочь, а в запасе не было ни единого снаряда, патрона и малейшей крохи еды. А тут вдруг все…
Андрей_А: Советских документов о героической обороне Брестской крепости по понятным причинам не сохранилось, однако в последние годы отечественным исследователям стали доступны немецкие военные архивы, в которых история штурма отражена в мельчайших подробностях и на основе которых написана данная книга. Андрей! Пожалуйста, пиши в данной теме о истории 27 СД или 27 гв СД. Для твоих интересных сообщений есть тема- Давайте вспомним или ещё подобные. Пойми правильно!
Андрей_А: Сергей! Не прикидывайся глупеньким. Я даю образец, как люди работают в архивах.
Андрей_А: в полосе обороны 56 стрелковой дивизии (по некоторым источникам 27 стрелковой дивизии) отрывок из первой главы книги Хорста Слесины «Soldaten gegen Todt und Teufel. Unser Kampf in der Sowietunion. Eine soldatische Deutung», изданной в 1942 году в Дюссельдорфе. Хорст Слесина ведет радиорепортаж из захваченного Гродно
Сергей: Дмитрий Наливайко Мой дед, Наливайко Владимир Ермолаевич, родился в деревне Смык-Слобода Осиповичского района в 1910-м или 1911-м году. До призыва в РККА был партийным работником в должности инструктора земельного отдела Витебского обкома КПБ(б). В 1939-м году был призван в РККА и принимал участие в польском походе. Перед началом ВОВ, имея специальное воинское звание политрука (старшего лейтенанта), занимал должность инструктора по политпропаганде 345-го стрелкового полка (командир полковник Солодовников В.К.) 27-й стрелковой Омской дивизии имени Итальянского пролетариата (командир генерал-майор Степанов А.М.) 4-го стрелкового корпуса 3-й армии. Должность деда фактически соответствовала званию военного политработника старший политрук (капитан) или батальонный комиссар (майор). Мне известно, что в октябре 1939-го г. 27-ая стрелковая дивизия была выдвинута к западной границе. Её подразделения дислоцировались вдоль границы по линии у Августова, Граево, Домброво и Ружаностока. Штаб дивизии сначала находился в Гродно. В мае 1941-го года штаб был перемещён в местечко Суховоля, ближе к расположению подразделений. По имеющимся у меня данным, в ходе кровопролитных боев в самом начале ВОВ 345-й полк и вся 27-ая дивизия в целом при отходе на Волковыск потеряли практически весь штатный состав, обороняя рубеж Подлипки - Большая Берестовица - Кашенцы - пос.Свислочь к юго-западу от Гродно. Мой дед пропал без вести в июне 1941-го года (согласно данным из ОБД Мемориал), и о его дальнейшей судьбе мне больше ничего неизвестно.
Сергей: Это не совсем Боевой путь нашей дивизии, но не знаю куда можно было поместить данные фото, поэтому даю ссылку. http://halle55.borda.ru/?1-9-0-00000050-000-140-0-1355916053 на этой странице поместил 2 фото участия нашей дивизии в строительстве Нойштадта в 70-х годах. Может кто-то кого-то узнает?
слава: Сержант пишет: На фото выложеном "Сержантом" 06.07.11 12:31. у входа в ГДО, с лева (стоит боком офицер) очень похож на ст. л-та Ромоненко Даниил Владимирович ком роты 6-й мср. 68-го полка.
Андрей_А: Фото из музея Брестской крепости
Андрей_А: 27-я стрелковая дивизия (1-го формирования) 27-я стрелковая Омская дважды Краснознаменная дивизия имени Итальянского пролетариата Сформирована 03.11.1918 Расформирована 19.09.1941 27-я стрелковая дивизия (2-го формирования) 27-я стрелковая Гдыньская Краснознаменная дивизия 08.1941 сформирована как дивизия Ребольского направления 24.09.1941 переименована в 27-ю стрелковую дивизию (через 5 дней после расформирования дивизии 1-го формирования) Расформирована - 1945 или 1947 ??? 27-я гвардейская стрелковая дивизия Сформирована 21.05.1942 на базе 3 гв. осбр (гвардейские стрелковые дивизии имели свою собственную нумерацию 1 - 129) В 1965 году почетное название дивизии 1-го формирования «Омская» присвоено 27-й гвардейской мотострелковой дивизии Советской Армии.
Сергей: 27 Стрелковая дивизия 2 формирования не имеет никакого отношения к 27 стрелковой дивизии 1 формирования. Интересный материал. СОЛДАТ ХОМЯКОВ. ПОГИБ В ДЕВЯТНАДЦАТЬ. Борис Хомяков родился предположительно в Торопово, жил в Бронницах на ул. Московской, 91. Мать звали Пелагея Аверьяновна. Он закончил 10 классов, в октябре 1940 был призван в армию и служил в 345-м стрелковом полку 27-й стрелковой дивизии, который перед войной дислоцировался в г. Граево, сейчас это Польша, 90 км западнее белорусского г.Гродно. Накануне войны по просьбе командира полка Солодовникова командир дивизии с нежеланием, но разрешил вывести из казарм 1 батальон полка на прикрытие Августова со стороны Сувалковского шоссе и 3 батальон – в дзоты у Жерновка-Слеиск (левее 1 батальона). 2 батальон остался в казармах и по тревоге должен был занять позицию в районе Белобжечи (5 км в тылу по берегу р. Нэтта и августовскому каналу). Артполк дивизии и вся полковая артиллерия находились на полигоне в 80-100 км от Августова. С утра 21 июня участок обороны полка проинспектировал генерал Карбышев, а после обеда - командующий армией и член военного совета. Приближение войны чувствовали многие, но все ли были способны нарушить указание сверху: «не поддаваться на провокации». Правда, вскоре многие из них ответили жизнями уже за то, что это указание не нарушили. К сожалению, не только своими. Солодовников доложил командованию об обстановке и принятых мерах по готовности к войне, которая, по его мнению, начнется сегодня – завтра, но понимания с их стороны не нашел. «Войны не будет, немцы нас боятся...». Разрешение на выдачу личному составу касок командир полка получил, лишь заверив, что это для проведения строевого смотра. Несмотря на недовольство командования, Солодовников задержал еще не убывшие на полигон орудия полка, отправил в направлении границы разведывательные машины и приказал командирам быть в готовности. Все поняли к чему. Ровно в 4 часа немцы начали артобстрел и бомбардировку городка. Связи с пограничниками уже не было. Подразделения покидали казармы, семьи командиров уходили в лес. Противник наступал на Августов вдоль Сувалковского шоссе. Т.к. артиллерии не было, сдерживали его только огнем минометов. Бой длился 4 часа. Первые часы войны, первые вставшие на защиту страны. Один из них Борис Хомяков. В 41-м ему должно было исполниться девятнадцать. Не знаю, в каком он служил батальоне и где над ним просвистели первые пули, но известен полк, в котором он принял первый бой, а значит и разделил его судьбу. Из воспоминаний полковника Солодовникова: «…На берегу озера, левый фланг, метров 20 впереди нашего переднего края, находился небольшой одноамбразурный дзот, поросший сорняком. Этот дзот был заброшен из-за ветхости. Но расчет пулеметной роты 1 батальона занял эту позицию. …Параллельно нашему переднему краю был расположен артиллерийский тир 100-150 метров, глубина до 2 метров. Противник решил использовать этот тир для накапливания, чтобы ударить одновременно с фланга и тыла. …Когда противник накопился в тире, готовясь уже атаковать, как из дзота был открыт пулеметный огонь. Это было так неожиданно для противника, что в тире послышались крики, некоторая часть солдат бросилась назад, а некоторая – к озеру. Около 150 человек было убито и ранено в тире. Противник отошел. Но и геройский пулеметный расчет погиб. На правом фланге батальона совершилось неожиданное. Вдоль дороги шли плетенкой дети, а сзади них двигались фашисты, видимо надеясь, что мы не будем вести огонь. Видя эту картину, бойцы прекратили огонь слева, поползли навстречу и вывели детей за укрытие, а потом и в Августов. …Противник решил на этот раз атаковать в промежутке между 1 и 3 батальонами, которые разделяло озеро. Вернее ударить по правому флангу 3 батальона и по кратчайшему расстоянию выйти у Августову. Противник подтянул артиллерию и, поставив ее на открытой позиции, начал обстрел дзотов. В это же время он организовал переброску людей через озеро в направлении двух взаимодействующих дзотов почти в тылу батальона. Накопившись при поддержке артиллерии, пошел в общую атаку на 3 батальон. … Перед фронтом батальона атака противника была отбита, но угроза с фланга была очень опасна. Два дзота, подустив противника на близкое расстояние, открыли мощный огонь из станковых пулеметов. Видя угрозу с тыла, гарнизоны дзотов вышли на открытые позиции, но силы были не равны и в рукопашной схватке гарнизоны дзотов, истребив немало фашистов, погибли. В этом бою полк понес потери убитыми и ранеными около 150 человек. Наступило затишье». В 15-16 часов на КП прибыл заместитель командира дивизии полковник Гогоберидзе и уже с первого дня полк был втянут в ту неразбериху, которая, в конце концов, и привела к первым белорусским котлам. Полк получил приказ отходить в район Белобжечи – это его второй эшелон обороны. Офицеры, уже устоявшие и уже бившие немцев, посчитали это изменой, с этим были согласны и бойцы. Но приказ есть приказ. Отход совершили организовано, без особого натиска противника, и заняли боевые позиции в указанном районе. Здесь к полку присоединилась полковая артиллерия. Тут же от Гогоберидзе был получен приказ отойти в Штабинский укрепленный район - это в 30 км от Августова. К вечеру полк занял оборону в этом районе. Уже первый день обострил вопросы тылового обеспечения. Запасы продовольствия и другого имущества остались на складах в Августове, но бойцов-то кормить надо. Вот здесь и вспомнилось, «войны не будет». Командование армии и дивизии, фактически не имея сведений об обстановке, в условиях потери управления войсками в масштабах фронта, принимало новые решения. На второй день войны в 14 часов полк получил приказ отойти еще на 25 километров и тут же новый приказ – взять Августов, который только что оставили и от которого теперь находились в 55 километрах. Мобилизовав подводы местного населения двинуться обратно. Последовал приказ атаковать противника на линии дороги Августов - Гродно. Штаб выехал на место для рекогносцировки до выдвижения полка на рубеж атаки, но полк не прибыл. Оказалось, что он получил новый приказ отходить и уже находился на марше. Следующий неожиданный и скоротечный бой полк принял в районе Малая Берестовица и Крынки при отходе на Волковыск. Противник был отброшен, но при этом был ранен и контужен командир полка. Дивизия получила приказ 25 июня выйти в район Свислочи и прикрывать отход частей 10 Армии. Там почти вся дивизия и погибла. По некоторым сведениям 500 солдат и офицеров из разных частей вывел из окружения заместитель командира дивизии Яблоков, а 130 человек из 345 полка – зам. командира полка капитан Свиридов. Борис Хомяков отходил с одной из групп, но 7 июля был пленен в районе Минска. Теперь уже не установить с кем и по каким лесам он шел к своим. Не дошел. Полковник Гогоберидзе тоже не вышел к своим, он выбрал другой путь. Сначала дошел до Столбцов и пытался сдаться немецкому коменданту, но там его отправили дальше в Минск. Он дошел и сдался. В ходе допросов поливал грязью бойцов и командиров тех частей, которым еще вчера передавал бессмысленные распоряжения и требовал их исполнения. Сами немцы в донесении отдела группы армий «Центр» №609 на 8.00 22.06.41 констатировали: «…9-я Армия. …Преждевременно перешедшие в наступление на Августов подразделения 800-го полка особого назначения были противником отброшены назад». А сдавшийся полковник утверждал: «Штаб дивизии и ее командир полностью потеряли голову (дословно). …Командир дивизии не отдавал приказов ни своему штабу, ни подчиненным полкам. В свою очередь командиры полков вовсе не действовали по предписаниям в случае тревоги по которым они должны были занять определенные участки на границе. Вместо этого полки выступили в юго-восточном направлении, в отступление». Гогоберидзе лгал, как будто это не ему на приказ об отступлении заместитель командира 345 полка капитан Свиридов бросил в лицо : «Измена! Отходить не будем!». В протоколе допроса записано, что Гогоберидзе произвел на немцев хорошее впечатление. Не знаю, что произошло дальше, полковник прозрел или его услуги немцам не понадобились (что все-таки сомнительно), но по некоторым сведениям умер он в лагере от голода. А вот протокол его допроса остался. Борис Хомяков умер 16 сентября 1941 в лагере военнопленных шталаг-307, Демблин (Deblin), Рыцкий повят, Люблинское воеводство, Польша. «От голода пленные в лагере съели всю траву, ели листья и кору на деревьях... Скученность в казематах была настолько велика, что пленные были вынуждены лежать друг на друге... Тысячи заключенных находились под открытым небом, несмотря на наступившие морозы... Смертность в зиму 1941-42 годов доходила до 300-500 случаев в день... Груда тел была настолько велика, что немцы соорудили для поднятия трупов наверх лестницу из досок... Охрана избивала пленных палками и прикладами, травила собаками... Весной 1942 года немцы расстреляли у крепостной стены несколько тысяч заключенных... плотность захоронений в 13-20 трупов на квадратный метр...». Это результаты судебно-медицинской комиссии по расследованию преступлений в этом лагере. Вот такая судьба 19-летнего парня из Бронниц. Две недели войны, сорок дней плена и мученическая смерть за Отечество.
suhanovamama: Сережа, ты располагаешь потрясающими материалами.
Андрей_А: 1941 Крепость Осовец http://belarus.russiaregionpress.ru/archives/54381
Андрей_А: Крепость Осовец на левом фланге 27 сд. Основа гарнизона крепости 2–я Белорусская стрелковая дивизия. По одному батальону из каждого стрелкового полка было задействовано на строительстве укреплений на границе у Граево. Это расположение 27 сд.
Андрей_А: Про Гогоберидзе кто-нить перевел? выкладывайте плз
Аскар: Да!!!Во это материал,страшно читать! а как было им?
avakum: Если у кого информация о 18 гв.ОА ГСВГ ,расформированной в 1979 году.Состав армии известен ,это 6 и 7 гв.ТД,14 и 20 гв.МСД.6 гв.ТД дислоцировалась в Виттенберге.А где остальные соединения распологались и где находилось Управление 18 гв. ОА.Армия получается ещё в 70-тые была в составе ГСВГ,а информации крайне мало о ней...
Сергей: ИНформации о 18 гв общевойсковой Армии очень много. Это бывшая 3 гв краснознамённая танковая ( бывшая механизированная) армия, переформированная к 1960 году в 18 гв ОА. Управление армии на 1979 год было в Эберсвальде, в этом же году управление было передислоцировано в БВО где армия была расформирована, от неё осталась лишь 6 гв ТД. например та же 6 гв ТД это бывший 6-й гвардейский танковый Киевско-Берлинский ордена Ленина, Краснознаменный, орденов Суворова и Богдана Хмельницкого корпус ( с 1945 года-дивизия) состоял из 51.52 53 гв Танковых бригад,22 гв МСБр,385 гв Сап, 1893, 1894 и т.д…) В состав армии в послевоенное время входили - 6 бригад (по 1 ракетной, зенитно-ракетной, пушечной артиллерийской, инженерно-саперной, автомобильной и материального обеспечения), 5 отдельных полков (2 вертолетных и по 1 связи, понтонно-мостовому, радиотехническому), 9 отдельных батальонов (2 ремонтно-восстановительных и по 1 десантно-штурмовому, охраны и обеспечения, радиорелейно-кабельному, переправочно-десантному, РЭБ, радиотехническому, разведки заражения) и частей тыла - госпиталь, мастерских и т.д. После 1945 года 3 га ТА состояла к этому периоду из 2 соединений времен войны - 6-ю и 7-ю гвардейские ТД (бывшие одноименные ТК). Третье ее соединение - 82-я МСД (она же 9-я МД, бывший 9-й МК) была в 1958 г. выведена на территорию страны и расформирована, а вместо нее включена 14-я гвардейская МД (бывшая гвардейская 9-я В ЯД, именовавшаяся кратковременно 116-й СД) а так же 9 МД. Ну и так далее и т.п. ...... Вопрос... каким "боком" всё этот относится к "Боевому пути истории 27 гв МСД"?? В крайнем случае можно задать этот вопрос в теме " Вопросы и обсуждения" - может найдётся человек который захочет на это ответить более подробно.
полная версия страницы